Роже Вайян - Бомаск
Он улыбнулся, как будто извиняясь перед Пьереттой.
— Это я цитирую докладную записку…
И он отчеканил деревянным тоном, как жандарм из комедии:
— …каковые явились на работу в складское помещение в нетрезвом виде, что замечено за ними уже четвертый раз за последний месяц, за каковое нарушение правил им в указанный период времени было сделано последовательно одно за другим три предупреждения…
«„Последовательно“ — это уж он от себя прибавил, — подумала Пьеретта, хорошо знавшая стиль приказов фабричной администрации. — Будто хочет сказать: я не такой, как Нобле, я человек образованный, в университете учился».
— Ну-с, так что вы об этом думаете? — спросил Летурно.
— Я не в курсе дела, — ответила Пьеретта. — Надо сначала выяснить факты, разобраться. Скажите мне, пожалуйста, фамилии трех провинившихся рабочих.
— Это лишнее, — произнес Летурно. — Я отказался подписать приказ.
И он, смеясь, взглянул на Пьеретту.
«Сколько ему лет? — думала Пьеретта. — Говорят, двадцать четыре, а смех у него совсем детский. Очевидно, даже не понимает, что такое ответственность. Такие люди никогда взрослыми не становятся».
— Спасибо, — сказала она с бесстрастным видом.
— Если к ним опять будут придираться, — продолжал Летурно, — я их вызову… И мы поговорим с ними… Мы, то есть вы и я… Мы вдвоем поговорим с ними.
Пьеретта встала.
— Благодарю вас от их имени, господин директор.
Она кивнула ему на прощание и, повернувшись, направилась к двери.
— Подождите, мне надо еще кое-что сказать вам, — быстро проговорил Филипп.
Пьеретта опять подошла к столу. Филипп встал с кресла.
Одно мгновение они молча стояли друг против друга. Он поднял руку и, не поворачиваясь, указал большим пальцем на картину, висевшую за его спиной.
— Что вы скажете о такой живописи? — спросил он.
«Как поступить? Повернуться и уйти? — думала Пьеретта. — Или же сухо ответить: „Мне платят деньги на фабрике не за то, чтобы я разглядывала картины“. Но зачем обижать парня, он ведь до сих пор…» У нее вдруг мелькнула мысль: «А что если картина какая-нибудь непристойная? Ну уж тогда получишь, голубчик, пощечину!» Она подняла глаза, взглянула на картину и расхохоталась.
— Ну как? Что вы думаете?
— Ничего, — ответила она. — Ничего я об этом не думаю.
— Это превосходная репродукция картины Пикассо того периода его творчества, который я больше всего люблю. Вы не находите, что от нее веет счастьем?
— Не знаю, право, — сказала Пьеретта.
— Вам, конечно, известно, что Пикассо — член коммунистической партии.
— Он, бесспорно, хороший человек… — проговорила Пьеретта.
— Но его картины вам не нравятся? Да? — допытывался Филипп Летурно.
— Я не такая образованная, чтобы судить об этих вещах, — ответила Пьеретта.
— Вот это-то и интересно! — воскликнул Филипп. — А как вы хорошо сказали: «Я не такая образованная…» Нет, вы и представить себе не можете, какая вы чудесная…
Пьеретта удивленно посмотрела на него, широко раскрыв свои огромные черные глаза. Он заметил ее удивление.
— Да, да, — подтвердил он, — и самое чудесное в вас — это ваша простота. Я уверен, что вы понимаете живопись гораздо лучше, чем вам это кажется.
— Но я совсем не разбираюсь в живописи, — сказала она. — Попадались кое-какие картинки в почтовом календаре, а других я, можно сказать, никогда и не видела.
— Простите, — сказал он. — Извините меня…
— За что? — спросила Пьеретта.
Он помолчал немного и вдруг выпалил:
— За что вы меня ненавидите?
Пьеретта засмеялась.
— Вот выдумали! Никакой ненависти я к вам не испытываю.
Он стоял перед ней, смущенный, неловкий.
— Я даже думаю, — добавила она, — что вы славный малый.
— Я не враг рабочим, — торопливо проговорил он и замотал головой. — Вы же видите, я отказался подписать приказ о наказании трех ваших товарищей. Нобле, конечно, донесет об этом в правление АПТО. Впрочем, мне в высокой степени наплевать на них на всех.
— Не верится, — сказала Пьеретта.
— Вы не верите, что мне наплевать на АПТО?
— Да нет, — сказала Пьеретта. — Я убеждена, что вы можете позволить себе такую вольность — подразнить дирекцию АПТО. Я только хотела сказать, что вряд ли господин Нобле сердится на вас. Думаю даже, что он воспользуется случаем и станет воспевать снисходительность дирекции к рабочим. А те трое пьянчужек, из-за которых вы меня вызвали, возможно, и заслуживают наказания.
— Как! Вы согласны с тем приказом, который я отказался подписать?
— Нет. Разве я могу соглашаться с хозяйским судом и наказаниями? Если рабочие пьют, это в конечном счете вина вашего АПТО. Позвольте вам только указать, что господин Нобле всегда был милостив к пьяницам.
— Значит, он лучше, чем я думал о нем, — сказал Летурно.
Они все еще стояли друг против друга — по обе стороны стола.
— Правление треста, — продолжала Пьеретта, — обычно закрывает глаза на служебные провинности, если причиной их является пьянство.
— Вот уж не ожидал такой гуманности!
Мгновение они молчали. Пьеретте вспомнилась старуха работница из ее цеха: она всегда была пьяна и все же работала равномерно, как машина; за долгие годы работы она сама стала придатком к машине. Проходя мимо нее, инженеры подмигивали друг другу: «У старухи Вирье неутолимая жажда!» Ей прощали опоздания, прогулы — ведь только она одна из всех рабочих фабрики не принимала участия в последней забастовке.
Пьеретта в двух словах рассказала об этом Филиппу Летурно.
— Я защищаю пьяниц совсем по другим причинам, чем Нобле, — торопливо заговорил он. — «Будемте вечно пьяны», — сказал Бодлер… Вы вчера видели мою сводную сестру? Так вот, она каждый вечер напивается… И уж тем более я понимаю ваших товарищей… ведь такие ужасные условия…
Пьеретта молча смотрела на него. Он запнулся и умолк.
— Ох, каких глупостей я наговорил… — пробормотал он. — Просто я хотел доставить вам удовольствие и оттого не подписал приказ.
Она нахмурила брови.
В эту минуту кто-то постучался и тотчас отворил дверь.
— Ах, простите, — раздался голос Нобле.
Дверь закрылась.
— И главное, не думайте, пожалуйста… — сказал Летурно.
Она смотрела на него, не улыбаясь, вопрошающим, почти суровым взглядом.
— Я презираю таких людей… таких хозяев, — продолжал он, — которые пользуются своим положением… Впрочем, вы, конечно, и не допустили бы этого…
По лицу Пьеретты скользнула улыбка. И тотчас Летурно заговорил увереннее:
— Я хотел доставить вам удовольствие и — возможно, это эгоистично с моей стороны, — но я хотел доказать самому себе, что я не такой, как люди моего класса. Вот именно… Мне всегда хотелось доказать себе самому, что я на стороне рабочих.
Пьеретта снова улыбнулась.
— И не только это, — торопливо добавил он. — Мне хотелось заслужить ваше уважение… Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю, — ответила Пьеретта.
— Присядьте еще на минутку, — попросил он.
— Не могу, — ответила она. — Если я задержусь в вашем кабинете, пойдут сплетни.
— Ну что для вас мнение какого-то Нобле?
— Нет, мне нужно, чтоб он уважал меня. Только тогда я могу сражаться с ним на равных.
— Хотите, я распахну дверь?
— Если я задержусь у вас, то и в цехе пойдут разговоры. Наши работницы имеют право никому не доверять… Их столько раз предавали. До свиданья, господин Летурно…
— Вы, значит, отказываетесь помочь мне, — проговорил он, — и дать мне возможность помочь вашим товарищам?
Пьеретта лукаво улыбнулась.
— Что ж, — сказала она, — в таком случае завтра мы кое-что у вас попросим. К вам придут от имени нашей партии.
— Что-нибудь важное? — спросил он.
— По нашему мнению, очень важное.
— Можете рассчитывать на меня, — сказал он.
— Увидим, — ответила Пьеретта.
Она протянула ему руку и, простившись, пошла к двери.
— Мадам Амабль! — окликнул он ее.
— Ну что еще? — строго отозвалась она.
— Позвольте подарить вам на память одну вещь… Это так, пустячок…
— Смотря какой пустячок, — сказала она.
Он порылся в ящике стола и достал оттуда тоненькую книжечку форматом чуть поменьше брошюр с «Лекциями по истории коммунистической партии». Раскрыв книжечку, он разрезал страницы, что-то написал на титульном листе и протянул ее Пьеретте.
Она прочитала на обложке: «Филипп Летурно. Гранит. Мел. Песок. Стихи. Издатель Пьер Сегер», а на титульном листе было написано крупным детским почерком: «Мадам Пьеретте Амабль, чье уважение мне очень хотелось бы завоевать».
