Катрин Пулэн - Лили и море
— У нее просто дебют в профессии, — сказал один.
Все рассказывают страшные истории об инфицированных ранах, рваных конечностях, о лицах, изуродованных стальными грейферами.
— Ее не такая уж ужасная… — сказал другой.
Женщины соглашаются. Я покраснела. Я горжусь собой.
— Пора идти на берег, — сказал молодой парень с рыжими бровями, — у нас уже три дня как кончились сигареты.
— У меня их осталось предостаточно!
И я притаскиваю свой скомканный пакет. Впервые он улыбнулся. Мы решаем закурить на палубе. Мужчина выходит с нами. Шквалы ветра прижимают нас под тент. Они курят длинными, глубокими затяжками. Рыжий матрос по имени Джейсон выкурил одну сигарету и тут же закурил следующую. Он с удовольствием вздыхает. Другой вернулся. Воздух холодный. Я думаю о лицах людей на борту «Мятежного», в это время они чувствуют пронизывающий холод. Неужели они уже забыли обо мне?
— Я хочу вернуться на «Мятежный», — говорю я Джейсону Ты думаешь они будут долго держать меня в больнице?
Они не могут держать тебя. Может быть, они только сделают тебе инъекцию, дадут кое-какие таблетки, а завтра уже снова вернешься назад. «Азартный» даже может тебя доставить на «Мятежный», мы будем ловить рыбу в том же районе. И если ты останешься на земле на несколько дней, ты всегда можешь вернуться на «Млечном Пути». Это мой корабль, «Млечный Путь», я купил его прошлой зимой с моей зарплаты краболова.
Он оскалился, говоря это.
Двадцать восемь футов… Все из дерева. Скоро я пойду на рыбалку, возможно, буду ловить крабов этим летом. Брайан должен передать мне клетки.
Его голос прерывист, глаза сияют, он смотрит на море, потом поворачивается ко мне.
— Знаешь ли ты, что я, также как и ты, не отсюда. Я вырос в восточном штате Теннесси. Я решил что-то изменить в своей жизни. Однажды я собрал свою сумку и сказал: «Привет всем, я уезжаю». Я приехал сюда из-за медведей, самых больших в мире, мне понравилось. Брайан меня пригласил ловить крабов. Теперь я ничего не хочу делать, кроме как ловить рыбу.
Его глаза загораются снова, он испускает небольшое рычание — как у маленького львенка.
— Холод, ветер, волны в горле — и так в течение нескольких дней и ночей… Сражаться! Убивать рыбу!
Убивать рыбу… Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Мы возвращаемся в тепло. Мужчины пошли спать. Жена шкипера ест. Наблюдатель молчит. Красивая девушка пьет чай. Они заставляют меня рассказать им о Франции.
— Мы говорим, что американцы — это большие дети, — говорю я.
Глаза Джейсона снова вспыхивают под прозрачными ресницами.
— Хотя те, кто с Аляски, самые дикие дети! — И он засмеялся, клацнув зубами, как будто собирался укусить. «Азартный» должен прибыть очень поздно ночью, — сказал он. — Я отвезу тебя в больницу. Я возьму тебе выпить Белого русского коктейля, он так хорош «У Тони»… в другой раз, мой друг. Я обещаю.
По прибытии в порт мы берем такси. Водитель филиппинец. Его черные глаза блестят в темноте.
— Рыбалка была хорошая? — спрашивает он.
Радио потрескивает в фоновом режиме: это называется для другого мира.
— Не так уж плохо, — отвечает Джейсон, — больше чем двадцать тысяч фунтов на этот раз. Но моя подруга была ранена. Она должна поехать в больницу. Там ее быстро вылечат, в ней нуждаются на борту судна.
Я улыбнулась в темноте. Мы путешествуем по городу среди огней — бары светятся. Такси въезжает между рядами высоких деревьев. Небо над нашими головами. Я сжимаю свой спальный мешок межяу ногами, мой бумажнику меня в руках. Я узнаю грунтовую дорогу, ведущую в помещение, туда, где мы работали на линии. Такси замедляется, поворачивает налево, мы видим белое деревянное здание на краю леса, освещенное двумя фонарями. Джейсон не против, чтобы я заплатила.
— До свидания, мой друг, — говорит он шоферу.
— Вот и вы наконец. Мы начали беспокоиться.
— Когда я смогу вернуться рыбачить?
Меня положили на стол. Две медицинские сестры долго рассматривают мою руку, ощупывают узлы в подмышках. Мне делают инъекцию антибиотиков.
— Вы полагаете, я смогу завтра отправиться в море?
Женщины улыбаются.
— Посмотрим… Давно было пора обратиться к нам. Действительно, надо было побеспокоиться. Заражение крови, от этого можно быстро умереть, вы знаете это?
— Да, я знаю. Но сколько времени вы меня собираетесь держать здесь?
— Возможно, два или три дня, — отвечает одна из медсестер.
— Скажите, это правда, что вас бросили в воду в спасательном жилете, чтобы вы добрались от одного корабля к другому? — спрашивает другая.
Включили радио. Рыбья кость хвостового плавника осталась воткнутой в кость на дюйм.
— Надо, чтобы прошла инфекция, прежде чем ее вытащить, — говорит врач.
В этот вечер я не пойду пить Белый русский. Джейсон ушел. Я одна в комнате, лежу под белыми и очень чистыми простынями. Медицинская сестра делает перфузию. Она милая и медлительная. Она приводит в порядок подушку, говорит мне, чтобы я не волновалась. Она собирается выйти.
— Когда я смогу уехать?
Она поворачивается ко мне, она не знает.
— Завтра?
— Возможно, — отвечает она.
Я засыпаю. Я думаю о «Мятежном», о людях, находящихся в его чреве, об оборотах двигателей, работающих как сердце, и о тех, кто там живет, в этом чреве и этом сердце, в бесконечном покачивании среди волн. О том, кто наблюдает. Мне холодно одной на земле. Меня оторвали от них, и вот я вдалеке от этого нереального времени, когда мы вместе ловили рыбу. Я думаю о шелесте волн, волнении, качающемся океане и о небе. Здесь все иначе, режим.
Уже наступил следующий день. Врач приходит осмотреть меня. Он пытается меня рассмешить и дает мне сигареты.
— Возьмите перфузию с собой и идите курить на улицу. Придется продержать вас немного дольше. Вы же не можете выйти отсюда с этим в руке.
— Я много не курю.
— Все же идите покурить, это вам на пользу. Это хорошо делать под черными соснами. Я предполагаю, что океан за деревьями.
Я закурила и вдруг увидела Джейсона. Как он выходит из такси, шофер которого не глушит двигатель. Джейсон держит книгу и кусок веревки, которые вручает мне.
— Вот, это для тебя… Чтобы разбираться в рыболовных узлах. У меня нет времени, чтобы подольше поговорить с тобой, «Азартный» оставляет порт в ближайшее время, и я уже опаздываю.
Однако он не отказывается от сигареты.
— Увидимся позже, я клянусь. В небольшом порту залива Собак, на третьем понтоне, на борту «Млечного Пути»… Мужайся, мой друг, твоих я предупрежу по радио. Я также скажу им, что ты скоро вернешься.
Джейсон уехал. Остались только голая дорога и высокие черные сосны. Я вернулась в свою комнату. Через окно я вижу чаек. Я легла в постель. Я жду.
Телефонный звонок нарушил тишину четырех стен. Я подняла трубку с сумасшедшей надеждой, что это будет высокий тощий парень, который проорет мне из рулевой рубки.
— Привет! — восклицаю я.
Это голос совершенно безучастного человека:
— Здравствуйте, с вами говорят из иммиграционной службы… Нам стало известно, что вы работали на борту рыболовного судна незаконно.
Я спрыгиваю с кровати, я обхожу кругом комнату, взгляд моих глаз останавливается на руке, перфузия приковывает меня к этим стенам.
— Нет, это не так, совсем не так, — пробормотала я.
Рыбак из Сиэтла смеется на другом конце.
— Не надо, никогда не надо говорить такие вещи. — Я заикаюсь, слезы душат меня, мой голос охрип.
Он извинился наконец, прежде чем повесить трубку. Я стою у окна, пока небо не потемнело. «Мятежный» не выходит на связь.
Он принес мне гамбургер, салат, небольшой сливочный торт красного цвета.
Я плачу в тишине на тортик. Меня больше не возьмут на борт «Мятежного». Я больше не спрашиваю об этом у медсестер. Я не надеюсь, что мне позволят это сделать. Они приносят мне только еду. Перфузии. Сигареты. Ночью мне холодно. Я начинаю стонать во сне.
Однажды утром они меня все-таки отпустили.
Но я должна возвращаться сюда три раза в день для медицинских процедур. Белая пластиковая насадка на шприц приклеена к тыльной стороне моей руки. Рыбья кость по-прежнему находится там. Медсестры смотрят за мной, уезжающей, как матери.
— Вы будете в тепле и в чистом месте? Может, вам все-таки поехать, по крайней мере, в приют брата Франциска?
— О нет, я не поеду. Мой шкипер мне сказал поехать на склад, где мы работали, когда готовили судно. Там есть небольшая комната.
И я отправляюсь туда средь бела дня. Кошелек на прищепке у бедра, я сжимаю спальный мешок в руках. Начинается дождь, все в мелких, плотных каплях. Я заметила грунтовую дорогу на повороте и тороплюсь зашагать по ней.
Ржавые клетки для ловли креветок разбиты, везде валяются проколотые буи, покрытые мхом, старые грузовики и медленно гниющее синее судно… ничего не изменилось с тех пор. Я прошла через тяжелую металлическую дверь. Стива там не было. Огромный ангар, пустой и влажный, холодный и вообще в плачевном состоянии, но это убежище для «Мятежного». И мужчины обязательно вернутся. Я узнаю запах длинных удочек с гниющей приманкой, пробивается неоновый свет в грязной мастерской. Я пересекла ангар, дошла до машины для приготовления кофе. Очень тихо включаю радио. Осталось еще немного воды на дне канистры. Я сделала кофе и пью его перед настежь открытой дверью. Передо мной лишь пустырь. Высокие деревья и брошенное судно, я увидела кресло-качалку, села в него, медленно покачиваюсь. Это красный стул высокого худого парня, он рассказывал мне о своем когда-то проданном доме, именно оттуда он его притащил. Он также сделал мне подарок, принеся термос, я его наполнила и поставила на пол. Я пью кофе из очень грязной чашки, со следами пальцев и коричневатыми разводами, наверное, с тех времен, когда мы все еще работали вместе. Через открытую дверь видно то же небо над листвой, которая уже приняла довольно интенсивный зеленый цвет. Мои глаза опять возвращаются к чашке и черным следам из далекого прошлого, к красному термосу, тому, который я приносила каждое утро к изголовью кровати высокого худого парня. Я качаюсь в кресле. Я все еще не могу поверить, что он может вернуться. Его силуэт внезапно появится в светлом дверном проеме на фоне пустыря этой пустыни, и он скажет что-то вроде: «Страсть — это прекрасно», — и возвратит меня на борт судна.
