ГенАцид - Бенигсен Всеволод Маркович
– Глупость какая-то. Выучил бы тогда хоть начало... или конец.
– Не, погоди. Но я ж не виноват. Это так, типа, придумано. В этом же весь и смысл.
– В чем это?
– Ну прикинь. Где-то в России есть еще два человека, которые, типа, знают начало и конец.
– И десятую главу.
– И десятую главу, – растерянно подтвердил Денис.
– И что?
– Да как что?! – удивился Денис. – И вот только мы, и больше никто, типа, имеем, ну как будто три части этого... шифра к одной дверце. И для этого, чтоб ее открыть, нам нужно собраться, понимаешь? Втроем!
– Понимаю. И сообразить на троих.
– Да не, не то, – расстроился Денис. – Я так понимаю, в этом и есть идея ГЕНАЦИДа.
– Чего идея?
– Да идеи этой национальной!
– А-а.
– То есть народ, типа, объединяется вот этими знаниями через пространство. Например, если мы втроем соберемся, то мы, типа, сможем целый рассказ понять.
– Гм-м-м, – призадумалась Танька, но тут же стряхнула с себя оцепенение. – Очень трогательно. Ладно, Денис. Давай, иди, учи, что там у тебя еще. Мне вон работать, типа, надо.
И Танька начала демонстративно перекладывать какие-то коробки с места на место. Денис рассеянно попрощался и вышел.
Свои книжки Танька еще не трогала. Память у нее была никудышная, и она с трудом представляла, как можно запомнить что-либо длиннее почтового адреса или продуктового ценника. Однако, выслушав невнятное бормотание Дениса, который явно не семи пядей во лбу, Танька почувствовала некоторое успокоение. «Он смог, и я смогу», – подумала она. В этот самый момент на пороге возник Гришка-плотник. Он не принадлежал к числу верных Танькиных ухажеров, так как понимал, что ни по возрасту, ни по социальному статусу не подходит на роль романтического влюбленного, но кое-какой интерес все же проявлял. Танька посмотрела на Гришку и вопросительно вскинула голову:
– Ну?
Гришка стал сконфуженно пожимать плечами, словно исполняя какой-то экзотический танец и наконец выдавил:
– Ну дык, ёптить! Пыхоходом и хрен, мля, с утра не побрезгует.
– Сигарет, что ли? – попыталась уловить смысл за таинственным словом «пыхоход» Танька.
Гришка отрицательно помотал головой. А потом спросил, виновато оскалившись:
– Не в закавыку будя кой-какое стихоблудство проценить?
Танька удивленно подняла брови:
– Стихи, что ли? – И, усмехнувшись, добавила: – Ну давай проценим.
Гришка сморкнулся в рукав и торжественно объявил:
– БОЕН-КР!
Привыкшая к нечеловеческому лексикону Гришки, Танька тем не менее переспросила:
– Чего?
– Боен-кр, – с нажимом повторил Гришка.
– Ну, Боен-кр, так Боен-кр, – махнула рукой Танька. – Авось дальше легче будет. Давай.
И Гришка залаял:
Дред Обрядык Дрададак!!! ах! зью-зью! зум дбр жрл!.. жрт!.. банч! банч!! фазузузу — зумб!.. бой!.. бойма!! вр! драх!.. дыбах! д! вз-з-з!.. ц-ц-ц!.. Амс! Мас! Кса!!! Лопнувший торм аз – построено по механическому способу — в р з н$7 к... ц... р ц п$7 р ж г...Танька выдержала небольшую паузу, но, поняв, что, видимо, это всё, хмуро спросила:
– Твои, что ли?
Гришка раздраженно замычал что-то неразборчивое, затем достал из-за пазухи потрепанную книжицу и начал тыкать пальцем в обложку.
Танька взяла книжку и прочитала имя на обложке: «Крученых». Затем, все еще сомневаясь, открыла заложенную страницу, полистала взад-вперед и, вернув книгу, сказала:
– М-да. Ну и поэт. Хрен поймешь. А ты, видать, когда нормальные стихи давали, последним в очереди стоял.
Гришка обиженно вырвал книжку из Танькиных рук, запихал ее за пазуху и вышел из магазина. Потом вернулся и вдруг произнес четко, как иностранец, выучивший свою первую фразу на чужом языке:
– Нормальные стихи.
Танька была так потрясена этой простой комбинацией из двух внятных русских слов, что даже не нашлась, что ответить Гришке, тем более его уже и след простыл.
Впрочем, долго горевать в одиночестве ей не пришлось. Народ повалил валом.
В следующие полчаса Танька пришлось выслушать целую гору произведений – тут были и стихи, и проза, и даже философские трактаты. Кто-то просто читал, кто-то просил Таньку сверить произносимый текст с оригиналом, кто-то, как бабка Агафья, спрашивал, что значит та или иная строчка. К десяти часам у Таньки закружилась голова и заболел живот. Ей казалось, что продуктовый магазин наполнился поэтами и писателями всех мастей, которые галдят, кричат, смеются, обливаются слезами, шутят, философствуют и признаются в любви. И в тот момент, когда в литературном потоке наметился небольшой перерыв, на пороге появился Валера-тракторист. Неудивительно, что встретила она его агрессивным вопросом, не собирается ли он тоже читать стихи. Втайне она надеялась, что он зашел просто потому, что захотел повидать ее.
Валерин ответ «можно и стихи» разбил ее надежды вдребезги.
– Ладно, шпарь. Только давай что-нибудь про любовь.
Валера откашлялся, снял кепку, пригладил волосы и отставил одну ногу назад. Затем засунул левую руку в карман, а правой зажал в кулак кепку. «Тут главное – не бубнить, – подумал про себя Валера. – Четко и громко». Декламацию стихов он представлял себе именно таким и именно в такой позе, ибо, кроме Маяковского, никого из поэтов, читающих стихи, не видел. Правда, зажатая в правой руке кепка придавала ему сходство скорее с Лениным, и Валера на секунду даже подумал об этой нехорошей схожести, но других вариантов не было.
– Бродский! – почти прокричал он.
– Да не ори, – вздрогнула Танька. – Я не глухая.
– А-а. Понял.
Валера почему-то зажмурился и начал вращать кулаком правой руки, как бы задавая себе ритм.
Проснулся я, и нет руки, а было пальцев пять. В моих глазах пошли круги, и я заснул опять.– Круги в глазах? Это бывает, – неожиданно раздалось справа от Валеры. – Дай-ка мне, Танюш, каких-нибудь сигаретец с фильтрецом.
Рядом стоял незаметно вошедший в магазин дядя Миша. Он добродушно глянул на опешившего Валеру и повторил:
– Бывает, бывает. Не сумлевайся. У меня тоже давеча круги перед глазами стояли. Жуткое, понимашь, дело. Это все водка, Валерка. Она, проклятая. Бросай ее к чертям. Да и курево тоже. Я, вишь, уже на сигареты с фильтром перешел. Здоровье уже не то.
Валера расстроенно опустил руку и облокотился на прилавок. Танька усмехнулась.
Дядя Миша заплатил за сигареты, но не ушел, как надеялся Валера, а остался, будучи явно в настроении поговорить «за жизнь».
– Ты старику поверь. Да, Танюх? – подмигнул он Таньке и тут же зашелся в сухом трескучем кашле. – О! Слыхали? – показал он рукой на грудь. – Спасу нет. Как ночью зайдусь, так хоть волком вой. И жене неудобство.
– Ну ты б и принял лекарства какие-нибудь, – глядя в сторону, раздраженно произнес Валера.
– Ой, да что с них толку? Вот в советское время – это да. Тогда «скорую» вызывай не хочу. А сейчас сплошное непотребство. Сначала ждешь два часа, а потом приедут – лучше б не приезжали. «Достал ты уже нас, батя, – говорят. – Каждую ночь вызываешь. Как на работу к тебе ездим». Видали? Достал я их. А что мне прикажете делать? Помирать? Это я завсегда и без ихней помощи успею. Им бы только в могилу людей быстрее свести.
– Ну, это ты переборщил, дядя Миша, – попыталась утихомирить разошедшегося старика Танька.
