Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона
Теперь Пакор был спокоен, собран. Развернулся, выбрался из аллеи.
— Куда теперь? — спросил Ахемен.
— К девочкам, — ответил Пакор. — Ты будешь трахаться, а я пить пиво и бескорыстно радоваться.
— Слушай, Пакор, а ты, наверное, ненавидишь женщин?
— За что? — удивился Пакор. — Они красивы... Эх, что бы еще такого разворотить хорошего?
— Ты знаешь, — задумчиво сказал Ахемен, — я не хочу к девочкам. Даже странно как-то.
— Действительно странно, — согласился Пакор. — Впрочем, я тоже не хочу.
И они опять расхохотались.
x x x
Начальник штаба округа, сиятельный Випстан, орал на командира Второй Урукской танковой дивизии многочтимого Санбула:
— Вы понимаете, что это значит?!!
Многочтимый Санбул топтал лаковыми сапогами пушистый ковер и ел глазами портрет главкома.
— Глядеть в глаза!! — надрывался сиятельный Випстан.
Многочтимый Санбул послушно перевел взгляд чуть ниже и уставился в сверкающие очки начальника штаба округа.
— Я вас спрашиваю!!
— Так точно! — ответил многочтимый Санбул. И высокородный.
Повисло молчание. Оба тяжело дышали. Потом начальник штаба пнул кресло, ушиб ногу и велел Санбулу садиться. Сам присел боком на край обшитого коленкором стола и покачал ногой в сапоге.
Сказать, собственно говоря, было нечего.
Да, двое военнослужащих сверхсрочной службы угнали танк. На глазах всей части. Один рядовой Ахемен, другой старший сержант Пакор. У Пакора мутное прошлое, две судимости, полугодовое пребывание в плену, однако проявленное между судимостями геройство позволяло надеяться... А рядовой Ахемен вообще ни в чем не замечен, кроме нескольких самоволок с посещением близлежащего борделя.
Доставили под конвоем свидетеля. Первогодок с оттопыренными ушами и заплывшим глазом угрюмо уставился на многочтимого Санбула. Ему тоже было нечего сказать. Да, он позволил танку выехать с территории части. Да, он велел остановиться. Танк снес КПП и... А кто мог знать? Никто не мог знать.
Свидетеля под конвоем увели.
Вертолет кружил над городом.
— Может, добровольца с зажигалкой? — спросил вдруг начальник штаба. — По старому, по доброму методу... Взять бутылку, налить в ... мнэ-э... молотовского это коктейля и...
Оба посмотрели на дверь, за которой скрылся первогодок.
Потом затрезвонил телефон внутренней связи. Танк Ур-812 обнаружен.
x x x
— Что бы ты стал делать, если бы по твоему городу катались два придурка на танке? — задумчиво спросил старший сержант Пакор рядового Ахемена.
Рядовой Ахемен ответил не задумываясь:
— Поджег бы танк.
Они стояли в подворотне, заглушив мотор. Вертолет кружил где-то совсем близко.
Пакор выбрался из танка. Ахемен — следом. Стояли, курили, подпирая грязную стену с криво намалеванным «пацификом» и странной надписью «ЛЮДИ, УЛЫБАЙТЕСЬ!». Вертолет отдалился, потом снова приблизился.
— Жрать охота, — проговорил Ахемен.
Пакор высунулся из подворотни, поглядел на скучные ряды окон доходного дома-колодца.
— В чем проблема? — сказал он, сочтя последнюю тему более актуальной. — Обожди, я сейчас.
— Стой!..
Ахемен ухватил его за жесткий рукав. Пакор высвободился.
— Я сейчас приду.
— Ублюдок, — сказал Ахемен, покачав головой.
Пакор неспешно прошел по опустевшему двору, открыл дверь в подъезд и скрылся в доме.
— Ублюдок, мать твою, — повторил Ахемен. Он остался один у танка и теперь ему было почему-то страшно. Вертолет опять улетел.
Ахемен прикрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Время шло.
— На телеге не объедешь!.. — недовольно заскрипел совсем рядом старушечий голос.
— Что?! — Ахемен подскочил.
Маленькая старушка — чулки винтом, вечное пальто с намертво вылинявшим воротником, нелепая, не по сезону, панама с зелеными ромашками — шкандыбала с громадными сумками к подворотне. Она была очень недовольна тем, что тут стоял танк. Танк мешал ей пройти.
С ненавистью глянув на Ахемена, она протиснулась между танком и стеной и, покачивая головой на тонкой шее, направилась к дому. Ахемен ошалев глядел ей вслед.
А Пакор там, в доме, ничем таким особенным не занимался. Позвонил в дверь первой попавшейся квартиры, вежливо объяснил:
— Мадам, тысячу извинений. Мы военные преступники и дезертиры и очень хотим жрать.
Мадам, обтирая мокрые руки о халат, хмуро уставилась на него. Это была очень усталая, очень замордованная жизнью мадам. Из кухни рвались истомляющие душу запахи семейного обеда.
— Преступники? — переспросила мадам неодобрительно. — А что вы натворили?
— Угнали танк, разворотили пол-Вавилона, — охотно объяснил Пакор. — Правда, жрать очень хочется.
Мадам медленно оглядела румяную рожу Пакора, его крепкий живот, ноги сорок четвертого размера в высоких ботинках. Поджала губы.
— Ну, и сколько вас таких?..
— Двое.
Она явно не поверила ни одному его слову. «А город подумал — ученья идут...»
— Ладно. Подожди. Да не топчись тут, я полы мыла.
Пока она возилась на кухне, Пакор глазел, насколько позволяла прихожая, на тесную, полную вещей квартирку. Вон за той дверью, над которой болтаются гимнастические кольца, наверное, детская. А там — спальня. Она же гостиная. По телеэкрану, под салфеткой, прижатой уродливой фарфоровой собачкой, трепались и кобенились холеные бляди. «Я предпочитаю косметику от Забабы-Ани, поскольку она более тщательно ухаживает за моей кожей, проникая в эпидермис...» Он не видел, но догадывался, что в другом углу стоит пыльная стеклянная «горка», набитая треснувшими сувенирными чашками и мятыми фотографиями детей.
Весь этот убогий пронафталиненный уют показался вдруг Пакору таким недосягаемым, что зубы заныли. Нергал-Нергалище, дружище-убивалище, ну почему...
— Держи.
Мадам вручила ему большую миску. На дно миски была постелена фольга — небось, дырявую выделила. Пакор проверил пальцами дно: точно, вон дырочка. В миске лежала горой картошка, облитая мясной подливой с кусками лука, а сбоку притулились два щедрых ломтя хлеба с дешевой колбасой.
— Еще попить, — обнаглев, попросил Пакор.
— Пива купите, — срезала его мадам. И погнала, подталкивая в широкую спину: — Давай, давай. Наследил тут, теперь подтирай за тобой...
Пакор бросил последний взгляд на фарфоровую собачку и полез к выходу. Мадам тут же захлопнула за ним дверь.
Заслышав топот армейских ботинок, Ахемен встрепенулся.
— Полевая кухня прибыла, — объявил Пакор. — Валим отсюда, пока мадам не сообразила что к чему и не брякнула куда следует.
Ахемен забрался в танк, бережно принял через люк миску с картошкой.
Танк выскочил из подворотни, остановился, развернулся и погнал по улице.
Ахемен держал миску между колен, прикрывая сверху ладонью, чтобы ничего не выронить. Запах мясной подливы заглушал даже запах соляры, хотя, может быть, это ему только казалось.
— Давай вон туда, по улице и налево, — сказал он Пакору. — А теперь — под уклон, до рынка и там в крытую галерею.
Вертолет неожиданно нырнул совсем близко.
— Проклятье, — прошептал Ахемен.
— Фигня. Пожрать-то мы всяко успеем, — Пакор почему-то держался с дивным хладнокровием.
Они выскочили к крытой галерее, своротили последовательно все прилавки, превращая в кашу столы, стекла, нерастороптных продавцов, сумочки из крокодиловой кожи, фальшивый жемчуг, колготки-паутинки из Мисра, хрустальную посуду и прочий ненужный в их нынешней жизни хлам.
— Теперь держи налево и вон в ту подворотню, — сказал Ахемен беспокойно. — Быстро.
Они проскочили оживленный перекресток, смяв только наглого таксиста, и исчезли в подворотне.
— Хорошо, — сказал Ахемен с облегченным вздохом. — Тут проходные дворы на три квартала.
Пакор заглушил мотор. Они выбрались на броню и некоторое время безмолвно и жадно насыщались. Только насыщались. Иные функции организмом были, кажется, забыты. Они даже почти не дышали. Никогда прежде им не было так вкусно. Обычная картошка. Кстати, подмороженная — сладковатая. А подлива жидкая. И лук недотушен. А колбаса, в сущности, откровенная параша. И все равно было вкусно, ужасно вкусно.
Пить пока что не хотелось. Они выбросили пустую миску с мятой фольгой на дне, помочились в подворотне и вдруг почувствовали себя совершенно счастливыми.
x x x
Ну-ка, парень, стань слепым,
Ну-ка, парень, стань святым,
Высунь ноздри из дерьма,
А не то тебе тюрьма.
А в тюрьме по почкам бьют,
И стреляют, и плюют.
Ты зато теперь святой,
Хоть и маме не родной.
Как следует стемнеет еще нескоро — еще стражи через две. Блин, как растянулось время. Когда танк Ур-812 вырвался за территорию ВЧ-3/917-Z, вечерело. Это батистовое выцветание весеннего дня растянулось почти на всю жизнь. А ведь будет еще ночь. Через две стражи посадят вертолет и наступит ночь. Можно будет заснуть. Утро еще очень нескоро.
