Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями
– Дело не так скверно, как могло бы оказаться. По крайней мере не обнаружилась течь; заменим руль и бушприт и похромаем до Ямайки. Касси, ты этого ветра испугалась еще в Лондоне?
– Нет, сэр, – отвечала я, – не всякий ветер топит корабль.
– А какого еще черта ты боялась?
– В данный момент, сэр, все, чего я боюсь – это вон тот корабль на горизонте.
Все как по команде повернулись влево – там виднелся парус размером не более запятой, так он был далеко.
– Ну и что в нем такого страшного? – спросил хозяин.
– Право, не могу сказать – одно голое предчувствие.
– Тогда стоит на него взглянуть. Джек, дай трубу!
Но, отрегулировав стекла, помрачнел и выругался:
– Черт, да оно без флага!
Ничего хорошего это не сулило. Даже когда на мачте большого брига вверх пополз "Юнион Джек", это не только не успокоило всех, но встревожило еще больше: почему под этим флагом не шли? Почему подняли только что?
Неизвестное судно приближалось; "Звезда" беспомощно покачивалась на волне.
Капитан приказал приготовить пушки, лишних людей отправили вниз. Бриг, подойдя на расстояние полумили, развернулся за нашей кормой так, что его мачты слились в одну линию. Таким образом он представлял из себя наименьшую мишень и подходил с самой незащищенной стороны.
Капитан рявкнул команду. Маневрируя парусами, клипер с трудом сделал поворот, подставив незнакомцу ощеренный пушками борт. Но бриг тут же увалился под ветер и снова пристроился в корму. Грянул выстрел: приказ остановиться, хотя "Звезда" и так оставалась неподвижна. В трубу было видно разношерстное сборище на палубе, а на черном просмоленном борту – ни названия, ни порта приписки.
Я без конца выглядывала наверх. Миссис Александрина, сохранившая присутствие духа, в большой хозяйской каюте успокаивала дочек, готовых упасть в обморок.
Дурехи горничные, Лиз и Бетти, поскуливали от страха в уголке. А время шло.
Вернувшись с палубы в очередной раз, я направилась к комоду, где лежал ларец с драгоценностями. Отперла его и откинула крышку.
– Мэм, покажите, что здесь самое драгоценное.
Хозяйка поняла с полуслова.
– Бесполезно, детка. Обыщут все до последней крысиной норы.
– Мэм, предоставьте все мне. Я успела подумать кое о чем, могли бы и вы, кажется…
Вытряхнула содержимое ларца и с хозяйкой в две руки быстро перебрали футляры и коробочки. То, что подешевле, сложила обратно, то, что отобрали, вынула из футляров и завернула в батистовые платки. Футляры выбросила в окошко.
– Касси, – спросила вдруг нервно миссис Александрина, – а не могла бы ты напустить на них всех порчу?
Явно они преувеличивали мои скромные возможности.
– Не болтайте глупостей, мэм, лучше скажите мужу, чтобы не вздумал принять бой.
Их там двое-трое против одного нашего.
Хозяйка метнулась на палубу и тотчас вернулась. Тем временем я узелки с побрякушками привязала под панталоны Эвелин. Рыдающую Бетти нарядила в платье Эвелин, приведя в чувство парой хороших затрещин, нацепила на нее серьги и кольца. Умная купчиха сообразила, почему нужно оставить на месте большую часть побрякушек и изрядную кучу монет в железном ящике с золотом; я из него отсыпала в мешок, сколько могла поднять, остальное заперла, а хозяйка наложила печать и забрала у меня ключи. Деньги я понесла в свою каморку, со мной пошли Лиз и Эвелин.
К слову сказать, это была та самая каморка, где я неделю валялась в беспамятстве за пять лет до того; но в ней были произведены кое-какие переделки. Пять-то лет назад у нас с братом на двоих было две пары штанов, а теперь я в качестве парадной горничной имела целый роскошный гардероб. Для этого гардероба в каморке соорудили шкафчик, и шкафчик очень хитрый. Тряпок было для шестимесячного путешествия приготовлено уйма, а мест в стенном шкафчике – фут в глубину от коридорной стенки и чуть побольше полутора от двери до стенки. Так плотник вынул одну доску из этой стенки и вывел продолжение шкафа в соседнее помещение. Там разместилась кладовка и вдоль всех стен тянулись шкафы и полки; и мне отгородили еще кусок шкафа глубиной в фут и длиной в полтора – воображаете, что я была за важная особа? Ну, а теперь это очень пригодилось, потому что на дно того отделения, что было в кладовке, я опустила мешок, а потом помогла туда забраться мисс Эвелин и заложила снаружи той же доской, которую вынул плотник и оставил под койкой в расчете поставить на место впоследствии. Я сама бы там не поместилась, но молодая хозяйка куда как уступала мне по габаритам. Теперь ей оставалось только не шуметь, и ее со всем добром могли бы обнаружить лишь в одном случае: если бы стали ломать все перегородки подряд; а я не думала, что это будут делать. В хозяйской каюте – может быть; но в закутке у негритянки? И только мы заперлись изнутри – по палубе раздались шум, топот, грохот, потом по лестницам стали слышны удары, непонятная речь. Чьи-то вопли невдалеке, треск выбиваемых дверей, наконец – стук одновременно и в нашу дверь, и в дверь кладовки.
Тут я дала Лиз тычка в бок, и мы завизжали что было сил. Эвелин сидела тихо, как мышка. Засов крякнул, переломившись, и ввалились человек пять или шесть.
Схватили нас и потащили наружу, и уж кто-то полез в шкаф, – а мы вопили и голосили и сопротивлялись отчаянно. Лиз выволокли почти сразу, а я упиралась и отбивалась до тех пор, пока не стало ясно, что Эвелин не обнаружили.
Никак не могу пожаловаться, что мало мне попало: разбойники были дюжие ребята и в своем деле знали толк. Но я тоже была не слаба, вошла в раж и в горячке не замечала боли, и дралась, как ни разу в жизни до того. Моим оружием была туфля с кованым каблуком; и этим-то каблуком я лупила сверху вниз по головам, кому-то сокрушив зубы, другому выбив глаз.
Тот, что влез в шкаф, тоже наторел в грабеже. Пока я отбивалась – вряд ли это длилось долго – он успел все мое барахло запихать в одну исподницу так ловко, что и я бы сама так не сумела, и завязал шнурками, а уж после того помог приятелям, навалившись сверху, с койки. Эвелин не пискнула. А как стало ясно, что ее не найдут – тут-то и в глазах потемнело.
Очнулась на палубе. Судя по солнцу, времени прошло совсем не много, но грабеж уже близился к завершению. Команда пиратского брига, вытянувшись в цепочке, перекидывала на палубу своего судна тюки и корзины с наворованным добром.
Команда "Звезды" была выстроена вдоль борта, с хозяином и капитаном во главе.
Рядом с ними, под дулами пистолетов, стояли миссис Александрина, Эдит и, выряженная в платье Эвелин, Бетти. Самой Эвелин нигде не было видно. Значит, обнаружив в хозяйской каюте недурную добычу, воры попались на крючок с жирной приманкой и не стали слишком дотошно обыскивать корабль, – на что я и рассчитывала.
Адриан Митчелл заметил меня, лежащую среди добычи, и страдальчески морщился.
Потом один из грабителей, рыжий детина с бородой, подхватил меня, как куль, на плечо, перелез через планшир и спрыгнул на бриг, чей борт находился гораздо ниже высокого борта "Звезды". Дальше я уже потеряла сознание надолго.
Глава вторая
Очнулась и не поняла, где я есть. Духота, полумрак какого-то легкого строения, надо мной склоняется старушечье лицо со знакомым ободком из татуированных точек вокруг подбородка и щек.
– Бабушка, куда я попала?
Дряблые губы расплылись в улыбке:
– А, да ты из наших! Вот и ладно, что очнулась. Ты давно уже лежишь.
Ничего не могла я добиться от бестолковой старухи: ни какой сегодня день, ни как называется страна, в которую я попала – похоже, ее гувернантка не была сильна в географии… Все, что она знала – что усадьба называется Нуэсас и что дня три назад пришел обоз откуда-то со стороны, и меня сгрузили с повозки вместе с тюками и корзинами.
Мы с ней говорили на йоруба. Потом пришла пожилая мулатка, которая, видно, служила за лекаря, и стала менять мне повязки. Она объяснялась со мной частично знаками, частично через бестолковую старуху, а отчасти я сама слегка понимала ее раскатистую, быструю речь. Мулатка знала географию лучше: она сказала, что я попала на испанский остров Куба, какими путями – ей не ведомо, что вокруг говорят по-испански, что страшно изранена и что мне надо лежать спокойно. Это я и сама сообразила; но когда лекарка сказала, какое число было в тот день, я ей с трудом поверила. Если она сказала правду, то с того дня, как была захвачена "Звезда", до того дня, как я очнулась, прошло больше двух недель.
Впрочем, мало удивительного! У меня половина ребер оказалась переломана, рассечена щека, и что-то странное случилось с глазами. Мне мерещились непонятные цветные дымки вокруг всех людей, проходящих мимо: тот – с оранжевым ореолом, а этот – с красным, а у того, словно у святого, голубовато-серебристый нимб вокруг головы. Но лекарка отмахнулась: после такой-то трепки скажи спасибо, что жива!
Прошло еще около месяца, прежде чем я смогла встать на ноги. Вскоре после этого в барак явился скучный белый господин и стал расспрашивать: имя, возраст, полное имя и род занятий хозяина, чем занималась в господском доме? Я уже хорошо понимала по-испански и могла ответить. Тогда господин, криво усмехаясь, заявил, что он выиграл меня у моего хозяина в карты, что я этого не помню, потому что лежала в горячке, что он не знает, за что меня так били, но если я стану болтать лишнее, то побьют еще сильнее. А поскольку у него в доме полно своих дармоедок, то он намерен меня продать, немедля.
