Ирина Касаткина - Одинокая звезда

– Не умрешь.

– Нет, умру! Леночка, ну ладно, ты меня разлюбила. Но я так люблю тебя! За двоих. Давай будем вместе, умоляю тебя!

– И как ты это себе представляешь? Без любви.

– Но, может, хоть что-то у тебя ко мне осталось? Хоть какое-то чувство? Скажи, ты ко мне что-нибудь испытываешь?

Она помолчала, глядя куда-то в сторону. Потом перевела взгляд на него. И таким холодом повеяло от этого взгляда, что Дима даже поежился.

– Испытываю, – ответила она.

– Что? Что ты испытываешь, скажи?

– Может, не стоит? Тебе будет… больно.

– Ничего, я потерплю. Говори, какое чувство?

– Отвращение.

– Отвращение, – тупо повторил он, отступая назад. – Отвращение. Она испытывает к нему отвращение. Уж лучше бы ненависть. От ненависти до любви один шаг. От отвращения до любви – бесконечность.

Он продолжал отступать, и ее фигурка на скамейке становилась все меньше и меньше. Когда аллея кончилась и отступать стало некуда, он повернулся и побежал.

Он бежал – и узы, связывавшие его с нею, натягивались и рвались, причиняя ему невыносимую боль. Он бежал – и мимо проносились деревья, люди, автомобили, дома. Но Дима не видел их.

Он, наконец, осознал, что все кончено. У него никогда не будет Лены. Пройдет год, и два, и десять лет, пройдут века и тысячелетия – они никогда не будут вместе. И эта мысль приносила ему мучительные страдания.

Он опомнился на высоком мосту через Дон. Далеко внизу река несла свои воды. По ней плыли крошечные кораблики, на песчаном берегу ловили последний загар маленькие человечки. А прямо над ним – рукой подать – спокойно и величественно плыли с севера на юг большие облака.

Он долго стоял, ожидая, когда хоть немного утихнет боль в его истерзанном сердце. Потом медленно побрел домой.

Дома он лег на диван, накрыл голову подушкой и, не отвечая на вопросы матери, пролежал так до вечера. Вечером взял деньги, паспорт и, бросив: «Я поехал к тете Лине в Воронеж», – ушел из дому, провожаемый взглядами ничего не понимающих родителей.

Прошла неделя. Гена не объявился. В лагере его разыскивал хозяин квартиры, где он оставил вещи. Трижды звонили Светлане с Гениной работы. Гена исчез.

Наконец, объявили его розыск. Лену вызвали в милицию. Там ей пришлось во всех подробностях описать их последнюю встречу. Следователь все допытывался, что произошло с момента, когда Гена рассек финкой палатку, и до момента, когда Лена обнаружила себя в чужом саду. Девушка добросовестно напрягала память, но так ничего не вспомнила. Тогда следователь стал кричать на нее, обвиняя, что она что-то скрывает. После того как он обозвал ее потаскухой, Лена замолчала. Так ничего и не добившись, он отпустил ее, пообещав, что она у него еще попляшет.

Открыв дверь вернувшейся из милиции дочери с бледным, как смерть, лицом, Ольга едва не зарыдала.

– Мамочка, – прошептала Лена, держась за дверной косяк, – я больше не могу. Давай уедем отсюда. Далеко-далеко, и чтоб никогда сюда не возвращаться. На самый край света.

И тут, как на грех, их окликнула спускавшаяся сверху Светлана. За ее спиной жались друг к другу испуганные близнецы.

– Леночка, – едва шевеля посиневшими губами, обратилась к ней Светлана. – Где Гена? Ты последняя видела его. Скажи, где он может быть?

– Я не знаю, – жалобно ответила Лена. – Я, правда, не знаю, тетя Света. Я его не видела после того, как он, как он…

И она снова заплакала.

– Леночка! – взмолилась Светлана, опускаясь перед ней на колени. – Он так любил тебя! Он жил тобой! Скажи, детка, скажи его маме, где ее дорогой мальчик? Сжалься! Не скрывай ничего, скажи мне правду.

Лена беспомощно взглянула на Ольгу и медленно сползла по стенке. Ольга кинулась к ней.

– Светлана, оставь ее! – закричала она соседке, пытаясь поднять потерявшую сознание дочь. – Неужели ты не видишь, что она ничего не знает! Ну сколько можно ее терзать? Только что в милиции допрашивали – теперь ты.

– О-ой! – низким голосом простонала Светлана. – Ой, мамочки, как больно!

И, скорчившись, она легла на лестничной площадке у Ольгиной двери. Близнецы дружно заскулили. Ольга бросилась звонить в «Скорую».

С тяжелым инфарктом Светлану увезли в больницу. Леночку перенесли на диван и сделали ей укол, после которого она пришла в себя. Но легче Ольге не стало. Остановившимся взглядом дочь глядела на нее и не отвечала на вопросы. И тогда Ольга по-настоящему испугалась.

– Серго! – взмолилась она, обращаясь к его портрету. – О, Серго, с нашей девочкой беда! Помоги, родной, если можешь. Попроси Бога – пусть сжалится над бедняжкой. Это я, я одна во всем виновата. Пусть меня накажет, но ее пожалеет.

И тотчас же загремел телефонный звонок. С замирающим сердцем Ольга схватила трубку.

– Оля! – услышала она голос Василя. – Я все знаю. Все, что с вами случилось. Слушай меня внимательно. Срочно бери самое необходимое: документы, деньги, письма и дорогие фотографии – все, что ты взяла бы в первую очередь, если бы у вас, к примеру, случился пожар. И спускайтесь с Леночкой во двор. Там вас ждет серебристая «Ауди» – она уже у вашего подъезда. У водителя билеты на самолет. А в Домодедово я вас встречу.

«Господи! – с суеверным страхом подумала Ольга. – Откуда Василь может все знать? Он же в Москве. Как он догадался, что им срочно нужно уехать? Машина у подъезда – это уму непостижимо! Я только успела об этом подумать».

– Серго, это ты? – вслух спросила она. – Ты нам помогаешь? Правда, милый?

Улыбаясь, Серго молча глядел на нее. Но ей показалось, что его взгляд подтвердил ее догадку.

– Спасибо, любимый! – прошептала она и поцеловала портрет. – Леночка, вставай! Папа нам все устроил. Все, как ты хотела. Мы летим в Москву. Машина ждет у подъезда. Вставай, доченька, помоги мне собраться, чтобы я ничего не забыла.

За два месяца до этих событий Тони Гор сидел в холле своей загородной виллы и, держа в руках портрет Ольгиного мужа, мысленно сравнивал свое лицо с лицом молодого человека. Тони понимал, что заполучить эту женщину можно, только очень сильно поразив ее. Так же сильно, как когда-то поразил ее этот юноша.

– Тип лица у нас с ним одинаковый, – размышлял Тони. – Глаза у него синие, а у меня голубые. Н у, эту проблему можно решить с помощью контактных линз. Выпрямить брови тоже несложно. Что еще? Лбы у нас похожи, и волосы у меня такие же густые. Цвет, конечно, другой. Но это тоже не проблема. К пятидесяти и у него седина появилась бы. Нос? Носом надо заняться, и губы чуть-чуть подправить. А подбородки у нас тоже похожи.

Он позвонил знакомому хирургу, занимавшемуся пластикой лица, и договорился о встрече. Месяца через полтора Тони неуловимо изменился. Оставаясь похожим на самого себя, он вместе с тем приобрел черты молодого человека на портрете, но состарившегося лет на двадцать.

Тони было известно все, что происходило в семье Туржанских. Но он запретил Вадиму вмешиваться в события, просил только следить, чтобы с девушкой и ее матерью не случилось непоправимого. Узнав о происшествии в лагере, Тони понял, что пришел его черед. Дальше пускать события на самотек было опасно.

В машине Ольга попыталась завязать разговор с водителем, чтобы выведать, кто его прислал. Но ничего не добилась. Водитель молча вручил ей билеты на самолет, а в ответ на ее вопросы только пожал плечами. Сказал лишь, что ему велено отдать им билеты и отвезти в аэропорт, – а больше ничего не известно. Даже не сказал, кем велено. Определенно, все происходящее попахивало мистикой.

Василь встретил их, как и обещал, в Домодедово. Ольге он сообщил, что у него дома ее ждет человек, который ответит ей на все вопросы. Что этот человек его старый друг и знаком с самим БМВ, – поэтому Ольга должна полностью доверять этому человеку, как доверяет им с Ниночкой. И делать все, что тот скажет.

Леночка безучастно слушала их разговор. По приезде к ним домой она попросила разрешения прилечь. Нина отвела ее в спальню, напоила горячим молоком, и Леночка уснула.

Василь завел Ольгу в свой кабинет и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. У окна стоял высокий широкоплечий мужчина. Вот он обернулся… и у Ольги перехватило дыхание, а пол поплыл под ногами.

– Серго, это ты? – жалобно спросила она, пытаясь ухватиться за стенку. Ноги никак не хотели ее держать.

Мужчина с лицом Серго быстро пересек кабинет и, бережно поддерживая ее, усадил в кресло, – а сам сел напротив. Широко раскрытыми глазами Ольга глядела на него. Нет, все-таки это не Серго. Или Серго? Он мог бы стать таким, если бы дожил до пятидесяти лет. Но ведь он погиб давным-давно. И родственников, похожих на него, в их семье не было. Кто же он – этот человек?

Я не Серго, – мягко сказал незнакомец, – но я его посланник. Считайте, что он прислал меня, чтобы я заменил вам его здесь – на земле. Я буду заботиться о вас и вашей девочке до конца дней, потому что заботиться о вас больше некому. Отара больше нет.

– Как нет? – чуть слышно спросила Ольга. Губы не слушались ее, и внутри все дрожало. Она была близка к обмороку.