Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
– А что такое с вами случилось, Грета, что вы оказались в Аскер Баде? Если вопрос кажется вам некорректным, то извините меня и не отвечайте.
– После окончания войны норвежцы начали относиться к немецким детям хуже, чем к безродным собакам. О, да ты, оказывается, и не знаешь, что здесь родилось много немецких ребятишек! Почему? Норвежцы считались чистой арийской расой, и их женщины, если хотели получить хорошие деньги и постоянное продуктовое снабжение в нелегкие и голодные военные времена, могли родить ребенка от немца. Верь мне, очень многие красивые и белокурые норвежки были тому рады и совершенно добровольно соглашались. А после войны этих несчастных матерей насильно отделили от детей, обрили наголо и сослали в северные лагеря. Детишек же, плачущих и потерянных, отправили кого куда: младших – в детдома еще похуже любого военного концлагеря; тех же, кто достиг возраста девяти лет, разослали по норвежским крестьянским семьям в качестве рабов. Норвежцы издевались над обездоленными детьми так, как никаким нацистам не снилось: содержали в хлеву, не кормили совсем или давали только отбросы, били, насиловали, в лицо плевали… Горько об этом думать: люди могут поступать одинаково плохо вне зависимости от национальности. Эти бедные полунемецкие-полунорвежские дети оказались как бы вне закона, и многие из них умерли от голода, побоев и издевательств.
Мне, к сожалению, также довелось столкнуться с истинным норвежским отношением к таким, как я, когда бабушка с дедушкой умерли. Сейчас мы, организация бывших немецких детей, судимся с норвежским правительством и требуем денежную компенсацию и пенсии. Поэтому норвежцы никак меня любить-жаловать не могут, правду о себе слушать не желают и норовят заткнуть мне рот любыми средствами.
Однако сегодня я еле жива, Вероника, и больше не хочу ни о чем говорить. Теперь уже совсем поздно, и тебе, и мне пора спать.
Из цветника новой подруги я уходила далеко за полночь, полузасыпая прямо на ходу, но между тем не переставая размышлять о существовании необычных людей с преудивительнейшими судьбами. Неужели же все мне рассказанное – правда?
Глава 41
С тех самых пор все свои душевные метания, порывы и периодические провалы в черные дыры меланхолии я поверяла лишь дочери шефа германского гестапо, в чем, по моему мнению, усматривалась некая высшая, чуть ироничная логика. В самом деле, а кому еще мне следовало бы изливать душу в этом санатории для депрессивных членов норвежского общества.
– Но почему? Почему он стал так со мной обращаться? Ведь я так любила его много-много лет и так долго у нас все было отлично? – с четкой периодичностью изливала я Грете мощные потоки своих ноющих эмоций, приставая с одним и тем же душераздирающим вопросом по обыкновению большинства земных женщин.
– А, опять это… – невзначай взмахивала она пухлыми своими рученьками.
– Да просто чувство собственника развилось у твоего мальчика через край, вот он и решил завладеть тобой, что называется, «с потрохами». Он же абсолютно убежден, что все всегда знает гораздо лучше тебя, что он правильнее и успешней тебя в жизни; а в итоге его искренняя ответственность за семью выродилась в произвол, подавление и собственничество. По-моему, ему просто-напросто не хватило уважения к тебе, то есть способности видеть человека таким, каков он есть, осознания неповторимости его уникальной индивидуальности и заботливости о том, чтобы тот, другой, рос и развивался самобытно и по-своему, а не так и не для того, чтобы другой потом мог бы служить личному человеческому «я», его извечным императивным целям и эгоистичным амбициозным прихотям. Но так сплошь и рядом случается у твоего, слишком во всем привередливого, поколения людей – самый банальный случай, хотя и к искреннему моему сожалению. Все вы не воспитаны, не развиты для нормальной семейной и супружеской жизни; вы чересчур эгоистичны и сконцентрированы на самих себе: своих собственных желаниях, понятиях, установках, удобствах, амбициях. Смешно, что вы умеете точно подмечать мельчайшие недостатки у других, но пребываете в блаженном неведении относительно собственных, причем заняты обвинениями в адрес окружающих и пытаетесь их перевоспитать к своему удобству и удовлетворению.
Все просто и грустно. А что касается именно твоего милого мальчика… Ко всему прочему сделался тяжек и суров его нрав и характер. Не только для окружающих тяжел такой человек, но даже для себя самого он – почти непосильная ноша. И вот, поскольку в тебе с первого же взгляда любому незнакомцу видна искра упорного жизненного искания и оттого-то неуемного свободолюбия, то он решил взять тебя под свой жесткий и неусыпный контроль. Тут-то и пришлось ему применять к такой дерзкой и непокорной красавице весь арсенал крайних средств, чтобы в самом зародыше беспощадно давить любые ее бунты. А что в таких случаях делают? Понятно, что в первую очередь надо любым путем создать вокруг человека, так сказать, «социальный вакуум», лишив его всякой поддержки со стороны и внимания окружающих. Далее окружают беднягу своим ледяным безразличием, делая вид, что человека как бы просто «нет». Время от времени бьют по самым больным местам данного человеческого создания, рвут ему нити любых знакомств и дружб, отбирают его статус, погружают в полное и беспросветное одиночество, чтобы из настоящего момента человек видел и чувствовал холодное равнодушие к себе в будущем, и из большинства людей получают некую липучую массу, которая допускает из себя любую самую уродливую лепку. Но тебя, милая Вероника, ой как не просто «раздавить», так что можешь законно собой гордиться. Поэтому кончай стенать, стонать и руки заламывать. И мальчика твоего тут судить нельзя, ведь он был искренне уверен, что поступает как лучше для семьи.
– Но почему, почему такое случилось именно со мной? Почему он перестал меня любить и ему никогда не было меня жалко? Скажи, скажи, Грета.
– Боже мой, так ведь это же ясно, как белый день. Человеческое подсознание и в другом любит исключительно свое собственное отражение, как же ты этого не понимаешь! Там, где встречаются два таких больших самоутверждения и самомнения, там любая беседа легко переходит в спор, любой рассказ – в переубеждение всегда неправого противника, любая помощь – в показательное взаимообвинение, а место любовного и ласкового сопереживания захватывает слепое, свирепое и воинственное соперничество.
– Не совсем я тебя понимаю, Грета! И что же мне надо было делать? Да я вовсе и не замечала никакой конкуренции. И в чем это мне с Вадимом было соперничать-то?
Тирада дочки Мюллера становилась для меня все более и более туманной и неясной, а потому нравилась все меньше и меньше. Даже трудно стало понимать, к чему она вообще клонит.
– Охотно верю, что ты совершенно ничего не замечала, зато он в тебе замечал! И ему, и тебе, и остальному большинству народонаселения еще предстоит научиться замечать достоинства близких людей, а не только их многочисленные промахи. Чаще всего случается так, что какие-то качества другого, к которым ты относишься отрицательно, на самом деле являются свойствами абсолютно необходимыми. Лишь тебе, не понимающей глубокий смысл всего происходящего, не видящей полноты всей картины бытия, а потому бурно отрицающей саму возможность такого смысла и подобной полноты, то свойство кажется абсурдным недостатком, который так необходимо вырвать с корнем, выжечь дотла, искоренить любым путем.
В подлинной же любви куда больше заботливой снисходительности, чем жесткой требовательности. Любовь – это скорей ласковая игра утренних лучей летнего солнца на золотисто-загорелой коже, чем стальной каркас или жесткий костяной корсет, в который необходимо умять живые и прекрасные формы тела. Любовь, милая моя, порождает терпимость, а терпимость порождает жизненный покой. Бережное и нежное отношение к другому никогда не требует от него желанной лишь тебе, удовлетворяющей лично тебя немедленной перемены. Просто нужно научиться тихо и терпеливо ждать, а при этом быть мягкой и исполненной веры во все самое лучшее!
Слова Греты озадачили меня до предела, прямо-таки погрузили в так страстно мною ненавидимое состояние умственной прострации.
– Постой, постой, Грета! Ты про кого это говоришь: про него или про меня? Это что же получается – так это я была недостаточно нежной и бережной?! Да ты себе и вообразить не можешь, как мне с ним стало лихо! Да он стал со мной обращаться, как злой хозяин с собакой! Да мне жить больше не хотелось!
Из самых глубин трепещущего, как флаг на ветру, получувствительного сердца вдруг поднялся во мне горячий бунт и алой краской моментально залил до того бледные щеки.
– А бережность, дорогая Вероника, не знает требований взаимности точно так же, как и щедрость. Хотя бы в самой себе начни воспитывать терпение и разумение, что в рекордные короткие сроки ничего хорошего не делается. Суета, поспешность и настойчивая требовательность к людям, миру и судьбе и есть самые главные враги в жизни каждого. И совсем наоборот, нежная бережность подобна солнышку, от которого непрерывно льется в мир ласковое золотое тепло, и в потоке этих лучей вольготно каждому. Как только человек обучается быть бережным к людям, он становится счастлив и жизнь его волшебным образом начинает протекать хорошо и замечательно.
