Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
На эстраде стояли и лежали брошенные инструменты. Из путаницы проводов на полу торчали микрофоны, точно деревья среди густого подлеска. На площадке танцевала хорошенькая блондинка, она встряхивала своим высоким пышным ежиком и улыбалась партнеру, на ней были наушники «Сони», так что танцевала она под свою собственную музыку из плейера, хотя музыкальный автомат играл, потому что у оркестра был перерыв. Мужчина лениво переставлял ноги, видно, ему даже не хотелось делать вид, что он танцует. Том узнал пару — это им досталась цепная пила, которую он хотел купить на аукционе, куда ездил днем.
Из музыкального автомата несся голос Долли Партон, она шептала интерлюдию из «Я буду любить тебя вечно». На полках за стойкой бармена зеленели бутылки «Роллинг рока», точно кегли, зачем-то расставленные по всей площадке. Печаль Долли Партон была очень искренней. Интерлюдия кончилась, она снова запела, с еще большим чувством.
— Думаешь, я тебя разыгрываю? Ей-богу, нет, — говорил мужчина в оранжевой футболке, сжимая бицепсы толстяка, который сидел с ним рядом. — Так я ему и сказал: «О чем ты спрашиваешь-то, не пойму. На кого похож тунец? На тунца, на кого же еще ему походить».
Толстяк затрясся от смеха.
Над баром горела реклама — бутылка пива «Миллер», и в ней бегут вверх серебряные пузырьки. Когда Байрону было три года и Том еще жил со своей первой женой, он однажды снимал игрушки с рождественской елки, а иголки дождем сыпались на простыню, которую они положили вокруг дерева, пытаясь изобразить снежный сугроб. Никогда еще на его памяти елка не высыхала так быстро. Он стал обламывать ветки, потом пошел за пластиковым мешком для мусора. Обламывал ветку за веткой и засовывал в мешок, радуясь, что так удачно придумал и не надо будет тащить дерево с четвертого этажа вниз, засыпая лестницу иголками. И тут из детской вышел Байрон, увидел, как ветки исчезают в черном мешке, и заплакал. Его жена помнила все обиды, которые он нанес Байрону, все резкие слова, которые ему сказал, и упорно напоминала ему о них. Том так до сих пор и не знает, из-за чего плакал в тот день его сын, но только он тогда еще больше расстроил мальчика — рассердился и стал говорить, что елка — это всего лишь елка, а не член семьи.
Мимо прошел бармен, в обеих руках у него было по нескольку бутылок пива, он нес их за горлышки, как подстреленных уток. Том пытался привлечь его внимание, но бармену было интересно послушать анекдот, который рассказывали в углу, и он направился прямо туда.
— Давай танцевать, — сказал Том, и Джо положила ему руки на плечи. Они вышли на площадку и стали медленно кружиться под старую песню Дилана. Резкие, пронзительные звуки аккордеона резали воздух, точно свистулька на карнавале.
Когда они вернулись к машине, Байрон притворился, что спит. Если бы он на самом деле спал, он бы пошевелился, когда они открывали и захлопывали дверцы. Он лежал на спине в своем синем стеганом спальном мешке, точно в коконе, и глаза его были не просто закрыты, а слегка зажмурены.
На следующее утро Том работал в огороде: сажал помидорную рассаду и ноготки. Отпуск у него в этом году был два месяца, потому что он перешел на другую работу, и он решил привести все в идеальный порядок. Тщательно продумал, где что надо сажать, и его грядки были похожи на яркий узорный ковер. Джо сидела на веранде, читала «Молль Фландерс» и поглядывала на него.
Она каждую ночь хотела любви, это и льстило ему, и слегка тревожило. Месяц назад, в день ее рождения, когда ей исполнилось тридцать четыре года, они распили бутылку «Дом Периньона», а потом она спросила, так же ли решительно он не хочет ребенка. Он сказал, что да, не хочет, они ведь об этом еще до свадьбы договорились, неужели она забыла. У нее стало такое лицо, что он подумал: сейчас она начнет убеждать его — она учительница и обожает спорить, — но она не стала настаивать, только сказала: «Надеюсь, ты все-таки скоро передумаешь». С тех пор она все время поддразнивала его. «Ну что, передумал?» — шептала она, прижимаясь к нему на диване и расстегивая ему рубашку. Она даже хотела спать с ним в гостиной. Он боялся, что Байрон проснется и зачем-нибудь спустится вниз, поэтому сразу же выключал телевизор и шел с ней в спальню.
— Да что это с тобой случилось? — шутливо спросил он ее как-то, надеясь, что она не затеет спор о ребенке.
— Меня всегда к тебе тянет, — сказала она. — Просто в Нью-Йорке мне не до того, школа отнимает все силы.
А однажды вечером она произнесла странную фразу, но ему не захотелось вникать в ее смысл. Она поняла, что у них уже нет друзей, с которыми можно проговорить всю ночь напролет — «Помнишь, как в университете?», — и вдруг почувствовала себя старой. «Мы все тогда относились к себе ужасно серьезно, все наши чувства казались нам реальностью», — прошептала она.
Он был рад, что она почти сразу заснула, ему было нечего сказать ей. Байрон его сейчас меньше озадачивал, чем раньше, а Джо больше. Он взглянул на небо. Оно было яркое, синее, и по нему плыли прозрачные облака, похожие на воздушных змеев с веревочками. Он стал мыть руки из шланга, и в это время по дорожке подъехала машина и остановилась. Он завернул кран, стряхнул руки и пошел посмотреть, кто бы это мог быть.
Из машины вылез мужчина лет сорока, невысокий, плотный, с резкими чертами. Достал с заднего сиденья кейс, выпрямился.
— Здравствуйте! Меня зовут Эд Рикмен! — крикнул он. — Отличный сегодня день.
Том кивнул. Коммивояжер — караул, куда деваться? Он вытер руки о джинсы.
— Признаюсь вам сразу: в этом уголке земного шара мне нравятся всего две дороги, и эта — одна из них, — сказал Рикмен. — Вы здесь новоселы — да и то сказать, в Новой Англии старожилами считаются лишь те, кто приплыл сюда на «Мэйфлауэре»[47]. Я несколько лет назад хотел купить этот участок, но фермер, которому он принадлежал, отказался продать. Тогда деньги еще чего-то стоили, а он все равно отказался. Сейчас вся эта земля ваша?
— Только два акра, — ответил Том.
— Черт, просто райский уголок, — сказал Рикмен. — Представляю, как вам здесь хорошо живется. — Он заглянул Тому через плечо. — А сад у вас есть? — спросил он.
— За домом, — ответил Том.
— Такой райский уголок немыслим без сада, — сказал Рикмен.
Он прошел мимо Тома по газону. Тому хотелось, чтобы незваный гость сообразил, что он им ни к чему, и поскорее уехал, но Рикмен не спешил, он завистливо и обстоятельно разглядывал их владения. Точно покупатель на аукционе, подумал Том, там люди точно так же не могут оторваться от ящиков, в которых вещи продаются комплектом — рыться в них не разрешают, потому что сверху положено что-нибудь завлекательное, а внизу барахло.
— Я не знал, что усадьбу разделили на участки, — говорил Рикмен. — Мне объяснили, что при доме восемь акров, но продавать их хозяева не собираются.
— Вот видите, два продали, — сказал Том.
Рикмен несколько раз провел языком по зубам. Один передний зуб у него был темный, почти черный.
— Вы у самого хозяина их купили? — спросил он.
— Нет, через агента, три года назад. Было объявление в газете.
Рикмен удивился. Посмотрел на свои башмаки. Вздохнул глубоко и обвел взглядом дом.
— Наверное, я не вовремя к ним попал, — сказал он. — Или не нашел подхода. Они тут все такие тугодумы, в Новой Англии. Говорят «семь раз отмерь», а им и семидесяти мало. Сами не знают, чего хотят.
Он держал кейс перед собой и время от времени шлепал по нему ладонями. Словно любитель пива, похлопывающий себя по животу, подумал Том.
— Все меняется, — продолжал Рикмен. — Наверное, недалеко то время, когда здесь будут стоять сплошные небоскребы. И в них люди, люди, люди — счастливые владельцы квартир. — Он поглядел на небо. — Но вы не волнуйтесь, — сказал. — Я не застройщик. У меня даже визитной карточки с собой нет — оставить вам на случай, если вы вдруг передумаете и решите продать участок. Впрочем, судя по моим наблюдениям, передумать способны только женщины. Да, когда-то можно было высказать эту мысль, не боясь, что тебя растерзают на части.
Рикмен протянул руку. Том пожал ее.
— До чего же у вас тут хорошо, — сказал Рикмен. — Извините, что отнял столько времени.
— Ничего страшного.
И Рикмен зашагал прочь, размахивая кейсом. Брюки ему были широки, сзади они смялись гармошкой. Подойдя к машине, он оглянулся и улыбнулся Тому. Потом швырнул кейс на сиденье рядом с собой — именно швырнул, а не бросил, — захлопнул дверцу и уехал.
Том пошел к веранде. Джо все так же читала. На плетеной табуретке возле ее кресла лежала стопка книг в бумажных обложках. Тома взяла досада — он чуть не полчаса потратил на этого идиота Эда Рикмена, а она сидит себе и преспокойно читает.
— Приезжал какой-то сумасшедший, — сказал он. — Хотел купить наш дом.
