Ричард Йейтс - Плач юных сердец
— Мадам, — осведомился Майкл уже в дверях, — сможете ли вы когда-нибудь простить меня за ковер, чтобы мы все-таки остались друзьями?
— Да ладно тебе, — сказала Пэт и потрепала его по руке, вроде бы даже по-доброму. — Прости, что я так разошлась.
Но предстояло еще дойти до дома с Люси.
— Конечно же она тебя «простила», — говорила Люси. — Ты как ребенок, который готов думать, что вот он снова такой хороший и пригожий только потому, что мама его «простила»? Ты что, не заметил, что они нищие, как только мы туда зашли? Ну или, по крайней мере, были нищими, за исключением последних нескольких лет? И теперь, когда он начал по-настоящему зарабатывать, они вкладывают все до последнего доллара в этот свой деревенский дом. Своей работой он добился того, что у них начнется совсем новая жизнь, и можно даже не сомневаться, что это будет отличная жизнь, потому что из всех, кого я встречала, они, наверное, больше всего заслуживают восхищения. И вот, доживая здесь последние дни, они совершают эту ужасную ошибку: приглашают нас в гости. Когда я увидела, как ты отдираешь этот ковер от пола… — я не шучу, Майкл, — когда я увидела, как ты отдираешь этот ковер, у меня было ощущение, что какой-то совершенно незнакомый мне человек вытворяет на моих глазах нечто безумное и разрушительное. Я тогда думала только одно: я его не знаю. Никогда не встречала этого человека.
Потом она замолчала, как будто желая показать, что разговаривать смысла нет — только устанешь, а Майклу сказать было нечего. Он так ослаб, что почти не расстроился, а кроме того, он знал, что достойного ответа просто не существует, так что он стиснул зубы и решил не отвечать. Время от времени, когда сквозь кроны растущих вдоль тротуара деревьев проглядывало небо, он смотрел на мерцающие в черноте звезды, как будто спрашивая, научится ли он когда-нибудь — ну хоть когда-нибудь — все делать правильно.
Дела стали налаживаться уже весной.
Майклу удалось избавиться от работы — ну или почти удалось. Он убедил «Мир торговых сетей» перевести его из штата в «постоянные авторы». Теперь он появлялся в редакции пару раз в месяц, чтобы принести готовые статьи и взять новые задания. Твердой зарплаты у него теперь не было, как не было и «дополнительных льгот», но он не сомневался, что и на одних статьях сможет заработать ровно столько же. Но главный плюс, объяснял он жене, состоял в том, что теперь он сможет сам устанавливать график работы: делать все, что относится к «Торговым сетям», за полмесяца или даже быстрее, а оставшееся время полностью посвящать собственным занятиям.
— Что ж, — ответила она, — это обнадеживает.
— Еще бы!
Но куда больше обоих обнадеживало то, что Майкл закончил свой сборник и он почти сразу же был принят к публикации молодым человеком по имени Арнольд Каплан — гарвардским приятелем Майкла, который работал теперь редактором в одном из мелких нью-йоркских издательств.
— Издательство у нас, конечно, небольшое, Майк, — оправдывался Каплан. — Зато мы не печатаем такого дерьма, как некоторые университетские издательства.
И Майкл, в общем-то, готов был с этим согласиться, хотя не мог не признать, что некоторые из его самых любимых молодых поэтов, постепенно набирающих вес, печатались как раз в университетских издательствах.
Он получил пятьсот долларов авансом, — наверное, это были крохи по сравнению с деньгами, которые Том Нельсон зарабатывал на своих акварелях за двадцать минут, и, поскольку сумма оказалась такой незначительной, Дэвенпорты решили сразу же ее потратить: они купили подержанную машину, как оказалось на удивление хорошую.
Потом пришли гранки. Каждая опечатка заставляла Майкла морщиться, ругаться и кричать от боли, но делалось все это ради того, чтобы скрыть от Люси — а может, и от самого себя, — какую безудержную гордость он испытывает оттого, что видит свои слова напечатанными.
Еще одним греющим душу моментом той весной были Том и Пэт Нельсон, продолжавшие выказывать все признаки дружелюбия. Два раза они приходили отобедать к Дэвенпортам и еще раз приглашали их к себе в квартирку, ни разу не упомянув инцидента с ковром. Том прочитал сборник Майкла в гранках и объявил его «славным», что самого Майкла несколько разочаровало: только через несколько лет он поймет, что большей похвалы, чем «славный», от Нельсона вообще не услышать, тем более что он сам сгладил это разочарование, попросив разрешения переписать два или три стихотворения, потому что, как он сказал, ему хотелось бы их проиллюстрировать. Когда Нельсоны окончательно переехали из города в свой новый дом — к тому моменту в самом названии округа Патнем всем слышался отзвук счастья как такового, — обещания скорых встреч казались уже естественными.
Фотограф из «Мира торговых сетей» сам предложил Майклу сделать бесплатную фотографию на обложку (ему хотелось иметь не только журнальные, но и книжные публикации), но Майклу ни один из его пробных отпечатков не понравился; он хотел все их отвергнуть и нанять «настоящего фотографа».
— Что за глупости! — сказала Люси. — На мой вкус здесь есть пара очень удачных карточек — вот эта особенно. И вообще, что ты хочешь, чтобы он тебе сделал? Фотопробу для «Метро-Голдвин-Майер»?
Но единственное по-настоящему серьезное разногласие между ними вызвала биографическая справка, которую помещают под фотографией. Майкл даже уединился, чтобы написать ее как следует: он понимал, что тратит на нее слишком много времени, но в то же время знал, как внимательно он сам читает эти справки в книгах молодых поэтов, и видел, как много едва уловимых, но дьявольски важных вещей может содержаться в этих словах. В конечном счете на одобрение Люси был представлен такой текст:
Майкл Дэвенпорт родился в 1924 г. в Морристауне, штат Нью-Джерси. Во время войны служил в военно-воздушных силах, затем учился в Гарварде, выбыл на раннем этапе из турнира «Голден-главз»[25] и сейчас живет в Ларчмонте, штат Нью-Йорк, с женой и дочерью.
— Про «Голден-главз» я не поняла, — сказала Люси.
— Здесь нечего понимать, радость моя. Ты же знаешь, что я участвовал в этом турнире. В Бостоне, за год до того, как мы познакомились; я тебе сто раз рассказывал. И я действительно рано выбыл. Хреново начал и не пошел дальше третьего круга.
— Мне это не нравится.
— Слушай, — сказал он, — легкая издевка над собой такие тексты только улучшает. Иначе…
— Но здесь же нет никакой легкости, и никакая это не издевка, — заговорила она. — Ничего, кроме болезненной настороженности здесь не читается. Ты как будто боишься, что Гарвард может показаться слишком уж стерильным местом для поэта, и сразу же пытаешься уравновесить его этой идиотической боксерской крутизной. Знаешь, ты как эти писатели, которые всю жизнь проводят при университетах, получают степень за степенью, преподают потихоньку и потом дорастают до профессоров. Многим из них стыдно писать все это на обложках, поэтому они фотографируются в рабочей одежде и перечисляют все сезонные работы, какие у них только были в студенческие годы: «Уильям такой-то работал скотником, водителем грузовика, комбайнером и матросом на торговом флоте». Разве ты не видишь, насколько это нелепо?
Майкл выпрямился, отошел в другой конец гостиной, молча развернулся и уселся в кресло, оставлявшее между ними не меньше пятнадцати футов свободного пространства.
— В последнее время становится все очевиднее, — заговорил он оттуда, стараясь не смотреть на нее, — что ты стала считать меня дураком.
В комнате воцарилось молчание, и, когда он посмотрел на нее, ее глаза блестели от слез.
— Майкл, — сказала она, — неужели я действительно так себя вела? Так отвратительно? Майкл, я никогда, никогда не думала… Майкл!
И уже по тому, как медленно, с некоторой даже театральностью она пересекала эти разделявшие их пятнадцать футов, он понял — еще до того, как поднялся, чтобы принять ее в свои объятия, — что никаких придирок, и покровительственного тона, и вообще никаких неприятностей в его доме больше не будет.
Ларчмонту никогда не стать Кембриджем, но ни запах ее волос, ни вкус ее губ, ни голос, ни страстное ее дыхание ничуть не изменились с тех пор, как они оказались под армейским одеялом на Уэйр-стрит много лет назад.
Хотя в конечном счете он решил, что по поводу обложки она была, наверное, права. Мир или, точнее, та бесконечно малая доля американских читателей, которые дадут себе труд взять его книгу и бросить на нее взгляд, так никогда и не узнает, что Майкл Дэвенпорт когда-то выбыл из турнира «Голден главз» на самых ранних этапах.
Глава пятая
Осенью в округе Патнем можно увидеть, как фазан поднимается из своего укрытия и летит над долгими рыжевато-желтыми полями, а порой меж тонких стволов, под сенью дубов и белой березы, можно было найти даже пугливых оленей. Серьезные охотники, правда, особого интереса к этим местам не питали из-за их недостаточной «открытости»: здесь было много оживленных асфальтовых дорог, вдоль которых показывались то тут, то там небольшие группы домов, магазинов и школ, не говоря уже о безжалостном вторжении в округ идущей через весь штат, всегда загруженной скоростной дороги.
