Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3
- Во время оккупации города верно служил немцам и полиции, - не замедлил пояснить Марлен. По его мнению, Воньковский был тоже проколом Вайнштейна. – После освобождения города его почему-то не арестовали…
- Вспомнил, - снова перебил Кравченко, не объяснив, однако, причины оставления предателя на свободе. – Продолжай.
Стажёр давно взмок от непосильных усилий в подборе правильных слов и нужных выражений, выдерживая свою версию по делу Слободюка, первую версию начинающего следователя. Пока всё удавалось. Он даже забыл про начальный страх, увлёкшись собственным изложением дела, в котором был всего лишь помощником на подхвате и которое хотел развалить с помощью комиссара.
- Он всему городу известный. Сам унюхал кружок через ученицу, которая втюрилась в Слободюка, влезла нахально в его дом, выжила жену с дочкой и начала командовать и хахалем, и кружковцами. Ей льстило, что обходительный образованный учитель, не устававший её нахваливать, гостит у них, а тот немедля побежал к нам, чтобы заработать прощение, и нарвался на Вайнштейна. Московский следователь, не зная, с кем связался, поручил поляку внедриться в кружок, но ребята его знали как облупленного и перестали собираться, а Воньковского скоро нашли утопленного с простреленной башкой. Ни одного донесения он не оставил.
- Убийцу нашли? – поинтересовался генерал. Он уже забыл, что приказал говорить по-деловому кратко.
- Нет.
- Слободюка на этот счёт прощупали?
Зря Марлен пытался наивными подсказками помочь следствию, которое обязано было зайти в тупик. Он даже похолодел: напрасно он понадеялся на благоразумие смершевского бонзы: у них здесь круговая порука – ворон ворону глаз не выклюет. Но ничего не оставалось, как продолжать излагать факты, надеясь, что генерал убедится, что большинство их – надуманы, а имеющиеся мало связаны между собой.
- Вайнштейн всё пробовал, и жёсткие меры физического воздействия, - Марлен вспомнил красивую жёсткую перчатку с пупырышками, - но Слободюк от всего отпирается.
- А другие?
- Дружки сдрейфили, запутались и раскололись, согласившись, что заговор был и организовал его Слободюк под руководством Лемехова.
Марлен намеренно не упомянул Владимира.
- Слободюка дожать можно?
- У него туберкулёз, душа еле держится в теле, если дожать, то и концы отбросит ненароком.
- То, что надо, - неожиданно безжалостно заключил генерал.
Марлен был с ним согласен и раньше втайне надеялся на такой исход, но после сегодняшней лекции понял, что на смену Слободюку Вайнштейн найдёт другого, может быть, даже Владимира, поскольку следователю нужен заговор, а отдельные лица в нём не важны, важна – организация.
- Я нашёл доносчика, - выложил он последний и главный козырь, мысленно похвалив себя за настойчивость в поисках.
- Кто? – быстро спросил Кравченко.
- Та деваха, что вмазалась в Слободюка. Он её стал отшивать, хотел жену с дочкой вернуть, вот она и решила отомстить. Думала, дура, что у нас отругают и отпустят, не знала, с кем вздумала шуточки шутить.
- Ты с ней разговаривал?
- Да. Она написала объяснение, в котором признаётся, что в доносе всё липа, а Васильев с Лемеховым вообще не при чём: она их оболгала потому, что пытались отвадить от чужого дома.
- Где бумага? – Кравченко поднялся, вышел из-за стола, подошёл к лейтенантику, сверкая красными лампасами на хорошо отутюженных брюках. – Отдал Вайнштейну?
Марлен замер, заюлил глазами, мучительно соображая, как ответить, чтобы не навредить себе.
- Нет… не успел, - грубо и беспомощно соврал и зарделся, выдавая ложь.
Оказалось, поступил так, как надо.
- Неси её сюда, - приказал комиссар, - и прихвати подписку Васильева.
Не прошло и минуты, как бумаги были в руках комиссара.
- Через 15 минут, - отогнул тот обшлаг кителя, взглянул на блеснувшие золотом часы, - в 11.00 будьте с Вайнштейном у начальника госбезопасности. Ясно?
- Так точно, - бодро ответил стажёр и почувствовал, как холодные мурашки забегали по спине, выискивая местечко потеплее.
Вайнштейн, занятый чтением каких-то бумаг, спокойно воспринял вызов на ковёр, ни в чём не подозревая помощника и нисколько не заботясь о его переживаниях. Состояние Марлена было подстать шкоднику, нагадившему в чужом дворе, или ещё хуже – смертнику, ожидающему казни и втайне надеющемуся на помилование за предательство. Так и просидели в молчании все 15 минут, объединённые одним делом и разъединённые тем, как его каждый делал.
- Доложи, что есть по делу Слободюка, - приказал начальник республиканской госбезопасности, генерал-лейтенант и комиссар 1-го ранга с ярко выраженной кавказской внешностью, когда они на приглашение осторожно присоединились к Кравченко, сидевшему за столом заседаний. – Сначала факты.
Вайнштейн не выказал удивления заинтересованностью высокого начальства предварительной стадией порученного ему дела, списывая её на недоверие к чужаку и, возможно, желанием поучиться московской практике, и кратко изложил скудные предпосылки будущего громкого процесса: бумажный донос неизвестного доброхота, донос Воньковского, арест всей группы, выбитые нужные признания нескольких кружковцев, временное упорное отрицание вины лидером и собственный следовательский опыт. О последнем он лучше бы не упоминал, вызвав у генералов негативные воспоминания о причинах его скоропалительной высылки из Москвы, но не удержался, не смог преодолеть еврейского тщеславия, сковырнувшего с пьедестала не одного крупного деятеля благословенного народа.
- Автор анонимки установлен? – последовал первый уточняющий вопрос главного республиканского народоохранителя.
Опытный следователь слегка смутился, уличённый в профессиональном промахе, о котором и сам знал.
- Нет. Кружковцы не догадываются, а Слободюк упорно молчит, хотя и знает. Похоже, кто-то из ближайшего окружения. Я взял его жену, но у неё оказался совершенно другой почерк.
- Отпустил?
- Нет, - снова отрицательно ответил Вайнштейн. – Придержал для психологического давления на молчуна – заговорит, когда узнает, что ей грозит.
- Вряд ли, - включился в разговор и Кравченко, - они в ссоре. Она ушла от него, и он, очевидно, крепко зол на неё, так что судьба бывшей жены мало беспокоит – будет и дальше молчать. – Он сделал короткую интригующую паузу, и съёжившийся стажёр, чувствующий себя в звёздном обществе, как шавка в волчьей стае, внутренне напрягся, ожидая, что вот сейчас будет предан, но комиссар по карательным кадрам повременил с разоблачением и с удовольствием поделился своей изуверской методой выбивания нужных показаний из подследственных: - Ты лучше припугни дочерью: пообещай, что так упрячешь в закрытый специнтернат для ублюдков врагов народа, что он никогда не найдёт, если не перестанет упрямиться. Увидишь – подействует. – И тут же обогрел замершего стажёра: - Недооцениваешь помощника-то, которого мы выдвинули на пополнение следственного аппарата и не ошиблись, - и сразу же вылил ведро холодной воды на размякшего от похвалы, расслабившегося выдвиженца: - Он вычислил тебе доносчика.
Вайнштейн резко повернулся к сидящему рядом чересчур резвому помощнику, и столько было злобы в его тёмно-карих выпуклых глазах под густыми чёрными бровями, что бедный Марлен опять сжался и опустил голову к столу, беззащитно выставив испепеляющему взгляду пацанячье темечко, плохо спрятанное под жидкими и хрупкими волосами.
- Почему не доложил?
- Не успел, - невнятно промямлил стажёр и затих, ни на кого не глядя в ожидании справедливой порки.
- Следовательно, ты не всю группу взял, - констатировал начальник, обращаясь к забронировавшемуся в обиде Вайнштейну, - с самого начала работаешь с огрехами. Послушай, что она пишет, - и он с садистским удовольствием зачитал Нюркино опровержение Нюркиного доноса. – Что скажешь? Опорное показание рухнуло?
Вайнштейн чуть заметно скривил в презрительной усмешке чётко очерченные тёмные губы. Местный генералитет, мыслящий мелко, был ему смешон – они по старинке тонули в мелких уликах и топили идею. Как он ненавидел этих тупиц, не видящих дальше собственного носа, ненавидел и нисколько не боялся их звёзд. Над ним светили, оберегая, более яркие московские звёзды, и он ориентировался на их свет, а не на тусклый свет туземцев, неизвестно как докарабкавшихся до генеральских погон. Пожав плечами, ответил:
- Напишет третье, такое, как надо – другого способа уберечься у неё нет. Лишь бы мне не мешали.
Генералы переглянулись, без слов осуждая пришлого наглеца, вздумавшего работать без опоры на местное производство по собственным правилам. Ссыльный следователь с московским гонором явно дерзил, требуя исключительного положения, и должен быть для внутреннего порядка и дисциплины поставлен на место. Оказывается, он не ошибался в оценке молодёжной группы, а осознанно клеил громкое дело, которое заведомо должно рассыпаться от подтасованных улик. На одном таком деле с генералом Шатровым он уже обжёгся, да, видно, мало, и с упорством ищет нового случая. Добро бы в одиночку, а то ведь и генералов обожжёт.
