Нил Гейман - Дым и зеркала (сборник)
Так я все шел по золотисто-зеленому коридору, и никто мне не повстречался на пути.
Я не был голоден и не испытывал жажды. Мне просто хотелось узнать, куда ведет тропинка. Она все еще была прямая как стрела, и совершенно ровная. На всем пути тропинка оставалась прежней, в отличие от местности окрест. Вначале я шел по дну оврага, крутые склоны которого густо заросли травой. Затем — по гребню, и, глядя вниз, мог видеть верхушки деревьев и редкие крыши далеких домов. Тропинка оставалась плоской и прямой, а я шел по ней через долины и плато, долины и плато. В конце концов, в одной из долин, я вышел к мосту.
Мост был построен из ярко-красного кирпича, и висел надо мной огромной аркой. С одной стороны к нему вели вырубленные в камне ступеньки, а на самом верху я увидел маленькие деревянные ворота.
Я был удивлен, увидев здесь следы присутствия человека, ведь я не сомневался, что тропинка имеет природное происхождение, как вулкан. Скорее из любопытства, чем по какой-то иной причине (в конце концов, как мне представлялось, я прошел уже сотни миль и мог оказаться где угодно ), я поднялся по ступенькам и прошел в ворота.
Я был незнамо где.
Вверху мост был вымощен глиной. По обеим его сторонам простирались поля. С одной стороны — пшеничное, с другой — поросшее травой. В засохшей глине виднелись следы огромных тракторных колес. Я пересек мост, чтобы удостовериться, что здесь и вправду никого. Мои босые ноги беззвучно ступали по земле.
На мили вокруг я ничего не увидел, кроме поля с пшеницей, травы и деревьев.
Я сорвал колосок, высыпал сладкие зерна, покатал на ладони и принялся задумчиво жевать.
И тут я понял, как проголодался, и спустился по ступенькам на заброшенный железнодорожный путь. Пора было возвращаться. Я не заблудился; мне следовало вернуться по той же тропинке, вот и все.
Под мостом меня ждал тролль.
— Я тролль, — сказал он. И немного помолчав, добавил, будто поясняя: — Тролль, кроль, профитроль .
Он был огромен: его макушка доставала до свода моста. Он был почти прозрачным: хоть и смутно, я мог видеть сквозь него кирпичи и деревья.
Он был плотью и кровью моих ночных кошмаров. У него были огромные крепкие зубы, и ужасные когти, и сильные волосатые руки. Волосы длинные, как у одной из пластиковых кукол моей сестры, и глаза навыкате. Он был гол, и его член свисал из кустистых зарослей между ног.
— Я тебя слышал, Джек, — прошептал он голосом ветра. — Я слышал, как ты топал по моему мосту. А теперь я съем твою жизнь.
Мне было всего семь, и это было днем, и я не помню, чтобы я испугался. Детям не страшно сталкиваться лицом к лицу с героями сказок, они знают, как с ними обходиться.
— Не ешь меня, — сказал я троллю. На мне были коричневая полосатая футболка и коричневые вельветовые штаны. Волосы у меня тоже были коричневыми, а одного из передних зубов не хватало. Я как раз учился свистеть через эту дырку, но пока не преуспел.
— Я съем твою жизнь, Джек, — повторил тролль.
Я смотрел ему прямо в лицо.
— Скоро сюда придет моя старшая сестра, — соврал я, — она намного вкуснее меня. Лучше съешь ее.
Тролль понюхал воздух и улыбнулся.
— Ты совсем один, — сказал он. — На тропинке больше ничего нет. Совсем ничего. — Он наклонился, и его пальцы пробежали по мне: так прикасаются слепые — точно бабочки порхают у лица. Он понюхал свои пальцы и покачал своей огромной головой.
— У тебя нет старшей сестры. Только младшая, а она сегодня гостит у подружки.
— И все это ты узнал по запаху? — поразился я.
— Тролли могут чуять радугу, и звезды, — прошептал он печально. — Тролли могут чуять сны, которые ты видел, когда еще не родился. Подойди ближе, и я съем твою жизнь.
— У меня в кармане очень ценные камни, — сказал я. — Возьми их вместо меня. Смотри. — И я показал ему чудесные оплавленные камни, что нашел по дороге.
— Шлак, — сказал тролль. — Мусор, который остался от паровоза. Для меня они ценности не представляют. — Он широко раскрыл рот. У него были острые зубы. А его дыхание пахло перегноем и изнанкой всех вещей. — Хочу есть. Сейчас.
Он становился все крепче и реальнее, а внешний мир сделался тусклым и призрачным.
— Подожди. — Я чувствовал под ногами влажную землю, шевелил пальцами, цепляясь за реальную жизнь. Я смотрел в его огромные глаза. — Ты не хочешь съесть мою жизнь. Не сейчас. Мне всего семь. Я еще и не жил. Не все прочел книги. Не летал на самолете. Не научился как следует свистеть. Почему бы тебе не отпустить меня? А когда стану старше и вырасту, и тебе будет что есть, я вернусь.
Тролль посмотрел на меня глазами, похожими на паровозные фары, и кивнул.
— Вот тогда и возвращайся, — сказал он. И улыбнулся.
Я повернулся и пошел обратно по прямой тропинке, оставшейся там, где была железная дорога.
А потом побежал.
Я несся по тенистой тропинке, пыхтя и отдуваясь, пока не почувствовал острую боль в боку, и так, держась за бок, побрел домой.
Пока я рос, полей оставалось все меньше. Один за другим, ряд за рядом, вырастали дома и дороги, названные в честь полевых цветов и популярных писателей. Наш дом, старинный обшарпанный викторианский дом, был продан, и его снесли, а на месте сада появились новые дома.
Дома возводили повсюду.
Однажды я даже заблудился в новом квартале, выросшем на месте пустыря, где я знал каждую травинку. Правда, я не особенно огорчался оттого, что поля застроили. Старую усадьбу купила транскорпорация, и повсюду вокруг усадьбы тоже выросли дома.
Через восемь лет я вновь оказался на заброшенной железной дороге, и не один.
Мне было пятнадцать; к тому времени я сменил две школы. Ее звали Луиза, и она была моей первой любовью.
Я любил ее серые глаза, пушистые каштановые волосы и неуверенную походку (как у олененка, который учится ходить, — звучит банально, за что прошу извинить). Когда мне было тринадцать, я увидел, как она жует резинку, и запал на нее как падает с моста самоубийца.
Главная неприятность заключалась в том, что мы были лучшими друзьями и оба ходили на свидания к другим.
Я никогда не говорил ей о любви, я даже не говорил, что она мне нравится. Ведь мы были приятелями, только и всего.
В тот вечер я был у нее: мы сидели в ее комнате и слушали первый диск группы «Stranglers», который назывался «Rattus Norvegicus»[38]. Панк тогда только начинался, и все было таким волнующим: возможности в музыке и во всем остальном казались бесконечными. И вот, когда мне пора было возвращаться домой, она решила меня проводить. Держась за руки, невинно, как добрые друзья, мы неторопливо шли к моему дому.
Луна светила ярко, и мир был видимым и бесцветным, а ночь — теплой.
Дойдя до дома, мы увидели в моих окнах свет и остановились. Мы говорили о группе, которую я сколотил, но в дом так и не вошли.
А потом решили, что теперь я ее провожу. И пошли обратно.
Она рассказывала о ссорах с младшей сестрой, которая таскала у нее косметику и духи. Луиза подозревала, что сестра уже занимается сексом с мальчиками. Сама она была девственницей. Оба мы были девственны.
Мы стояли на дороге у ее дома, под желтым уличным фонарем, и с улыбкой смотрели друг на друга, на черные губы и бледно-желтые лица.
А потом снова куда-то шли, выбирая тихие улицы и безлюдные тропинки.
Тропинка в одном из новых кварталов вывела нас к лесу, и мы не стали сворачивать.
Тропинка была прямая и очень темная, и только огни далеких домов светили нам, как звезды, а луна освещала путь. Мы вздрогнули, когда перед нами что-то засопело и фыркнуло, и прижались друг к другу, а когда увидели, что это барсук, засмеялись и продолжили путь.
Мы несли всякий вздор о том, что нам снится, и чего мы хотим, и о чем мечтаем.
И все это время я хотел ее поцеловать, и коснуться ее груди, а может, даже раздвинуть ей ноги.
Это был мой шанс. Мы как раз дошли до старого кирпичного моста и остановились. Я прижался к ней, и ее губы раскрылись навстречу моим.
Но она вдруг застыла, словно окаменев.
— Привет, — сказал тролль.
Я отпустил Луизу. Под мостом было темно, и всю темноту заполнила его тень.
— Я ее заморозил, — сказал тролль, — так что мы можем поговорить. И я готов съесть твою жизнь.
Мое сердце подпрыгнуло, и я задрожал.
— Нет.
— Ты обещал вернуться. И вернулся. Ты научился свистеть?
— Да.
— Хорошо. Я вот совсем не умею. — Он принюхался и кивнул. — Я доволен. Ты вырос, набрался опыта. Больше еды. Больше меня.
Я сгреб в охапку Луизу, послушную, как зомби, и подтолкнул к нему.
— Не ешь меня. Я не хочу умирать. Возьми ее. Бьюсь об заклад, она вкуснее. И на два месяца старше. Почему бы тебе не съесть ее?
Тролль молчал.
Он обнюхал Луизу с головы до ног, втягивая носом воздух возле ее ступней, и внизу живота, возле груди и волос.
