Дэймон Гэлгут - В незнакомой комнате
Часть вторая
ЛЮБОВНИК
Несколько лет спустя он странствует по Зимбабве. Никакой определенной причины или осознанного намерения побывать здесь у него не было. Однажды утром он импульсивно решает уехать, днем покупает билет на автобус и вечером садится в него. Он собирается попутешествовать недели две и вернуться. Что он ищет, он и сам не знает.
Теперь, по прошествии времени, я уже не могу вспомнить, о чем думал тогда, тем не менее могу объяснить его побуждения лучше, чем свои сегодняшние, он продолжает жить где-то у меня под кожей. Его жизнь ничем не обременена и лишена центра тяжести, он чувствует, что его может сдуть, словно ветром, в любой момент. Он так и не обзавелся домом. Последние месяцы он провел, переезжая из одной свободной комнаты в другую. Теперь все его немногочисленные пожитки снова на складе камеры хранения. Ему начинает казаться, что по-иному он никогда и не жил и никогда нигде так и не осядет. Что-то в нем изменилось, он не может толком установить связь с миром. Он не винит в этом мир, он считает это следствием тотальных неполадок в себе самом, ему хочется изменить такое положение, но он не знает, как это сделать. В моменты просветления он думает, что утратил способность любить людей, места или вещи, главным образом человека, какового воплощает он сам. Без любви ничто не имеет ценности, ничто не может обрести большого значения.
В подобном состоянии путешествие не доставляет никакой радости, а является чем-то вроде тризны и способом рассеяться. Он скитается с места на место, ведомый отнюдь не любопытством, а невыносимостью пребывания в одном месте. Несколько дней он проводит в Хараре, потом едет в Булавайо. Он делает все, что положено делать путешественникам, — отправляется в национальный парк Матопос, посещает могилу Сесила Джона Родса[5], но не способен испытать ни должного трепета, ни идеологического презрения, он предпочел бы находиться в каком-нибудь другом месте. Если бы я был с кем-нибудь, размышляет он, с кем-нибудь, кого любил бы, тогда мог бы полюбить и это место, и даже могилу, я радовался бы тому, что оказался здесь.
Он садится в ночной поезд до водопада Виктория. Лежа на своей полке, прислушивается к дыханию незнакомых людей, окружающих его. В окне он видит деревни и горные выработки, выплывающие из темноты, силуэты людей, домашних животных и деревьев, проявляющиеся в свете одиноких фонарей и снова уплывающие в темноту, в прошлое. В подобные моменты он чувствует себя лучше всего — наблюдатель, прячущийся в тени. Он не хочет, чтобы вставало солнце и кончалась эта конкретная поездка.
Утром они прибывают на конечную станцию. Он выходит из поезда с единственной сумкой и направляется в кемпинг. Несмотря на ранний час, воздух тяжел и влажен, листва на деревьях искрится и сияет, словно обсыпана бриллиантами. Вокруг много других путешественников, большинство из них моложе его. Он расставляет палатку в центре лагеря и идет смотреть на водопад.
Трудно поверить собственным глазам, когда видишь эту массу и эту мощь воды, бесконечно низвергающейся в бездну, но какая-то часть его словно бы находится в другом месте, где-то выше и правее, и под углом глядит вниз не только на водопад, но и на него самого, стоящего в толпе. Эта часть его сознания, наблюдающая со стороны, живет в нем уже давно, она никогда, в сущности, не исчезает и в течение нескольких следующих дней следит за тем, как он шагает по улицам из одного сувенирного магазина в другой, совершает длительные походы по окрестностям, с удивлением наблюдает, как он сплавляется через бурлящие белой пеной речные пороги, как по ночам, спасаясь от жары, лежит на открытом воздухе рядом с палаткой, уставившись в небо, напоминающее разбитое ветровое стекло автомобиля. И хотя с виду он кажется довольным, хотя разговаривает с людьми и улыбается, ту часть себя, которая наблюдает за ним со стороны, ему не обмануть, она знает, что ему необходимо двигаться дальше.
На третий или четвертый день он идет поплавать в одном из гостиничных бассейнов. Потом садится выпить за столик возле бара, и постепенно его внимание привлекает группа расположившихся неподалеку молодых людей. Они все с рюкзаками, видимо, собираются отбывать. Компания разношерстная, они еще не освоились друг с другом и испытывают неловкость: пухлый англичанин со своей девушкой, блондин-датчанин, две совсем молоденькие женщины, молча жмущиеся друг к другу. Он узнает дородную ирландку, с которой за два дня до того сплавлялся по реке, и подходит поздороваться.
— Куда вы все собираетесь?
— В Малави. В Зимбабве мы проездом. — Вероятно, она замечает что-то в его лице, потому что после короткой паузы спрашивает: — Не хотите ли с нами?
Он размышляет несколько секунд, потом говорит:
— Сейчас вернусь.
Как сумасшедший, он выбегает из отеля, мчится в кемпинг, сворачивает палатку. По возвращении с бьющимся сердцем сидит вместе со своими новыми спутниками, нервничая и терзаясь сомнениями. Вскоре появляется человек, которого они ждут, австралиец по имени Ричард, и они начинают собираться. Он уже понял, что эти люди едва знакомы друг с другом, объединились случайно, для безопасности путешествия. Отсюда и неловкость. Он ничего не имеет против, в сущности, такая атмосфера ему подходит, у него нет потребности влиться в коллектив. Вместе с остальными он забрасывает свою сумку в багажное отделение открытого микроавтобуса и забирается наверх. Компания наняла кого-то, чтобы ее перевезли до вокзала.
Когда они прибывают на вокзал, уже начинает темнеть. Они припозднились, за билетами выстроилась длинная очередь, и им удается купить места только в переполненный вагон третьего класса, в котором разбиты все лампы. Поезд дергается и начинает движение прежде, чем им удается рассесться.
Всегда бывает момент, с которого путешествие начинается по-настоящему. Иногда он наступает в ту минуту, когда вы выходите из дома, иногда когда находитесь от него уже далеко.
В темноте раздается звон разбитого стекла и громкий крик. После отхода поезда прошло около часа, в вагоне кромешная тьма, но теперь кто-то зажигает спичку. В ее слабеньком свете он видит ужасную сцену: на одном из сидений, чуть поодаль, корчится мужчина с окровавленным лицом, кровь и на полу у его ног. Свет гаснет.
— Что случилось? — спрашивает его ирландка.
— Кто-то бросил камень в окно поезда.
И почти сразу же все повторяется, звон стекла, крик, но на сей раз никто не пострадал, кричат от испуга. Им всем страшно, и не зря, потому что каждый раз, когда поезд проезжает какой-нибудь город или селение, раздаются звон, крик или глухой удар камня о внешнюю стену поезда.
Все сидят, склонившись вперед, прикрывая руками головы.
Ближе к ночи испытание кончается.
Страх отпускает, и люди, которые в иных обстоятельствах не сказали бы друг другу ни слова, пускаются в разговоры. Кто-то вынимает из багажа бинты, чтобы сделать повязки раненым. В дальнем конце вагона сидят три женщины с грудными детьми, их окно разбито, и ветер задувает внутрь. Вы не возражаете, если мы сядем рядом с вами? Конечно, нет. Он сидит вместе с ирландкой, остальные устроились где-то в других местах, они с ирландкой сдвигаются, чтобы освободить место. Теперь темнота пахнет теплом и молоком, из нее доносится причмокивание и гуление. Женщины едут в Лусаку на церковное собрание по вопросу женской эмансипации, мужей они оставили дома, но у двух из них на руках грудные младенцы, а у третьей тройня. Она сидит напротив, в проплывающем за окном свете фонарей он может разглядеть ее лицо. Затем разворачивается фантастический сценарий. Тройняшки одеты абсолютно одинаково, в белые костюмчики кроликов, она начинает кормить их грудью, причем первых двух одновременно. Третьего она уже вручила ему. Вы не возражаете? Нет, конечно. Теперь он держит в руках урчащий груз. Время от времени она меняет кроликов, он отдает ей одного и взамен получает другого, точно такого же. Кажется, что это продолжается несколько часов. Иногда один из ее сосков выскальзывает из маленьких губ, младенец начинает плакать, тогда ирландка наклоняется и вновь прикладывает младенца к материнской груди. Причмокивание возобновляется. Женщины тихо переговариваются с белыми пассажирами и между собой или распевают гимны.
На следующее утро голова у него раскалывается от усталости и причудливых образов. Лусака под холодно-красным рассветным небом являет собой еще одну сюрреалистическую картину — скопления лачуг между высокими домами, белая жесть, пластмасса и картон, окруженные кирпичом и стеклом. В толпе они выбираются на перрон. Попрощавшись с ними, три женщины с выводком младенцев отправляются обсуждать проблемы своего освобождения. Ожидая, когда соберется их маленькая группа, он смотрит в сторону и видит, как из вагона второго класса выходит другая маленькая группа белых путешественников. Их трое, женщина и двое мужчин. Он наблюдает за ними, но толпа вокруг сгущается, закрывая обзор.
