Герман Кох - Ужин

— Позволь мне, Серж, — сказала она и поспешила следом за Бабеттой, которая тем временем уже скрылась из виду; я так и не понял, что она предпочла — туалетную комнату или свежий воздух.

Мы с братом посмотрели друг на друга. Он попробовал улыбнуться, но безуспешно.

— Это… — начал он. — У нее… — Он огляделся вокруг и наклонился поближе ко мне. — Это именно то, о чем ты думаешь, — сказал он еле слышно.

Что-то случилось с его головой. И с его лицом. Это была все та же голова (и то же лицо), но она как будто парила в воздухе, лишенная тела и всякой мысли. Как мультипликационный персонаж, из-под которого только что выбили стул. Долю секунды персонаж продолжает висеть в воздухе, пока не сообразит, что стула под ним больше нет.

Если с таким лицом он будет раздавать листовки на рынке, подумал я, листовки для простых людей, призывающие голосовать за него на предстоящих выборах, то к нему никто не подойдет. Его лицо можно было сравнить с новым безупречным автомобилем, обреченным, выехав от дилера, тут же задеть какой-нибудь столб или поцарапать крыло. Никто не захочет купить такую машину.

Серж сел напротив меня. На стул Клэр, моей жены. Через брючную ткань он, несомненно, ощущал оставленное ею тепло. Эта мысль привела меня в бешенство.

— Так легче говорить, — сказал он.

Я промолчал. Мне нравилось наблюдать, как он беспомощно барахтается. Я не собирался бросать ему спасательный круг.

— В последнее время она страдает от… никогда не любил этого слова, — сказал он. — От климакса.

Он сделал паузу. Скорее всего, он рассчитывал на то, что я стану развивать тему. О Клэр и ее климаксе. Но это его не касалось.

— Гормоны, — продолжил он. — То ей жарко и она открывает настежь все окна, то вдруг без причины рыдает.

Он повернулся, все еще озадаченный, в сторону туалета и выхода, потом снова ко мне.

— Наверно, ей и в самом деле лучше поговорить об этом с другой женщиной. Ты же знаешь, женщины понимают друг друга. В такой момент от меня только хуже будет.

Он усмехнулся. Я не усмехнулся ему в ответ. Он поднял руки и встряхнул их. Затем поставил локти на стол и соединил кончики пальцев.

— Вообще-то нам надо поговорить кое о чем другом, Паул, — сказал он.

Я почувствовал внутри нечто холодное и жесткое, нечто сидевшее во мне целый вечер, но ставшее сейчас еще холоднее и жестче.

— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж Ломан.

Я кивнул. Обернулся и снова кивнул. Бородач то и дело поглядывал в нашу сторону. На всякий случай я кивнул еще раз. Бородач ответил мне кивком.

Я видел, как он отложил нож и вилку, как наклонился к дочери и шепнул ей что-то на ухо. Дочь быстро схватила сумку и принялась в ней рыться. Ее отец вынул из кармана камеру и встал.

Горячее

16

— Виноград, — сказал метрдотель.

Его мизинец застыл в полусантиметре от гроздочки круглых миниатюрных плодов. Сначала я решил, что это смородина или что-то в этом роде, я не очень разбираюсь в садовых ягодах — на мой взгляд, большая их часть несъедобна.

Вместе с фиолетовым салатным листом виноград украшал полупустую тарелку с основным блюдом — «филе цесарки в нежнейшем немецком беконе». Те же аксессуары обрамляли горячее Сержа, только мой брат заказал турнедо. О турнедо много не расскажешь — мясо как мясо, но, поскольку метрдотелю полагалось комментировать каждое блюдо, он поведал нам о его происхождении. Об «экологической ферме», где животные разгуливали «на свободе», пока их не зарезали.

Я заметил на лице Сержа признаки нетерпения. Судя по ним, он явно испытывал острое чувство голода: кончиком языка он облизывал верхнюю губу, как изголодавшаяся собака из мультфильма, и потирал руки; посторонний мог бы предположить, что Серж потирал руки в предвкушении наслаждения, но это было не так. Мой брат никогда не наслаждался, просто перед ним на столе стояло турнедо и его следовало съесть как можно быстрее: желательно сию минуту!

Исключительно чтобы поддразнить брата, я расспросил метрдотеля о виноградной грозди.

Бабетта и Клэр еще не вернулись, но данный факт Сержа не смущал.

— Они сейчас подойдут, — заверял он, когда не меньше четырех девушек в черных фартуках принесли наше горячее.

Метрдотель предложил подождать с сервировкой, пока не появятся дамы, но Серж с порога отверг это предложение.

— Ставьте, пожалуйста, — сказал он, облизываясь и потирая руки.

Мизинец метрдотеля начал с моего завернутого в бекон филе цесарки, а затем метнулся к гарнирам — удерживаемым коктейльной шпажкой «слоям лазаньи с рикоттой и баклажаном», похожим на миниатюрный клубный сэндвич, и пронзенному пружиной кукурузному початку. Пружина, вероятно, предназначалась для того, чтобы взять кукурузу, не запачкав при этом пальцев; забавное зрелище, или нет, скорее вычурное, нарочитая шутка повара. Пружина была хромированная и выступала с обоих концов лоснящегося маслом початка сантиметра на два. Я не люблю кукурузу и всегда питал отвращение к обгладыванию початка: в желудок ничего не попадает, половина застревает в зубах, а масло капает с подбородка. К тому же я никак не могу отделаться от мысли, что кукуруза — это в первую очередь корм для свиней.

После того как метрдотель описал экологическую ситуацию на ферме, где обитала корова, из которой приготовили турнедо для Сержа, он объявил, что вернется попозже, чтобы сделать пояснения к блюдам наших дам. И тут я, показывая на гроздь, спросил:

— Это смородина?

Серж уже воткнул вилку в турнедо. Он собирался отрезать от него кусок, его правая рука с остро заточенным ножом взметнулась над тарелкой. Метрдотель уже отвернулся от нашего столика, но мгновенно повернулся обратно. Пока мизинец приближался к грозди, я наблюдал за лицом Сержа.

Оно выражало крайнее нетерпение. Нетерпение и раздражение по поводу очередной задержки. Он не видел проблемы в том, чтобы приняться за свой бифштекс без Бабетты и Клэр, но наличие чужой руки вблизи наших тарелок приводило его в замешательство.

— Что на тебя нашло? — спросил он, когда метрдотель наконец удалился и мы снова остались вдвоем. — С каких это пор ты стал интересоваться ягодами?

Он отрезал внушительный ломоть мяса и отправил его в рот. Не прошло и десяти секунд, как ломоть был проглочен, после чего Серж на некоторое время уставился перед собой, будто ожидая, пока мясо достигнет желудка.

Я поднялся.

— Что опять? — спросил Серж.

— Пойду посмотрю, куда они подевались, — ответил я.

17

Сначала я решил поискать их в дамском туалете. Осторожно, чтобы никого не напугать, я приоткрыл дверь.

— Клэр?

Помещение было точной копией мужского туалета, не считая отсутствия писсуара вдоль стены. Нержавеющая сталь, гранит и фортепьянная музыка. Единственное отличие составляла ваза с белыми нарциссами между раковинами. Мне вспомнился владелец ресторана и его белая водолазка.

— Бабетта?

Произнесенное вслух имя моей невестки было всего лишь формальностью, оправданием моего появления в дверном проеме женского туалета на случай, если в кабинках действительно кто-то есть.

Минуя гардероб и девушек за пюпитром, я направился к выходу. На улице было приятно тепло, между макушками деревьев висела полная луна, пахло травами, навевающими смутные воспоминания о средиземноморских ароматах. Чуть поодаль, там, где кончался парк, мелькали огни проезжающих мимо машин и трамваев. А еще дальше, за кустами, светились окна кафе, где в этот самый момент обыкновенные люди довольствовались ребрышками.

Я дошел до конца гравийной дорожки с электрическими факелами и свернул влево, на тропинку, огибающую ресторан. Справа через канаву был перекинут мостик, ведущий в кафе, слева находился прямоугольный пруд. Вдали, там, где пруд растворялся в сумерках, я заметил что-то напоминавшее стену, но при ближайшем рассмотрении оказавшееся живой изгородью в человеческий рост.

Я снова взял влево и прогулялся вдоль пруда; свет из ресторанных окон плескался в темной воде, отсюда открывался вид на обеденный зал. Я прошел еще немного и остановился.

Разделяющее нас расстояние составляло не более десяти метров, однако я мог видеть своего брата за нашим столиком, а он меня нет. Сам я, в ожидании горячего, не раз посматривал в окно, но с наступлением сумерек разглядеть удавалось немного; зато в окне отражался почти весь ресторан. Если бы Серж прижался лицом к стеклу, он заметил бы просто чей-то черный силуэт на другой стороне пруда.

Я огляделся, но никаких следов Клэр и Бабетты не обнаружил. Судя по всему, парк был пуст. Мой брат тем временем положил на тарелку нож и вилку и вытер рот салфеткой. Самой тарелки отсюда видно не было, но бьюсь об заклад, она была пуста: брат утолил свой голод. Серж поднес бокал к губам и сделал глоток. В этот момент бородач с дочерью встали из-за стола. По дороге к выходу они притормозили рядом с Сержем: бородач протянул руку, дочь улыбнулась, а Серж поднял бокал на прощание.