Джозеф Хеллер - Что-то случилось
– Конечно, захочу.
– Возможно, даже позволим оставить его в качестве помощника или консультанта по особым проектам, когда их будут готовить люди, с которыми он сумеет сработаться. Но хороший руководитель из него не получился и, вероятно, уже не получится. Слишком часто Кейгл не может найти общий язык со всеми нами, а при его работе это чрезвычайно важно. Он без конца врет. Гораций Уайт требует, чтобы я от него избавился, именно потому, что он вечно нам врет. Он слишком много разъезжает, а ведь я уже говорил ему, чтобы он проводил больше времени здесь. Он безобразно одевается. До сих пор ходит в коричневых туфлях. Это, конечно, не надо бы принимать в расчет, однако это принимается в расчет, пора бы ему знать. И он не представляет мне отчеты по телефонным разговорам.
– Большая часть написанного в этих отчетах – неправда.
– Знаю. Но они все равно необходимы мне для работы.
– За отчеты отвечает Браун, – вынужден я заметить.
– Кейгл не спрашивает с Брауна.
– С Брауна не так-то легко спросить.
– Кейгл его боится.
– Я тоже, – признаюсь я.
– И я, – признается Артур Бэрон. – Но если бы он работал под моим началом, я либо спрашивал бы с него, либо избавился от него. А вы?
– Браун женат на племяннице Блэка.
– Я бы с этим не посчитался. Если надо было бы решать, как поступить с Брауном, мы бы не дали Блэку вмешиваться.
– Вы разрешили бы мне его уволить?
– Да, если бы вы всерьез этого захотели, хотя лучше бы его перевести. Кейгл в свое время мог его уволить, но теперь Браун уже лучше него знает дело. Кейгл старается никого не увольнять, даже пьяниц, даже лодырей и жуликов и просто никчемных работников. Он не желает уволить Паркера, не желает отправить Фелпса на пенсию, не умеет сработаться с Грином. И когда нанимает служащих, все еще дает волю своим предубеждениям, хотя его уже предостерегали и против этого тоже.
– У него очень сложная работа, – говорю я.
– Мы полагаем, что вы справитесь.
– А если не справлюсь?
– Не стоит сейчас об этом думать.
– Мне трудновато не думать, – усмехаюсь я.
Он сочувственно усмехается в ответ.
– Тогда, если вы захотите остаться в Фирме, мы подыщем вам какое-нибудь хорошее место, конечно, при условии, что вы себя ничем не замараете, но я уверен, ничего такого не случится. А пока вам ничего не надо решать. Это просто моя идея, ничего еще не известно, так что, пожалуйста, держите это про себя. Но мы стараемся заглянуть вперед, хотим знать заранее, что предпринять перед конференцией. Так что хорошенько подумайте и сообщите мне, пойдете ли вы на место Кейгла, если мы решим его заменить. Вы вовсе не обязаны соглашаться, уверяю вас, и, если не согласитесь, ничто вам не грозит. – Он снова улыбается, встает из-за стола и продолжает уже менее серьезным тоном: – В этом году вы опять получите прибавку к окладу и изрядный добавочный дивиденд. Но мы полагаем, вам следует согласиться. А пока на всякий случай начинайте к этому готовиться.
– Каким образом?
– Держитесь поближе к Кейглу и к агентам и старайтесь еще лучше разобраться во всем, что происходит. Определите, какие реальные задачи перед собой поставить и какие перемены вам потребуются для их решения, если мы действительно переведем вас на эту должность.
– Мне нравится Энди Кейгл.
– Мне тоже.
– Он очень хорошо ко мне относится.
– Вы перед ним не виноваты. Мы все равно его сместим. Может быть, работать над особыми проектами под вашим началом ему будет приятнее. Так вы подумаете?
– Разумеется.
– Прекрасно. И надеюсь, будете пока держать это про себя?
– Ясно.
– Спасибо, Боб.
– Спасибо, Арт.
– Что от вас понадобилось Артуру Бэрону? – накидывается на меня Грин, едва я выхожу в коридор.
– Ничего, – отвечаю.
– Он что-нибудь сказал?
– Нет.
– Я имею в виду – обо мне.
– Нет.
– Так что же он сказал? Зачем-то ведь вы ему понадобились?
– Просил придумать парочку острот для речи, с которой его сын будет выступать в школе.
– Только и всего? – Грин, удовлетворенный, презрительно фыркает. – Это бы и я мог, – усмехается он. – Получше вас.
Радуйся, радуйся, мысленно говорю я, ведь если я вправду займу место Кейгла, я смогу втоптать Грина в грязь, заставлю ползать передо мной на брюхе. Но он вроде мне поверил.
– Что от вас понадобилось Артуру Бэрону? – спрашивает Джонни Браун.
– Просил придумать парочку острот для речи, с которой его сын будет выступать в школе.
– Опять врете.
– Я дипломат, Джонни.
– А я все равно узнаю.
– Ну как, мне пора подыскивать другую работу? – спрашивает Джейн.
– У меня есть для вас работенка прямо здесь, не сходя с места.
– Вы невозможный, мистер Слокум, – смеется она и вспыхивает от смущения и удовольствия. Очень она соблазнительная, когда так краснеет. – Вы хуже мальчишки.
– Я лучше мальчишки. Пойдемте ко мне в кабинет, и я вам докажу. У кого из ваших мальчишек есть кабинет с такой кушеточкой и с таблетками в ящике стола?
– Я бы с удовольствием, – говорит она, и я на миг холодею от ужаса: вдруг и правда пойдет. – Но там вас ждет мистер Кейгл.
– Что от вас понадобилось Артуру Бэрону? – спрашивает Кейгл, едва я вхожу к себе в кабинет, где он пугливо забился в угол.
Я затворяю дверь и только тогда поворачиваюсь к нему. И тут меня берет зло и отчаяние: опять он черт знает на что похож! Воротничок рубашки расстегнут, узел галстука съехал вниз. (Так бы, кажется, и вцепился обеими руками в грудь его рубашки и вытряс из него дурь; и в то же время я готов изо всех сил лягнуть его в лодыжку или в голень искалеченной ноги.) Лоб у него в испарине, губы блестят – облизал он их, что ли, – и притом на них белеет порошок – наверно, принимал таблетку от кислотности.
– Ничего, – говорю я.
– Он что ж, ничего не сказал?
– Нет. Ничего существенного.
– А обо мне?
– Ни звука.
– Вы это серьезно?
– Даю слово.
– Надо же. Фу, черт. – Кейгл удивлен и вздыхает с облегчением. – О чем же он говорил? Расскажите. Зачем-то ведь вы ему понадобились.
– Просил придумать парочку острот для речи, с которой его сын будет выступать в школе.
– Да ну?
– Ага.
– А про меня ничего не сказал, ни слова?
– Нет.
– Ни про отчеты по телефонным разговорам, ни про поездку в Денвер?
– Нет.
– Ха! В таком случае мне, похоже, ничто не грозит. Может, я даже стану в этом году вице-президентом. А о чем он говорил?
– Просто о своем сыне. О его речи. И об остротах.
– Так, похоже, мне все это просто померещилось! – в восторге восклицает Кейгл. – Знаете, может, эти остроты пригодятся и мне, когда моим ребятам надо будет выступить в школе с речью. – Он хмурится, лицо вдруг омрачает тайная забота. – Мои ребятишки оба никуда не годятся, – рассеянно, вслух напоминает он себе. – Особенно сын.
Кейгл тоже мне доверяет. И, пожалуй, мне это совсем ни к чему.
– Энди! – вдруг вырывается у меня. – Ну какого черта вы так неосторожны? Хоть бы вели себя по-людски! Хоть бы взялись за ум и стали делать все как положено!
Он испуган.
– Что такое? – кричит он. – Что случилось?
– Это необходимо, чтобы не вылететь с работы, если еще не поздно. Неужели нельзя попробовать найти со всеми общий язык? Перестаньте врать Горацию Уайту. Не разъезжайте столько. Переведите куда-нибудь Паркера, если не можете заставить его бросить пить, и отправьте Эда Фелпса на пенсию.
– Вам кто-нибудь что-нибудь сказал?
– Нет.
– Тогда откуда вы все это знаете? – резко спрашивает он. – Кто вам сказал?
– Вы сами, – зло, с досадой огрызаюсь я. – Вы сами уже сколько месяцев твердите мне об этом. Так чем без конца расстраиваться, решились бы на что-нибудь. Возьмитесь за ум, слышите? Спрашивайте строже с Брауна и сработайтесь с Грином, и почему у вас в отделе нет негра или еврея?
Он мрачно хмурится и с минуту в тяжелом молчании размышляет. Я жду: хотел бы я знать, много ли до него дошло.
– На что мне лодырь? – наконец рассеянно спрашивает он, словно уже думая о другом.
– Не знаю.
– Еврей мне, пожалуй, пригодится.
– Вы уверены?
– У нас есть покупатели-евреи.
– А может, им это не понравится?
– Но на что мне лодырь?
– Прежде всего научитесь называть его как-нибудь иначе, – советую я.
– Ну например?
– Черный. Называйте его черный.
– Я всегда называл их лодырями, – говорит Кейгл. – Так меня учили в детстве – называть черномазых лодырями.
– Так меня учили в детстве – называть негров лодырями.
– Что же мне делать? – спрашивает он. – Посоветуйте.
– Надо стать взрослым, Энди, – серьезно говорю я; теперь я от всей души хочу ему помочь. – Вы уже немолоды, отец двоих детей, у вас солидное положение в весьма солидной фирме. От вас требуется немало. Пора повзрослеть. Пора отнестись ко всему этому серьезно и начать делать все то, что от вас требуется. А что от вас требуется, вы и сами понимаете. Сами всегда мне об этом твердите.
