Ричард Йейтс - Плач юных сердец
— Я бы очень удивилась, если бы вы не знали о нем, — заговорила она. — Он же на самом деле… он украшение американской сцены. Чтобы прославиться, довольно было и одного исполнения стихов Уолта Уитмена — с этой постановкой он проехал по всем крупным городам Америки, — но он сыграл еще Авраама Линкольна в «Затруднениях господина Линкольна» на Бродвее. И у него такой разносторонний талант! Он даже пел одну из важнейших партий в первой бродвейской постановке «Застолби участок!». Ах, какая это была постановка! Легкая, веселая! Теперь он попал в черный список — об этом, я полагаю, вам известно — очередная гнусность сенатора Маккарти; и мы сочли за честь, что он решил переждать свое изгнание здесь. Это один из самых тонких… один из самых тонких людей, каких я только знаю[27].
Теперь они шагали по довольно широкой гравийной дорожке, но Энн Блейк снова запыхалась и, прежде чем продолжить свой монолог, вынуждена была простоять несколько секунд, положив руку под грудь.
— Так, взгляните, там, внизу, за деревьями, вон в том просвете видно нашу площадку для пикников. Заметили эту чудную большую печь? Видите длинные столы? Их мой муж сам сделал. Время от времени мы устраивали там дивные вечеринки, развешивали везде японские фонарики. Мой муж, бывало, говорил, что единственное, чего у нас нет, — это бассейна, но меня это не расстраивало, потому что я лично плавать не люблю. А теперь пойдемте прямо наверх, здесь у нас дополнительное общежитие. Театрального народу иногда бывало так много, что потребовалось еще одно здание. Этот дом давно уже закрыт и заколочен, но в той вот части имеется отличная квартирка, и мы ее сдаем приятному молодому семейству Смит. У них четверо маленьких детей, им здесь очень нравится. Достойнейшие люди, соль земли.
У края дороги на траве сидела девочка лет примерно семи и сосредоточенно переодевала куклу. Рядом с ней виднелся детский манеж, в котором мальчик лет четырех-пяти сосал, стоя, большой палец, держась свободной рукой за ограждение.
— Здравствуй, Элейн, — приветливо обратилась к девочке миссис Блейк. — Постой-ка, ты Элейн или Анита?
— Анита.
— Вы так быстро растете, что за вами не уследишь. А ты, — обратилась она к мальчику, — такой большой, а сидишь в этой штуке?
— Ему без нее нельзя, — объяснила Анита. — У него церебральный паралич.
— Вот как!
Они двинулись дальше, но Энн Блейк, по-видимому, почувствовала, что от нее ждут объяснений.
— Видите ли, — начала она, — когда я сказала, что Смиты — соль земли, я, в общем-то, имела в виду, что они совсем простые люди. Гарольд Смит служит в какой-то конторе в городе — всегда носит дюжину шариковых ручек в нагрудном кармане и прочее в том же духе. Он работает на «Нью-Йорк сентрал»[28], и эти безобразные мастодонты дают своим сотрудникам право бесплатного проезда по своим линиям, иначе им людей не удержать. И Гарольд этим воспользовался — они переехали сюда из Квинса. Жена у него симпатичная, довольно приятная, но я ее почти не знаю, потому что, когда бы я к ним ни зашла, она вечно у гладильной доски: стоит гладит перед телевизором — утром, днем, вечером. Но вот что любопытно: Гарольд мне однажды признался не без смущения, что играл когда-то в школьном театре и хотел бы попробоваться на какую-нибудь роль. Не буду вдаваться в подробности — в итоге он сыграл полицейского в «Призраке Грэмерси»[29], и сыграл отлично. Никогда бы не подумала, но он прирожденный комик. Я его спросила: «Гарольд, а ты не думал заняться этим профессионально?» — а он говорит: «Ну, я же не сумасшедший — у меня жена и четверо детей». Вот и все. Но я на самом деле не знала, ничего не знала про церебральный паралич. И манеж никогда не видела.
Она наконец замолчала и ушла далеко вперед, чтобы Дэвенпорты могли погулять и обдумать увиденное. Гравийная дорога привела их назад, и вдалеке на поросшем травой пригорке в лучах заходящего солнца снова показался гостевой домик — домик, будто бы сошедший с детского рисунка. Майкл сжал руку жены.
— Ну что, берем? — спросил он. — Или еще подумаем?
— Да нет, давай снимем, — ответила она. — Все равно за эти деньги ничего лучше не найти.
Когда они сообщили о своем решении, Энн Блейк сказала:
— Отлично. Вот это мне нравится: люблю, когда люди понимают, чего хотят, и могут принять решение. Зайдите тогда ко мне на минутку — сразу все и подпишем. — И она повела их в кухню, где царил беспорядок, и, обернувшись на ходу, сказала: — Прошу простить мне этот хлам.
— Я не хлам, — возразил ей молодой человек — он сидел на высоком стуле у кухонной стойки, склонившись над тарелкой горячих бутербродов с яичницей.
— Ну а кто ты еще?! — спросила она, протискиваясь мимо него боком и задержавшись на минуту, чтобы потрепать его по голове. — Вечно ты мешаешься, когда мне нужно заняться делом. — И она снова обратилась к своим улыбающимся гостям: — Это мой друг, прекрасный молодой танцор Грег Этвуд. Это Дэвенпорты, Грег. Они будут жить у нас в гостевом домике, если я, конечно, найду сейчас документы.
— Что ж, прекрасно, — сказал он, вытирая рот и томно сползая со стула.
Он был босой, в узких светлых джинсах и темно-синей рубашке, расстегнутой по новой моде до пояса, как у Гарри Белафонте[30].
— Так вы профессиональный танцор? — спросила Люси.
— Да, танцевал в небольших постановках, — сказал он. — И преподавал. А сейчас работаю в основном в свое удовольствие, пробую все новое.
— Это как играть на музыкальном инструменте, — пояснила Энн Блейк, открывая и закрывая один ящик за другим в поисках документов. — Многие исполнители тратят годы на подготовку своих выступлений. Но мне лично все равно, чем он занимается: пока он здесь, я за ним присмотрю. Ага, вот они!
И она выложила на стойку договор об аренде в двух экземплярах. Оставалось лишь подписать.
Провожая Дэвенпортов к машине, Грег Этвуд взял Энн под руку, но она свою руку демонстративно выпрямила, и та болталась, едва касаясь его руки, пока он не обнял ее за талию.
— Откуда же у поместья такое название? — спросил ее Майкл.
— «Донарэнн»? Это мой муж придумал. Его звали Дональд, то есть его и сейчас зовут Дональд, а меня — Энн, и он вот так по-дурацки соединил их вместе. Я все время должна следить за собой, чтобы не говорить о нем в прошедшем времени, потому что он жив-здоров и обитает в четырех с половиной милях к северу отсюда, у него там поместье в два раза больше этого. Он купил его, когда сбежал от меня семь лет назад с какой-то вертихвосткой-стюардессой. Ничто не вечно, как оказалось. Ну что же, было очень приятно с вами познакомиться. Увидимся.
— Не думаю, что мы совершили ошибку, — сказал Майкл, как только они отъехали; им предстояла долгая дорога обратно в Ларчмонт.
— Дом, конечно, не идеальный, но разве бывает хоть что-нибудь идеальное? И мне кажется, что Лауре там очень понравится, как ты думаешь?
— Надеюсь, — сказала Люси. — Очень на это надеюсь.
Через некоторое время он добавил:
— Знаешь что? Хорошо, что ты знала, кто такой этот старик с тачкой. Потому что я бы все испортил.
— Ну, на самом деле все, что я о нем слышала, — это что он типа голубок. У нас в колледже была девочка из Уэстпорта — она рассказывала, что Бен Дуэйн купил там дом, еще когда шла эта его пьеса про Линкольна. Только она говорила, что прожил он там недолго, потому что местная полиция поставила его перед выбором: или он оттуда убирается, или будет отвечать перед судом за то, что показывал мальчишкам какую-то похабщину.
— Вот оно что! — сказал Майкл. — Это плохо. Ну и, как я понимаю, молодой танцор Грег тоже слегка голубоватый.
— Я бы сказала, что такое предположение весьма недалеко от истины.
— Но они же вроде сожительствуют с милашкой Энн — как это у них получается?
— Это, насколько я знаю, называется двустволка, — сказала она. — Еще говорят, что им все равно, с какой стороны зайти.
И только миль через пять или шесть Люси, смягчившись, заговорила: она надеялась, что дочери на новом месте понравится.
— На самом деле ничего другое меня сегодня и не заботило, — сказала она. — Я пыталась посмотреть на все глазами Лауры, старалась понять, как бы она на это отреагировала. По поводу дома я почти не сомневалась: он ей должен понравиться, наверное даже покажется ей уютным. Но когда мы пошли наверх, я смотрела по сторонам на эти просторы и думала, что перед этим-то она точно не устоит. Потом, когда мы увидели этого мальчика с ДЦП в манеже, я подумала: стоп, это нам не пойдет, этого всего не надо. Но потом я подумала: а что здесь такого? Такие вещи просто ближе к реальной жизни, чем то, что она может увидеть в Ларчмонте, или то, что я видела, когда росла.
Когда она заговорила о «реальной жизни», он почувствовал себя уязвленным — так выражались только богатые и их дети, и ничего, кроме всю жизнь не оставляющего их желания поболтаться по трущобам, здесь никогда не подразумевается, — но он не стал придираться: он понял, о чем она говорит, и согласился.
