Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
Негров полным-полно. Разные народы ходили с цветами прямо по улицам. Выстроятся в ряд человек по десять, возьмутся под руки – и идут по Горького, поют «Подмосковные вечера». И наша молодежь, само собой, среди них.
Иона наблюдал от дверей «Националя», любовался.
Пичхадзе спрашивает:
– Ты, Иона, израильтян видел? У нас в гостинице живет делегация.
– Не видел.
– А я видел, – Иона и Пичхадзе стояли на улице – время совсем раннее, посетителей ни одного. Вот и позволили себе такую свободу – подышать воздухом. – Я даже, можно признаться, подарок получил от одного. Посмотри.
Пичхадзе протянул Ионе маленький значок – флаг Израиля, белый с синей шестиконечной звездой.
– Красиво. Но у нас лучше. Красный все-таки, что ни говори, нарядней, – Пичхадзе согласно кивнул на замечание Ионы. – И как он, Израиль? Что говорит? – Иона из вежливости спросил, а не из интереса.
– Да так. Разное. Сам понимаешь.
– Ну и что, что Израиль? Люди как люди, – Иона так сказал, чтобы Пичхадзе поставить на место, а то он вроде от этой встречи стал больше о себе воображать. – Везде живут, и там живут. Мы вот с вами, Григорий Михайлович, тут живем, и ничего.
– Ничего-ничего, – быстро согласился Пичхадзе. – Я просто к тому, что если тебе интересно, я тебя приглашаю в субботу к себе в гости. Там будут разные. А то ты совсем один. Чахнешь. – Пичхадзе улыбнулся со значением.
Ну, так.
У Григория Михайловича на улице Расковой собралось человек десять. И, между прочим, Софочка с родителями. Вели они себя тактично – Иона то, Иона се. Софочка села рядышком и улыбалась по-дружески.
Пришел и фестивальный еврей, не тот который подарил Пичхадзе значок, а другой – родом из польского Томашова. Оказалось, он еще из Израиля разыскал отца Софочки, по дальней родственной линии, и теперь выступал в роли заморского гостя с рассказами. А у Пичхадзе собрались, чтобы не раздражать соседей Кременецких – у Кременецких хоть и две комнаты в коммуналке, но хорошо бы подальше от любопытных.
Спрашивали – как? что? почему? Еврей из Томашова отвечал длинно, мешал всякие языки, но Кременецкий и Пичхадзе хорошо понимали и толковали остальным.
Выходило, что все в Израиле лучше некуда. Только временная арабская опасность, которая не страшна, потому что у Израиля своя армия, вооружение и поддержка ого-го.
Иона не слишком следил за беседой, сказывалась близость Софочки. Но когда зашел разговор про специальных евреев, которые там только то и делают, что молятся и учат Тору на разные лады, Иона поинтересовался:
– А они, извините, кушают? И дети у них есть, и детям кушать надо. Молитвой много не заработаешь.
Еврей объяснил:
– Им платят из государственного кармана налогоплательщиков, чтобы была соль земли.
– Тогда понятно. За соль платят, – рассудил Иона и тайком погладил Софочкину руку повыше локтя.
Израильский товарищ послушал перевод – запаса слов у него оказалось все-таки мало – и закивал:
– В Мертвом море много соли. Но для Израиля это не главное, – и перешел на развивающуюся промышленность и сельское хозяйство.
После встречи у Пичхадзе Софочка несколько раз забегала к Ионе, но дело не пошло. Иона на нее смотрит и видит маленького ребенка. Даже спросил, как сложилась судьба младенца. Софа с готовностью ответила, что хорошо, его взяли честные работящие люди, русские.
– И хорошо, что он теперь в надежных руках. У него будущее. А со мной бы он только мыкался. Ну, пускай не материально. Но в остальном – нечего ему в нашей семье делать, особенно в настоящий период.
– Почему? – поинтересовался Иона.
– Потому что мой папа совсем с ума тронулся на еврейской почве. Он тайно учит иврит с теми, кто изъявляет желание. Спрашивается, зачем? Это прямо-таки шпионский язык. Чтобы никто во всей стране его не разбирал, что ли? Другого объяснения я не понимаю. Ну, идиш, еще ладно. Со стариками беседовать, у кого они живые. Я принципиально из дому ухожу, когда начинаются уроки. Или к соседям, вроде чаю попить. У них дочка в школе в восьмом классе – с ней решаю задачки. У меня с математикой всегда было очень нормально. Они хорошие люди, а что с мамой и папой не мирят, так я их понимаю. Характеры. Но, конечно, про иврит и прочее – секрет и тайна.
Иона не возражал на этот счет, но вернулся к разговору о ребенке – что они бы его вытащили из пут старика Кременецкого, и все такое.
Но Софа замахала руками и уронила слезу: мол, дело сделано раз и навсегда, и нечего возвращаться, нервы мотать.
Видя отношение Ионы к себе, что он ее не хочет, Софочка резких шагов не делала, а беседовала на разные темы. Но Ионе и это было досадно. Он как-то прямо спросил:
– Софа, зачем ты ко мне опять ходишь? У нас с тобой все разбито. Мы не можем оставаться друзьями, чтобы в кино ходить. Я не могу. Неужели ты не понимаешь?
Софа выразила недоумение, но не обиделась, а заключила:
– Хорошо. Я знаю, ты обиделся на меня из-за ребенка. Но, сам посуди, я могла бы тебе и не говорить ничего, а я честно сказала. Теперь ты обижаешься. Вот твоя сущность, ты правду не любишь. Ты страшный человек. Тебе все равнодушно.
И ушла.
На работе у Ионы начались неприятности. Из-за ухудшения здоровья он теперь вообще больше сидел на своей табуреточке в глубине гардероба. К клиентам подходил без желания. Айрапетов интересуется, в чем дело, другие тоже проявляют участие. А Иона отмалчивается или грубо отвечает не по существу.
Вдруг пригласили Иону в отдел кадров и спросили про Пичхадзе. Стороной, но вполне откровенно намекнули, что тот, по сведениям, ведет себя непатриотично. Во время фестиваля молодежи и студентов часто говорил с израильтянами не только на рабочем месте. А что по этому поводу думает Иона?
Иона ответил, что никаких разговоров с Пичхадзе не ведет, только на сугубо личную тему. Что видел значок с израильским флагом из рук Пичхадзе, а больше ничего. Зачем-то брякнул от растерянности:
– А при чем Пичхадзе к Израилю? Он же грузин, у него в паспорте записано.
Товарищ, который беседовал, хорошо улыбнулся и сказал, что в Советском Союзе не важно, кто еврей, а кто тем более грузин, но вести надо себя по-советски. И так посмотрел на Иону, что Иона обмер. Не от страха, а от ужаса.
На прощание порекомендовали никому ничего не рассказывать.
Иона и не думал.
Через неделю Иона написал заявление по собственному желанию и состоянию здоровья – просил уволить его с занимаемого места.
Подписали тем же числом, даже отрабатывать не заставили.
Сослуживцы отнеслись спокойно, будто так и надо. Пичхадзе пожелал счастливого пути. Вечером Айрапетов зашел в комнату к Ионе с бутылкой вина. Выпили молча по стопочке. Что говорить, Иона не соображал.
Несколько дней лежал на кровати – смотрел на ножки рояля. Внизу, у пола, ножки совсем обтерлись, черный лак облез, и выглядело так, будто рояль шел-шел куда-то и устал.
Иона не ел, не пил, не спал. Пробовал размышлять – не получалось: в голове туман.
И тут приходит Конников. Увидел состояние Ионы и в своем духе решил поправить: натащил еды, выпивки, привел какую-то женщину. Между прочим, красивую. Ну, как пришел, так и ушел. А женщина обиделась за невнимание.
Еду потом Иона дня четыре использовал по назначению. От вкусного питания слегка пришел в себя. И тут такое дело.
Явился незнакомец. Отрекомендовался Иваном Филипповичем Казьминым.
Одет кое-как, но речь вежливая:
– Ваш адрес мне дал гражданин Конников. Он мой бывший сосед по квартире. То есть я его бывший сосед. Это мой рояль теперь находится у вас.
И с такой уверенностью и так спокойно гость говорил, что непонятно было, как ему вообще отвечать.
– И что?
– Вы не подумайте, я без претензий, просто захотелось посмотреть на рояль. Я только-только из лагеря. Зашел к себе, в свою бывшую квартиру, просто так. Я пока у родственников остановился. Вот, хожу, вспоминаю. Вы не думайте, у меня документ в порядке, имею право находиться в Москве еще неделю. Мне Василий Степанович про вас немного рассказал. Вы ведь не музыкант и к музыке отношения не имеете?
– Не имею, – подтвердил Иона.
– И рояль вам Василий Степанович даром отдал, подарил?
– Ну, не совсем подарил. Я за него деньги заплатил, – Иона удивился и разозлился. – Вы зачем пришли? Может быть, считаете, что я вам должен рояль отдать? Так пусть мне Конников сначала деньги даст назад, а потом я вашу рухлядь с удовольствием отгружу своими руками. Жизни мне от него нет. Все перегородил, – Иона и сам не понимал, чего несет. И притом громко.
Гость растерялся и собрался уходить:
– Не волнуйтесь, гражданин Ибшман. Мне ничего не надо. Раз такое дело и вы рояль купили, так что ж. Мне его, честно говоря, девать некуда. Только Конников сказал, что вы мне рояль вернете по первому требованию, вот я и пришел.
– То есть как? – Иона сжал кулаки и пошел на Казьмина. – А ну пошли к нему, пускай он мне в глаза скажет!
Казьмин засмеялся:
