Майкл Ондатже - В шкуре льва
— Хорошо.
Она плотно закрывает дверь и смотрит в окно, как он шагает к станции, перемещаясь из одной оконной рамы в другую.
Она снова ложится в кровать, где спит Клара, обнимает ее, стараясь вернуть потерянное тепло, и благословляет сонную гавань понедельничного утра.
Его мысли остаются с ними, как отпечаток его руки на их сонной плоти. Вагонное окно холодит щеку. Тоскуя по Кларе, он думает об Элис, которой он не замечал раньше, как будто Элис, к которой прикоснулась Клара, возникла из небытия, словно в сказке.
* * *Вечером в гостинице «Арлингтон» Патрик изучает большой портрет, который Клара прикрепила к двери. Он вышел хорошо, говорит ему Клара, его душа податлива. Он ей не верит. Разве только его душа раскрывается во сне, разве только сон каким-то образом соединяет противоречивые черты его характера. Ему нравится близость между двумя женщинами, нравится, что они приписывают ему беззащитность.
— Что ты о ней думаешь?
— Она мне нравится.
— Она великая актриса.
— На радио?
— Нет, на сцене.
— Лучше тебя?
— В тысячу раз.
— Да, она мне нравится.
Позже он станет думать о тех минутах, когда он спал, а они вошли со свечами в темную комнату. Явление волшебниц. Вспоминая этот эпизод, он, как никогда, ощущает свою общность с ними. Патрик и две женщины. Предчувствие Нового Мира. Юдифь и Олоферн. Святой Иероним и Лев. Патрик и Две Женщины. Ему нравится эта живая картина, пусть даже он отсутствовал на церемонии, потому что спал.
Иногда, оставшись в одиночестве, Патрик завязывает себе глаза и движется по комнате, сначала медленно, затем все быстрее, пока не достигает в этом занятии необыкновенного совершенства. Он гордо расхаживает по комнате, ловко обходя абажуры и ныряя под висячие растения, даже бегает и прыгает вслепую через низкие столики.
Патрик с Кларой говорят всю ночь, имя Эмброуза то и дело звучит в разговоре, как стук капели. Всю ночь они говорят о ее намерении соединиться со своим «любимым», звук его имени для Патрика как яд, как слово «никотин». Она уедет завтра. Она не скажет ему, где находится Смолл. Она требует, чтобы он не пытался следовать за ней, когда они окажутся в Торонто, чтобы посадить ее на поезд. Патрик чувствует, что почти ничего не знает о жизни Клары. Он продолжает находить и терять ее черты, как будто открывает ящик и обнаруживает там очередную маску.
В это последнее утро они сидят, полуодетые, в постели. Всю ночь они проговорили, и он чувствует себя немым против мощи невидимого врага, неспособным отговорить Клару от поездки к Эмброузу. Он хочет показать ей свой трюк, вынимает длинный шелковый шарф из рукава ее пальто, складывает его и завязывает им глаза.
Он сажает Клару на кровать и просит не двигаться. Потом начинает ходить по комнате, сначала с вытянутыми руками, потом опускает их, бросается вперед, замирая в дюйме от окна, резко опускает голову у книжных полок. Он носится по комнате то по прямой, то зигзагами, словно обладает способностями летучей мыши. Прыгнув на кровать, он приходит в восторг от ее пронзительного крика. Он восхитителен. Он великолепен, думает она.
Во время своих передвижений он бормочет: «Видишь этот поднос?» — он подбрасывает его вверх и ловит. «А эту яичную скорлупу на полу я раздавлю, как кости Стампа Джонса. Ты такая красивая, Клара. Я никогда не ослепну. Я хочу каждую ночь засыпать, глядя на твое лицо. Мне мало только дотрагиваться до тебя, вдыхать твой запах». Он бросает яблоко ей на колени, срывает листок с календаря. «Я тренировался несколько ночей, пока ты спала». Он прыгает вперед, откусывает яблоко, жует и продолжает говорить.
В конце концов ей это надоедает. Она слезает с кровати и, встав на ковер в углу, зажимает ладонями уши, чтобы не слышать его нежностей. Ее локти торчат в стороны. Он движется по комнате, почти в исступлении выкрикивая слова любви. Она по-прежнему слышит его, тогда она еще сильнее прижимает ладони к ушам и закрывает глаза. Она чувствует, что пол качается под ней, чувствует, что она окружена, подавлена его вращением. Внезапно на нее обрушивается мощный удар, его левая рука врезается ей в голову, сбивая с ног.
Упав на колени, она ошеломленно обводит глазами комнату. Патрик, схватив простыню, прикладывает ее к лицу. Он шмыгает носом, на простыню течет кровь. Сползшая с глаз повязка похожа на воротник. Он поднимает на Клару глаза и, словно не видя ее, вновь утыкается в простыню, продолжая истекать кровью.
— Ты сошла с места. Я же просил тебя не двигаться. А ты не послушала.
От боли и дурноты Клара не может подняться. Она понимает, что если попробует встать, то снова упадет. И остается сидеть на полу. Патрик, нагнувшись, рассматривает простыню.
Вот это и называется человеческий фактор, думает он.
~~~
Патрик провел всю жизнь рядом с книгами и их простыми историями. Авторы снабжали своих героев ясными мотивами. Бурные события вырывали действующих лиц из нищеты. В конце каждой книги все завещания были исправлены и все любовные истории завершены. Даже отвергнутый любовник признавал, что конфликт исчерпан.
После отъезда Клары Патрик, словно одержимый, моет свою комнату на Куин-стрит. Мыло пенится в ведре, швабра соскребает недельную пыль. Потом он сидит в единственном сухом углу, куда заранее положил сигареты, и курит «Рокси», стряхивая пепел в стоящее рядом ведро. В комнате пахнет больницей. Мебель — стол, стул и клетка с игуаной — сложена на кровати в конце комнаты, выходящем на улицу.
Иногда он оставляет в этом углу книгу. Он уже вдохнул запах ее страниц, ощутил рукой неровность шрифта. Теперь он может проглотить ее, как буханку хлеба. Он стряхивает с руки пепел сигареты и открывает «Диких гусей». «Об этом прямо никто не говорил, но вся семья ждала Калеба Гейра. Ждал даже Линд Арчер, новый школьный учитель, который этим утром проделал весь путь от Желтой Почты с почтальоном-индейцем и, следовательно, проголодался. — Клара вытирает лоб носовым платком. — Казалось, кресло-качалка скрипело: „Калеб! Калеб! Калеб!“ — Это слегка развлекало учителя». — Клара прислушивается к коже, покрывающей сердце Патрика.
Он кормит игуану, держа вику в дюйме от безучастного рта. На застывшей мордочке движется только скользящее вниз веко. Животное с другой планеты. Он касается ее челюсти цветком. В окно он видит, как в синем торонтском небе появляются люди, медленно передвигаясь в воздухе, подпирая его. Вокруг него витают фрагменты Клары.
Поцелуй на вокзале Юнион, ее рот полуоткрыт.
— Мне неловко тебя просить, но я не могу возить ее с собой по всей стране. Возьми ее себе.
— Что это? Утешительный приз?
— Не говори так, Патрик.
— Отпусти ее на волю, черт возьми.
— Она слепая!
После минутной запинки:
— Давай ей клевер и вику, побольше воды. Прежде чем кормить, поскреби по клетке. Чтобы дать ей знать.
Он смотрел, как Клара поднимается в вагон — чопорная, с серебряными пряжками. Он побрел домой с клеткой, бившей его по колену, кинул туда капусты и оставил игуану на неделю в одиночестве. До него доносились ее тирады, стук разбитых чашек и стаканов. Игуана знала Клару Диккенс, и знание теперь гнездилось в этом средневековом теле. Патрик верил в архаичные слова вроде «приключаться» и «обреченный». Обреченный Патрик Льюис. Обреченный Эмброуз Смолл. Эти слова пробуждают мысль о колдовстве и предвидении, о хореографии судьбы. Давным-давно ему запретили следовать за ней. Будь Патрик героем, он мог бы стрелой налететь на Смолла. Он мог бы привести своей возлюбленной игуану на серебряной цепочке.
Дорогая Клара, все эти странные призрачные образы. Ночью Роуздейл напоминает аквариум. Подводные деревья. Ты в длинном черном платье идешь босиком по длинному саду Эмброуза, пока его жена спит наверху. И воешь, чтобы потревожить ее сон. Нежные богачи.
У Эмброуза есть класс, потому что у него есть ты. И они это знали — все эти незрелые люди, родившиеся с деньгами, которым остается только держать их в заднице, как термометр. Слабые богачи. Нежные богачи. Я знаю, почему ты ушла с Эмброузом. Он был портовой крысой. Эмигрантской крысой. Он должен был или победить, или все потерять. Другим достаточно было отдать старшего сына в Аппер-Кэнада-Колледж. Осуществить севооборот. Смолл единственный сумел преодолеть стену, перепрыгнуть через битое стекло. Но мне нужен не Смолл, мне нужна ты…
Дорогая Клара, всю ночь возбужденные препирательства любовников, выходящих из бара «Гринвуд» на той стороне улицы. Я лежу у окна, вдыхая летний воздух, и запоздавшие парочки, думая, что их никто не слышит, соблазняют, упрекают или ссорятся. Нет, я не делал этого. Прости. Пошел к черту! Шепот. Звук пощечины, отвергнутая любовь наносит удар, ногти грозят выцарапать глаза. Вся эта борьба за территорию, Клара, за право собственности и удовлетворение потребностей, учащенное дыхание во время спаривания, у людей или котов…. душераздирающие стоны, бессвязные слова… ее руки на его лице, стирая его анонимность, он прижимает ее к кирпичной стене. Ты что-то ему говорила, что ты сказала? Иди к черту! Что? Ничего!
