Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
— Нет.
— А он предлагал?
Чистов, подумав мгновение, ответил честно:
— Прямо — нет.
— Значит, косвенно все же предлагал, — усмехнулась Ли Джу. Теперь она вовсе не была похожа на старшеклассницу. — А вы ему в морду дали? — продолжила она свой более чем странный допрос.
— Нет. — Чистов уже снова был в форме.
— Почему? На труса вы не похожи.
— Спасибо и на этом, — невесело усмехнулся Владимир. И, собравшись духом, ответил на главный вопрос: — Если твоя женщина без принуждения выбрала другого, какой смысл этого другого бить? Вы же не собираетесь мстить Кате?
— Я как раз размышляю на эту тему, — спокойно сказала та, глядя своим непроницаемым взором прямо в широко раскрытые глаза Чистова.
И более не сказав ничего, лишь договорившись о дате начала работы и вежливо попрощавшись, через пару минут ушла. Даже не спросив о предполагаемой заработной плате.
Чистов задумался.
Девушка его заинтересовала. С самого начала. А уж от завершающей части беседы его пульс до сих пор полностью не восстановился.
Да и как сотрудница точно устраивает, особенно с учетом того, что ее зарплату и бонусы будет возмещать Басаргин.
Самый же главный плюс был в том, что заполнявшая его до момента встречи тоска заметно ослабла. И это внушало надежду, что со временем в самом деле может стать легче.
Главное — поменьше думать о Катерине. Что ушло, того не воротишь — вот основная мудрость его теперешней жизни.
Несомненно, Чистов принял правильное решение.
Но, как это с людьми часто случается, приняв правильное решение, он тут же совершил неправильное действие.
Почти машинально набрав Катин номер, Чистов, вместо того чтобы сбросить звонок, дождался ее ответа.
— Алло?
— Это я, Кать, — тихо сказал Владимир.
— У тебя все в порядке? — спросила она. Конечно, ей было тревожно за бывшего мужа: если он обеспечивал ей тыл, то она ему — все остальное.
— Да, — не знал, что сказать, Чистов. — Жена Ивана приходила.
— Нашли ей работу?
— Оказалось, она знает китайский и имеет серьезные контакты в Гуанчжоу.
— Вот это да! — радостно удивилась Катерина. — Да вы удвоите прибыль, когда сами начнете все возить, тем более — из Китая. А качество там вполне достойное, нужны только правильные партнеры.
— Ну да, — согласился Чистов. И, чтоб не молчать — вешать трубку совсем не хотелось, — спросил: — Из детей никто не звонил?
— Майка только. Еще утром, дома. Разве я тебе не сказала?
— Нет.
— Странно.
— Что дочка хотела?
— Узнать, кто ее отец, — в лоб объяснила Катерина. — Ей Басаргин звонил.
— Зачем? — разозлился Чистов. — Это вообще не его дело!
— Не факт, — устало сказала Воскобойникова. — Есть шанс, что и его тоже. Ты же в курсе. И всегда был в курсе.
— Да плевать мне на шанс! — заорал Чистов. — Она ж беременная! Ей сейчас нужен весь этот психоз?
— Беременность — естественное состояние женщины, — скучным голосом сказала Катерина. — Понервничает — успокоится. — И положила трубку.
Чистов с полминуты послушал короткие звонки и принялся набирать Майкин номер. Когда дело касалось здоровья детей, он всегда был чуточку сумасшедший, в отличие от спокойной и уверенной супруги.
К счастью, Майка ответила сразу, а то б седины у него прибавилось — каких только страшных картин в своем сознании он уже не нарисовал.
— Дочка, привет! — закричал он в трубку.
— Привет. — Она точно была не в лучшем настроении — уж что-что, а душевное состояние своих детей Чистов мог определять мгновенно.
— Ты что в печали? — взял он быка за рога.
— А с чего мне радоваться? — откровенно заплакала обычно стойкая Майка. — Вы с мамой расходитесь. Я с Сашкой — тоже. Да и чья я дочка — неизвестно.
— Моя, — сказал Чистов.
— А ты делал генный анализ?
— Мне плевать на генный анализ. — Теперь уже и папа разозлился. — Был бы рядом — дал бы тебе по башке!
Это, несомненно, была не более чем фигура речи: за все двадцать лет отцовства Чистов ни разу не дал детям ни по башке, ни даже по попе.
— Папик, был бы ты рядом… — прошептала Майка, которую, похоже, уже перестал волновать генный анализ.
— В общем, так, — принял решение Чистов. — Я сейчас к тебе вылетаю, на месте во всем разберемся. Через полсуток буду. Продержишься?
— Продержусь. — Майка реально повеселела.
И поскольку она даже не попыталась отговорить его от хлопотного путешествия, Чистов убедился, что лететь надо действительно срочно.
«Хоть и двадцать три девушке, — думал он, заказывая электронный авиабилет, — а приезд в критический момент папы сразу сделает этот момент чуть менее критическим. Да и в сорок один, наверное, так же.
К несчастью, чем мы старше, тем менее способны их защищать. А потом мы уйдем, и они останутся одни…»
В аэропорт поехал на электричке, так спокойнее, тем более что вещей с собой практически не было. Загранпаспорт лежал в бумажнике, так как обычный находился на замене по ветхости. Виза была с прошлого года и действовала еще семь месяцев. Более чем достаточно.
Сообщив Майке номер рейса, Чистов прошел контроль и направился к выходу, обозначенному в посадочном талоне.
Там, в маленьком накопителе, собралась уже изрядная толпа — Владимир с трудом нашел себе место.
Среди разношерстных путешественников выделялась многочисленная — несколько десятков человек — сплоченная группа. Старомодные черные лапсердаки до колен, черные шляпы и разноцветные, преимущественно тоже черные, бороды. Хотя в руках у многих — вполне современные ноутбуки и смартфоны.
— Хасиды, — пояснил недоумевающему Чистову более опытный пассажир. — Они этим рейсом часто летают. В Нью-Йорке у них духовный центр.
Хасиды тем временем стали в компактный полукруг, вперед вышел один из них и вслух начал читать молитву. Остальные читали про себя, иногда повторяя сказанное ведущим.
Не надо было знать древнееврейский, чтоб понять — они молились за то, что бы к мощи моторов и рассчитанной инженерами подъемной силе Всевышний добавил бы еще немножко божественного провидения.
Наверняка среди пассажиров были и атеисты. Но сколько Чистов ни всматривался в лица, не нашел ни одного, кто был бы недоволен обрядом.
Да и ему — в нималой степени не иудею — стало как-то спокойнее перелетать океан в такой богоугодной компании.
В салоне он оказался рядом с одним из хасидов, крепким мужичком лет пятидесяти, с полуседой могучей бородой — все сидели вперемежку. Его соседа справа звали Арье, а когда тот снял свою широкополую черную шляпу, то под ней оказалась маленькая черная вязаная шапочка — кипа.
Не успели взлететь — хасиды начали раскрывать внесенные на борт съестные припасы. У голодного Чистова аж голова закружилась от замечательных запахов. Краем глаза он углядел в пластиковых судках тушеную курицу, котлетки, жареное мясо, разнокалиберные пирожки, хумус и даже фаршированную рыбу.
Стюардесса попыталась было отчитать гурманов, ссылаясь на то, что устраивать весь этот пир желудка, пока остальные еще не получили свой авиаобед, негуманно, но хасиды резонно ответили, что еды хватит на всех.
И в самом деле, через десять минут все, кто хотел, уже жевали.
На этом незапланированная трапеза не закончилась.
Откуда-то возникло довольно большое количество литровых бутылок с водкой «Белуга». И если пронос на борт самолета еды еще как-то можно было объяснить, то одновременное явление народу двух десятков больших бутылок — между прочим, до краев наполненных, — было практически необъяснимым.
— Чудо, — ехидно поддел пассажир слева от Чистова.
Сосед справа не смутился.
— А почему бы и нет? — спросил он, весело улыбаясь сквозь бороду. — Разве от этого кому-то стало хуже?
Веселящего напитка, который к тому же оказался кошерным, тоже хватило практически всем желающим пассажирам. Даже строгая стюардесса, сначала выговаривавшая хасидам про запрет на алкоголь не из дьюти-фри, к концу перелета подозрительно зарозовела и повеселела.
Чистов сначала не хотел пить, но потом поддался и со всей честной компанией рюмочки три принял.
Сразу расслабился, спало, отступило сжимавшее его последние дни напряжение.
— Вы всегда такие веселые? — спросил Владимир религиозного соседа.
— Когда нет повода для печали — да, — кратко ответил тот.
Потом, когда разговорились, Чистов узнал от Арье много интересного.
Например, хасиды были уверены, что Всевышний создал людей — и их в том числе — для радости.
А если в жизни пока не все хорошо, то унывать тоже не стоит.
Во-первых, потому, что без печали ты просто не сможешь потом ощутить радость.
