Валерий Залотуха - Свечка. Том 2
Хряп-хряп-хряп-хряп, и всё – назад, назад!
Увидев твой открытый рот, о. Матфей засмеялся, не обидно, впрочем. Очевидно – ему была приятна такая твоя реакция.
– Я их придумал. И эскиз нарисовал. Впрочем, я все здесь придумал. Начало девяностых – все как могли понтовались: у кого круче тачка, телка, квартира, кабинет. Наум предложил: «Сделай нечто, чтобы все ахнули». Ну все и ахнули. Хронофаги – часы, пожирающие время.
– Наум? – спросил ты, словно не веря своим ушам. – Наумов Александр Иович?
Священник смотрел на тебя, снисходительно улыбаясь.
– Ну да, он. …Садитесь, Евгений, садитесь на диван. Не бойтесь, он не железный, просто покрашен под железо. Вообще, на самом деле пластмассы здесь больше, чем стали. – Он постучал по железной стене, и она отозвалась глухим звуком пластмассы. – Я же говорю – понты.
Стальные стрелки не приближались к полуночи, а удалялись от нее – и в этом ты увидел для себя добрый знак.
– Но мне здесь отлично работалось, – продолжал о. Матфей. – Бессонная ночь, десять чашек кофе, пачка сигарет, и статья готова. Вам чай или кофе? – спросил он, подойдя к стальному и блестящему кофейному аппарату у стены.
Ты не ответил, все еще привыкая к увиденному и осмысливая услышанное.
– Так вам кофе или чаю? – громче спросил он.
– Лучше просто воды, – ответил ты, подумав. И без кофе и чая ты ощущал нарастающее внутреннее напряжение, вызванное событиями последних трех дней, и особенно этого – самого последнего.
– Воды так воды, – проговорил о. Матфей, ставя перед тобой на низкий стальной столик высокий стакан с водой.
Ты положил на стол книгу, взял стакан и отпил половину. Вода была холодная, аж ломило зубы, но ты не боялся, что заболит горло. Твой фарингит, с которым не разлучался с детства, еще в общей тебя покинул – наверное, не захотел сидеть.
С дымящейся чашкой свежесваренного кофе в руке, о. Матфей по-кавалерийски сел на стул напротив и, отпив глоток, глядя, прищурившись, на атеистический словарь, доверительно заговорил:
– Впервые о существовании Бога я задумался на лекциях по научному атеизму, которые у нас на журфаке читал Басс. Тогда еще не академик – профессор. О Боге он не очень любил рассказывать, особенно о нашем, христианском, он античных любил – Венеру, Вакха, зато о русском чёрте рассуждал много и с удовольствием. И так вкусно произносил это слово… «Чорт!» Он даже писал его через «о».
– Он и сейчас так говорит и пишет, – с улыбкой подтвердил ты.
– Безбожник… Несгибаемый безбожник! – с насмешливым восхищением проговорил священник. – Как бы то ни было, но зерна сомнения в моей душе посеял именно он. «Если есть чёрт, значит где-то должен быть бог», – подумал тогда я. А вы? Когда вы узнали?..
О. Матфей произнес последнее слово, нагружая его понятным ему и тебе смыслом, и остановил на тебе ожидающий взгляд.
Ты его понял и благодарно улыбнулся, еще больше напрягаясь оттого, что сейчас придется формулировать нечто очень важное, может быть, самое важное, что может быть.
– Нет, я не с чёрта начал и не через чёрта, я про него вообще никогда не думал. Его для меня не было никогда и сейчас нет. А сомнения были, но не насчет чёрта опять же. И вера даже была, хотя и небольшая. Не церковная, разумеется, потому что я не крещен, и в церкви был всего лишь один раз в жизни…
– Всего один раз? – священник смотрел на тебя с удивлением и как будто даже с разочарованием. – Как это вы ухитрились – один раз? Сейчас все как минимум раз пять там побывали… Еще и со свечкой успели постоять… – В голосе его сквозила ирония, но не к тебе – ко всем успевшим в церкви как минимум раз пять побывать и даже со свечкой постоять.
– Мне хватило одного. И со свечкой я не стоял. Поставил, правда… – сдержанно и очень серьезно объяснил ты и продолжил: – Так что сомнения были и даже вера была, небольшая, правда. Встретил одного человека и поверил, а потом встретил другого и верить перестал. Так, наверное, у многих бывает?
– У многих, – задумчиво проговорил о. Матфей. – Ну а ваше знание, что с ним?
– Да, мое знание…
Какая-то странная, тягостная усталость стала вдруг наваливаться на тебя, отбивая желание говорить, но ты пересилил себя, задумался, вспоминая и осмысливая все, что в эти дни с тобой приключилось и привело к твоему знанию. – Мое знание… Я получил его сегодня.
– Получил? – вновь со смыслом спросил священник, но ты его не понял и лишь подтвердил свои слова кивком головы.
– Свеженькое, значит, горяченькое? С пылу с жару? – улыбнулся и тут же засмеялся о. Матфей.
Ты тоже захотел засмеяться, но не получилось – только улыбнулся.
– А вы можете мне объяснить, чем знание отличается от веры? – с интересом подавшись вперед, спросил о. Матфей.
Ты вновь улыбнулся и пожал плечами.
– Мне кажется, это просто. Вера – зыбкая, шаткая, сегодня верим, завтра нет… Ей все время подпитка нужна, подтверждения, не только в виде жизненных соответствий, чтобы не приходилось все время подгонять желаемое под действительное, но даже такая противоестественность, как чудо, чудеса – то и дело требуются. А знание определенно, однозначно, если угодно – материально… От веры к неверию двигаться можно, как эти ваши часы – вперед назад, а от знания отступиться уже нельзя. Ни на шаг, ни на секунду… Это, знаете, как дважды два четыре. Я это знал сегодня, и завтра тоже буду знать, потому что так оно и есть – дважды два четыре, понимаете? – Замолчав, ты даже головой мотнул от удивления – так легко удалось вдруг сформулировать и объяснить все не только собеседнику, но и себе.
– Любопытно, любопытно, – проговорил, глядя на тебя, о. Матфей. – Вы не против, если я закурю? – спросил он, вынимая из лежащей на столе стальной коробки пачку «Мальборо» и зажигалку.
Ты пожал плечами: «Разумеется», но тут же спросил недоверчиво:
– Вы курите? – Точно не знал, но почему-то тебе казалось, что священникам курить нельзя, поэтому и спросил.
О. Матфей тем временем уже успел щелкнуть зажигалкой, затянуться и с наслаждением выпустил вверх струйку дыма, синеватую, как все вокруг.
– Курю, – покаянно проговорил он. – Каюсь, но бросить пока не могу… Меня извиняет только то, что отец Александр Шмеман тоже курил. Знаете, кто это?
– Нет.
– Все знать нельзя, но вы, кажется, все равно знаете больше моего… – улыбнувшись, ободрил тебя священник. – Да и курю я теперь только по ночам, когда работаю, – продолжил о. Матфей. – Епископ Иоанн сказал мне, когда рукополагал: «Бросишь курить – получишь наперсный крест».
«Вот еще, еще одно совпадение – епископ Иоанн», – удивленно и радостно подумал ты и проговорил задумчиво:
– Епископ Иоанн, да…
– Вы его, конечно, знаете? Слышали, видели, читали?
– Я видел его сегодня утром… Случайно на улице…
– Епископа Иоанна?!
– Да.
О. Матфей улыбнулся, его ироничный до насмешливости взгляд потеплел, и он заговорил едва ли не восторженно:
– Это он меня в церковь привел. За ручку взял и привел. Однажды на одной светской тусовке уединились с ним за рюмкой чая, и он сказал: «Вы, Матвей, подобны маленькому мальчику, бредущему по центральной улице, где слева и справа сияют и манят витрины. А вы сыты, пьяны, нос в табаке, а все остальное в губной помаде, и вам ничего, ну ничего не хочется. И вдруг кондитерская, а посредине торт. Огромный, необыкновенно красивый и наверняка необыкновенно вкусный. Вы смотрите на него, удивляетесь, но не заходите. Так зайдите же, попросите кусочек, вам обязательно дадут… Христианство – это сладость, не случайно у нас в церкви есть акафист «Иисусу сладчайшему».
«Бог – торт?» – предположил ты про себя и посмотрел на священника с удивлением и сомнением.
Тот улыбался задумчиво и благодарно, видя перед собой епископа Иоанна.
– Скажите, а это трудно – быть священником? Извините, возможно, этот вопрос звучит глупо, но я впервые так – лицом к лицу общаюсь и мне просто интересно…
О. Матфей улыбнулся.
– Почему глупо? Хороший вопрос, умный вопрос, и я на него определенно отвечаю: да, трудно… Трудно.
– Что? Что трудно?
– Всё: утренние службы, а я сова. Нужно вот бросать курить. Обязательно. Опять же – покойники. Я их никогда не любил, а тут приходится отпевать. А женские исповеди? О, это самое страшное! Это кошмар, это чёрт знает что, прости, Господи! Или же вот проповеди. Хотим мы этого или нет, но мы живем в эпоху торжества постмодернизма. Сегодня, чтобы выделиться из общей массы, нужно стебаться, а как стебаться с амвона? Но все равно – благодать все оправдывает.
– Благодать?
– Ну да. Разве вы не знаете, что при рукоположении на священника нисходит благодать?
– Нет.
О. Матфей усмехнулся.
– Про то, что Бог есть – знаете, а про благодать нет?
Ты кивнул смущенно. Очень хотелось про благодать спросить, но не решился.
А он за тебя этот вопрос задал и сам же ответил:
