Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
По Чистописанию — хор.
При практическом изучении слесарного ремесла он, Павел Каралис, оказал отменные (отменные — зачеркнуто. — Д. К.) очень хорошие успехи и исполнил назначенную ему работу для получения звания подмастерья Училища, какого звания и удостоен.
Дальше в Деле городского пансионера шло «Обязательство» вносить плату за обучение — 250 рублей в год и следить за дисциплиной воспитанника, данное его опекунами, дядьками по линии матери — Федором Адамовичем и Яковом Адамовичем, мещанами.
Я принялся не спеша переписывать тетрадочку личного дела, вспоминая собственные школьные дневники, исчирканные красными записями замечаний.
Дедушка был более сдержанного поведения, чем я. Четырнадцать замечаний за шесть лет обучения в «ремесле» — пустяк! Первые два года — вообще пай-мальчик, ни одного замечания.
С куревом прихватили всего один раз, когда деду было почти семнадцать. В пятнадцать напился?! Я в четырнадцать налакался домашнего вина у приятеля. Да и аттестат у дедушки лучше моего. Мельчаем, понимаешь, в сравнении с предками… Н-да.
Но и наказания в царской России были круче. Вот, например, семнадцатилетний подросток возмущается отсутствием в бане горячей воды. Он уже на шестом, последнем, курсе, своего рода «старик». Да, «площадно бранился». А что ему, голому, прикажете делать? «Боже, Царя храни» воспеть в честь отсутствия горячей воды? И за такую естественную реакцию — в карцер? Ай-яй-яй!..
Не мог знать дед, что его будущий внук будет держать в руках этот матрикул.
А если бы знал? Что тогда — не кричал и не бросался бы сапогом в день своего пятнадцатилетия — 12 марта 1899 года, не участвовал бы в «попойке с Оляницким»?
И я не мог знать, переписывая дедушкино дело, что Оляницкий окажется прадедом моего приятеля Сергея Феликсовича Оляницкого, обрусевшего поляка, директора консалтингового бюро, с которым мы бражничали в двадцатилетнем возрасте и поддерживаем бражные отношения до сих пор. И в личном деле пансионера Станислава Оляницкого, которое возьмет по моему примеру в архиве его внук, в тот же самый день 9 октября 1899 года будет зеркальная запись: «Участвовал в попойке с Каралисом».
Все течет, но ничего не меняется!
И мы с Серегой сядем в кафе наискосок от Военмеха и выпьем коньячку, удивляясь совпадениям, творящимся в нашем родном Петербурге… И будем дурашливо приговаривать: «А я усё думаю: и шо это я в тебя такой влюбленный!»
Нагнувшись над картонной папкой, я чмокнул ее и отнес обратно.
Спасибо тебе, папочка, ты открыла мне новых предков — прадеда и прабабушку, католиков.
Ты помогла заглянуть в детство дедушки, будущего лихого поручика и штабс-капитана, орденоносца и командующего ротами.
Ты убедила меня, что наша фамилия имеет прибалтийские, а не греческие корни.
Я сделал вывод, что дед вышел из училища католиком (но без оценки по Закону Божьему), а в армию записался православным, и своих детей крестил уже в русской церкви, а не в костеле.
Лежи, тоненькая папочка, сохранившая следы моих предков, еще долго-долго, спасибо тебе.
И слава архивистам!
Вернувшись домой, я тут же позвонил, как палочке-выручалочке, историку Феликсу Лурье и попросил экстренной справки — что это было за «крушение Императорского поезда в 1888 г.», унесшее жизнь моего прадеда — Константина Осиповича Каралиса.
19. Крушение
Снежная равнина, белая луна,
Саваном покрыта наша сторона,
И березы в белом плачут по лесам.
Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?
Сергей ЕсенинПод Харьковом, у деревни Борки, — был ответ. Нет, не покушение. Сошел с рельс весь поезд, царь Александр III с семьею возвращался из Крыма, чудом остались живы. Историк посоветовал мне полистать газеты того времени.
Я бросился в Библиотеку Академии наук. Теперь понятно, в тужурку какого ведомства с металлическими пуговицами одет господин на фотографии, которого я считаю своим прадедом. Если я правильно понимаю словосочетание «кондукторские усы», то блондин с широко раскрытыми светлыми глазами в тужурке с красивыми пуговицами принадлежал именно к железнодорожному племени.
Газета «Правительственный вестник», 1888 год. Телеграмма министра Императорского Двора от 17 октября:
«На Курско-Харьковско-Азовской дороге, на станции Борки, в Императорском поезде сошел с рельсов второй локомотив и следующие за ним четыре вагона. Благодаря Бога, Государь Император, Государыня Императрица, Наследник Цесаревич, Великие Князья, Великие Княжны и все лица Свиты совершенно невредимы».
«Правительственный вестник», 22 октября 1888 г.:
«…Убитых — 21, раненых — 37. Из поездной команды убиты: кондукторы Стрельчунос и Каралис».
Газета «Новое время», 22 окт. 1888 г.:
«…Передний паровоз врезался задними колесами в насыпь, второй — встал почти поперек пути, затем — багажный, министерский, служительский, буфетный, кухонный вагоны и вагон-мастерская — обратились в кучу обломков. Все смешалось: живые существа, инструменты, куски дерева, рельсы, багаж, посуда, серебро, тела убитых.
Удар был так силен, что рельсы скрутило в спирали, точно тонкую проволоку. Местность, на которой произошла катастрофа, — насыпь, пролегающая по болоту и называемая машинистами «Чертовой лужей».
«Петербургская газета», 23 окт. 1888 г.:
«После крушения между двумя вагонами заметили несчастного Каралиса. Он стоял совсем как живой. На лице, только слегка усеянном царапинами, видна была широкая, веселая улыбка. Казалось, Каралис чему-то смеялся. «Чему ты смеешься? что тут смешного?!» — обратились к нему товарищи… Он не отвечал. К нему подошли и убедились, что от несчастного остался один труп. Он так и скончался с застывшей на лице улыбкой. Замечательно, что тело Каралиса осталось почти совсем не тронутым».
«Петербургская газета», 22 окт. 1888 г.:
«Поезд прибыл в 9 часов вечера и доставил 14 гробов. Затем семь печальных колесниц проехали по Невскому проспекту до Большой Конюшенной улицы. Остальные семь гробов отправлены в часовню городского Преображенского кладбища у товарной станции Николаевской железной дороги. …Погибшие кондуктора Стрельчунос и Каралис были георгиевскими кавалерами».
«Петербургская газета», 25 окт. 1888 г.:
«24 октября тело Каралиса из часовни Преображенского кладбища было перевезено на римско-католическое кладбище на Выборгской стороне, где и предано земле. На отпевании тела Каралиса присутствовали знакомые и родные. Затем тело Каралиса захоронили в фамильной могиле, где уже покоились две дочери усопшего».
Газета «Новое время», 24 окт. 1888 г.:
«Новые тормоза Вестингаузена сослужили свою службу».
Газета «Новое время», 24 окт. 1888 г.:
«Крушение Императорского поезда» (составлено из рассказов лиц, следовавших на поезде, потерпевшем крушение).
«…Буфетный (6-й) вагон также разбит и сброшен по откосу — прислуга, бывшая в нем, переранена, а кондукторы Стрельчунос и Каралис, бывшие на тормозных площадках, убиты».
«Автоматические тормоза сослужили свою службу».
Государь находился в 7-м вагоне, в столовой. На площадке 6-го вагона — мой прадед.
Через три недели после крушения императрица Мария Федоровна писала своему брату Вильгельму, греческому королю Георгу I:
«Ты, наверное, помнишь последний наш вагон-ресторан, подобный тому, в котором мы вместе ездили в Вильну?
Как раз в тот самый момент, когда мы завтракали, нас было 20 человек, мы почувствовали сильный толчок и сразу за ним второй, после которого мы все оказались на полу и все вокруг нас зашаталось и стало падать и рушиться. Все падало и трещало как в Судный день. В последнюю секунду я видела еще Сашу, который находился напротив меня за узким столом и который затем рухнул вниз вместе с обрушившимся столом.
Был еще третий толчок и много других прямо под нами, под колесами вагона… Все грохотало и скрежетало, и потом вдруг воцарилась такая мертвая тишина, как будто в живых никого не осталось.
…Это был самый ужасный момент в моей жизни, когда, можешь себе представить, я поняла, что я жива, но что около меня нет никого из моих близких. Ах! Это было очень страшно! Единственно кого я увидела, были военный министр и бедный кондуктор, молящий о помощи!»
«Бедный кондуктор, молящий о помощи», возможно, был моим умирающим прадедом. Их было двое — кондукторов, следящих за работой новинки — автоматических тормозов Вестингаузена, которые и сработали, заблокировав вагон-ресторан, где завтракала императорская семья, и не дав ему улететь под откос. Один был кондуктор Стрельчунос, второй — кондуктор Каралис, мой будущий прадед Константин Осипович. Оба — георгиевские кавалеры, воевали в 1877 году на Шипке, освобождая Балканы от турок. Об этом я узнал, подняв историю 111-го Донского пехотного полка.
