Джо Мино - Сделай погромче

Девятнадцать

Ходить с Гретхен в торговый центр было ужасно увлекательно, потому что иногда она подворовывала. В основном мы просто прогуливались, строя глазки скромным домашним мамочками и бабушкам с окраин, но почти так же часто, когда Гретхен жаловалась на то, как жестока корпоративная Америка к бедным и несчастным странам третьего мира — что обычно совпадало по времени с прослушиванием в больших количествах Minor Threat или Dead Kennedys, — она хватала меня за руку и тащила в «Колз», огромный универмаг для среднего класса, с намерением спереть что-нибудь во имя революции и международного равенства.

— Ты просто бездумный потребитель, да? — прошептала она однажды, когда мы пробирались между стоек с ярко-розовыми и зелеными купальниками в отделе для дошкольников.

— Я не потребитель, — сказал я. — Я ничего не покупаю.

— Ничего не покупаешь? — ответила она, толкая меня.

— У меня нет денег.

— А как насчет фильмов? Ты фильмы в прокат берешь? — крикнула она, пихая меня на стойку с детскими нейлоновыми колготками.

— Ну и? — сказал я. — Это же в прокат.

— Ну ладно, а одежда? Ты же одежду покупаешь?

— Нет, — сказал я. — Мне мама это дерьмо покупает.

— Ну а музыка? Пластинки и кассеты ты ведь покупаешь?

— Ага, — сказал я.

— Вот, эти люди пытаются управлять тобой! — крикнула она, снова хватая меня за руку. Она протащила меня через отдел для девочек, заполненный тертыми джинсами и разноцветными футболками, цвет за цветом пролетающими мимо. — Они хотят, чтобы ты покупал и ни о чем не думал.

— Круто, — сказал я. — Чем меньше мне надо думать о всякой херне, тем лучше.

— Но это значит, что они блин управляют тобой. ОНИ говорят тебе, какой фильм брать в прокате. ОНИ говорят тебе, какие пластинки покупать. ОНИ говорят тебе, что носить. И ты как полное дерьмо тратишь деньги на все эти тупые вещи, которые даже не приносят тебе счастья. Как вот это, — она схватила белый кружевной прозрачный комбидрес, — ты думаешь, девчонкам нравится носить это?

— Ну не знаю. Может, сексуальным девчонкам, — сказал я, и она снова схватила меня за руку.

— Ты что, ничего не слышал про классовую борьбу? Ты что, вообще об этом не думаешь? — спросила она

— Каждый день у меня по восемь уроков. Я там обдумываюсь до чертиков.

— Ты же рабочий класс, и они пытаются управлять тобой, чтобы ты их не сверг, — прошептала Гретхен, как будто ОНИ подслушивали из-за угла, прямо из-за стойки с уцененными красными пуховиками.

— Меня это не волнует, — сказал я. — Я просто пытаюсь блин закончить эту чертову школу и не сойти блин с ума.

— Вот так они и завладевают тобой, — сказала она. — Сначала у тебя нет времени волноваться об этом из-за школы, потом ты устраиваешься на работу, заводишь жену, детей и просто продолжаешь покупать и покупать, и никогда не задаешься вопросом, почему блин ты такой несчастный?

— Я знаю, почему я несчастный, — сказал я, уставившись на длинные, блестящие, чувственные пластиковые ноги обнаженных манекенов. — Мне нужно перепихнуться.

— И это все блин, о чем ты думаешь? — спросила она, и я посмотрел на нее, мы стояли посреди отдела нижнего белья, где кругом были сексуальные бюстгальтеры и сексуальные трусики, и я взглянул на всю эту безбрежную, бесконечную красоту, на ряды и ряды кружев и шелка, и крохотных нежных цветочков, и подвязок и чулок и, едва ли о чем-нибудь думая, кивнул.

— Да, я с уверенностью заявляю, это все, о чем я думаю, — сказал я, и она снова потащила меня куда-то. — Что? Куда мы? — спросил я, и мы остановились перед последней стойкой с огромными белыми лифчиками и огромными серыми трусами, и она сказала: «Отдел для жирных», и указала на упаковку колготок, украшенную затененным фото тучной модели, со вкусом снятой со спины, и названием бренда: «Точно впору».

Я уставился на упаковку и типа содрогнулся, думая, что вот такие жуткие серые чулки носят пенсионеры, и собрался что-то сказать, пошутить как-нибудь, но Гретхен остановила меня и сказала: «Видишь? Видишь, как они унижают тебя? «Точно впору»?», и я взглянул на нее под мигающим флуоресцентным светом, на ее розовые волосы, мягкие и уже не такие яркие, и на секунду мне показалось, что я понял, о чем она говорит, потому что когда она начала запихивать под резинку своей кожаной куртки пухлые серые упаковки, я обернулся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за нами, и выбежал следом за ней, и даже когда мы уже удирали, сидя в «эскорте», я все еще думал об этом и по-прежнему хранил молчание.

Двадцать

«Люди-кроты» и другие фильмы про монстров — вот что мы с папой иногда смотрели вместе, без необходимости что-либо говорить. Например, однажды я пришел домой поздно, и папа уже спал на диване, и лицо его было бело-синим, потому что внизу было темно, но телевизор работал, и были слышны звуки сирен и перестрелки, не знаю, что он там смотрел — наверное, «Хантер», это был его сериал, с этим чуваком, гребаным Фредом Драером, потому что ему нравилось, что этот Фред Драер прежде играл за «Питтсбург стилерс», а теперь вот снимается в кино, — и я стал осторожно пробираться в свою комнату, и папа всхрапнул и потом сел и сказал: «Эй, Брайан. Брайан, это ты?», и мигом нацепил очки, притворяясь, будто он вовсе не спал.

— Да, пап, это я.

— Ты где был весь вечер? — спросил он, улыбаясь, и я сказал: У Гретхен… С Гретхен.

— С Гретхен, значит?

Он сел, снял очки, потер лицо и снова надел их, опять улыбаясь.

— Угадай, что сегодня по кабельному? — спросил он. — В полночь?

— Не знаю, — сказал я.

— «Люди-кроты».

— «Люди-кроты»? Обожаю этот фильм.

Это был такой странный фантастический фильм пятидесятых, наверное, один из моих любимейших. Там про этих ученых, которые взбираются на Гималаи или на другие какие-то горы где-то в Азии, что ли, и открывают этот тайный лаз к подземной цивилизации, которая живет что-то типа сотни миль под землей вот уже вроде тысячи лет. И это словно бы мир таких прекрасных бледных египтян — они все так одеваются, в шлемы, как у фараонов, в мужские платья с ремнями и пряжками или как они называются — и все типа альбиносы, потому что не видели солнца, никогда типа, и они правят миром. Но еще там есть эти другие люди, чудовища, люди-кроты — они совсем не похожи на кротов, скорее на ящериц, но и не ящерицы — они такие черные и с чешуей, и у них большие белые глаза, маленькие узкие рты и огромные, огромные четырехпалые клешни, и их принуждают работать на шахтах или в пещерах и служить альбиносам. В общем, чудовища-то как раз хорошие люди, а те люди, что кажутся хорошими — плохие. Еще там один молодой ученый находит сексуальную девчонку, которая выглядит нормально, с темными волосами и обычным цветом кожи, которую все считают уродиной, потому что она не альбиноска, и этот ученый и нормальная девчонка влюбляются друг в дружку, и ученый помогает людям-кротам восстать, и там еще эта схватка и землетрясение, и каким-то образом туда вниз проникает солнечный свет, отчего все альбиносы офигевают, и вот в общем все, что я помню. Я смотрел этот фильм несколько раз, когда был совсем маленький, вместе с папой, когда его показывали в специальной ночной программе по субботам, в которой всегда были старые черно-белые фильмы про монстров. Это было нашей с папой фишкой. Мы каждую неделю смотрели эти фильмы про монстров, и как давно это было?

Я взглянул на отца и улыбнулся.

— Да, вот та часть, где чудовища помогают ученым, очень мне нравится.

— Знаю. Так что, посмотришь? — спросил он, широко улыбаясь и кивая. — Или тебе домашнее задание надо делать, или что-нибудь такое?

— Нет, посмотрю, — сказал я. Бросив пальто в свою комнату, я уселся в мягкое зеленое кресло рядом с диваном и стал наблюдать, как Хантер задерживает подозреваемого, перелетая через капот машины и приземляясь на кучу картонных коробок.

— И что, пап, сколько ты еще планируешь здесь спать? — спросил я.

— Не знаю, — сказал он, смотря прямо перед собой. — Я мешаю тебе?

— Да нет. Я просто… Я, наверное, беспокоюсь за маму и все такое.

— Позволь мне самому беспокоиться об этом, — сказал он. — У нас проблемы. Мы их решим. Обещаю.

Я повернулся и посмотрел на него. Выглядел он не слишком обнадеживающе. Через щеку его тянулся длинный красный след от подушки, и на нем все еще была его рабочая одежда, потому что мама, видимо, перестала стирать его вещи. Он переключил канал и вытянул ноги, и я заметил, что носки у него серые и грязные. Я собрался было сказать что-то, но решил — не стоит. Я просто смотрел, как на фоне мрачной пещеры под тревожную музыку ползут титры.

— Итак, встречайте людей-кротов, — сказал папа. — На них всегда можно положиться.

— Это точно, — ответил я.

Двадцать один