Кевин Милн - Шаги навстречу

Изначально я уверена, что он не разрешит: девочке-подростку не стоит одной оставаться на пляже. Но потом он, наверное, что-то разглядел в моих глазах, потому что успокоился.

— Никуда не уходи, — предупреждает он. — Скоро прилив, не подходи слишком близко к воде. Увидимся позже.

Как только он скрывается с глаз, я направляюсь прямиком к воде. Однако не захожу далеко — только ноги намочить. В конце концов, вода почти ледяная: на побережье Орегона всегда холодно. Какое-то время я стою на одном месте, все больше погружаясь в песок всякий раз, как вода вокруг моих лодыжек отступает назад в океан. Когда ноги немеют, я отхожу на то место, куда вода не достает. Палочкой рисую на песке — крошечное сердечко, похожее на то, что папа рисовал пальцем.

Только мое больше походит на сердце моей сестры: кривое, немного неправильной формы.

Когда дело касается живописи (а для меня даже простой рисунок на песке — живопись), я стремлюсь к совершенству. Я не хочу рисовать сердце такое, как у Энн, — с дефектами. Чтобы исправить, я рисую вокруг первого сердечко побольше, но мое новое сердце такое же перекошенное.

Что со мной? Это не должно быть сложным! Может быть, мои руки тоже занемели.

Испытывая разочарование, я продолжаю в сумерках рисовать сердца вокруг предыдущих, надеясь, что следующее окажется идеальным. С каждой новой линией рисунок становится все больше, но вовсе не лучше. В конечном итоге коллекция сердец становится шириной, по крайней мере, метров в шесть и почти касается прилива. Когда я вижу, что вода скоро разрушит мою работу, я на цыпочках подхожу к самому первому кривобокому сердцу — сердцу Энн в самой середине — как будто само мое присутствие может его уберечь.

Через несколько минут бурлящая вода прилива вновь щекочет мне лодыжки и смывает сердце сердец.

— Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? — спрашиваю я у океана. Или у Господа. У кого-то.

Океан не отвечает. Волны продолжают накатывать и отходить, лаская песок. И тем не менее, когда мои ноги синеют от холода, каждая новая волна является страшным напоминанием о том, что я уже знаю. Ущербные сердца долго не живут.

— Эй, бродяга. Мы уже хотели вызывать спасателей, — шутит мама, когда я наконец-то возвращаюсь с пляжа через заднюю дверь. Она стоит у плиты, помешивая спагетти в кастрюле. Сделав неглубокий реверанс, она интересуется: — Что скажешь о моем фартуке? Он висел в кладовке и так и просил, чтобы его надели.

Фартук похож на дандженесского краба-переростка[5]. Основная часть — это панцирь, черные глаза-бусинки смотрят маме на подбородок, колючие лапки-завязки обхватывают ее вокруг талии, а две гигантские клешни соединяются на шее, чтобы удерживать фартук на теле.

— От него… тошно, — отвечаю я.

— В данном случае это хорошо или плохо?

Я смеюсь:

— Посмотри еще раз на то, что на тебе надето, а потом сама скажешь.

— Я почти уже все приготовила, но в кладовой висит еще фартук с лобстером, если хочешь — примерь.

— Нет, мне и так хорошо.

Она подмигивает и продолжает перемешивать вермишель.

— Ты Энн не видела?

— Наверное, отдыхает наверху.

Когда я миную гостиную, Кейд с папой поглощены игрой в нарды.

— Добро пожаловать домой, — приветствует папа, пока я не дошла до лестницы цвета морской волны.

— Привет, — отвечаю я, не останавливаясь.

На площадку второго этажа выходят три двери. Слева дверь в спальню, дверь прямо ведет на чердак, дверь справа — в «девичью» комнату. Я поворачиваю ручку двери вправо и аккуратно толкаю.

Энн лежит на спине на нижней койке. В руке — ручка, она как раз что-то пишет на деревянной планке у нее в изголовье. Когда она слышит звук открываемой двери, тут же роняет ручку и делает вид, что не занималась ничем предосудительным. Но когда видит, что это всего лишь я, расслабляется и робко улыбается мне:

— Привет.

— Привет, — отвечаю я. — Ну… как дела?

— Отлично.

— Кейд уже извинился?

— За что?

Она шутит?

— Как же! За свои слова на пляже.

Она на мгновение задумывается.

— Он говорил правду. Я просто тогда не хотела ее слышать. — Энн умолкает. — Просто это так… непонятно.

— Что именно?

— Вся эта пересадка. Ну, понимаешь, ведь кто-то другой должен умереть. Я пытаюсь не думать об этом, потому что иногда не уверена, что хочу, чтобы внутри меня билось чье-то сердце.

Я киваю, делая вид, что понимаю, хотя мне не дано понять, каково ей.

— А что ты писала на кровати?

Она улыбается:

— Когда мы ушли, я наблюдала за тобой на пляже. — В комнате два окна, она указывает на то, что выходит на пляж. На подоконнике лежит бинокль Кейда.

— Ты шпионила за мной! И что же ты хотела увидеть?

Энн отодвигается, чтобы я могла прочитать. Когда я вижу, что она нарисовала, тяжело сглатываю. На клееной фанере кривое, неровное красное сердечко, а вокруг него — сердце побольше.

— Сердце в сердце, — мрачно говорит она, — потому что, нравится мне это или нет, во мне, может быть, будет биться чужое сердце.

— Может быть?

— Точно будет, — исправляется она.

— Очень клёво, Энн. Будешь рисовать еще?

— Да, но не сегодня. Я буду добавлять по одному сердечку каждый прожитый здесь день, как круги на стволе дерева. Сердце будет расти с каждым днем, пока я не получу новое.

— Круто, — опять хвалю я, глубоко потрясенная тем, что все-таки кое на что ее вдохновила.

Она поворачивает голову на подушке в мою сторону:

— Но я все равно не в восторге от того, что приходится делить с тобой комнату.

— Взаимно.

— Отлично, — смеется она. — Просто хотела внести ясность. — Энн смотрит на расположенную сверху койку. Пальцем она проводит по внешнему сердцу, а потом неожиданно спрашивает: — Ты думаешь, я зануда?

Вопрос застает меня врасплох. Конечно, я считаю ее занудой. Как и все остальные.

— А… а почему ты спрашиваешь?

— Из-за тех слов, что вы написали и выставили в окно машины на всеобщее обозрение. Вы с Кейдом оба полагаете, что я неудачница, да?

— Это Кейд написал о поцелуе.

— Но ты ведь тоже считаешь меня неудачницей.

— Не все время.

— Что ж, это большое, жирное «да». — В ее голосе звучит нешуточная печаль. — Я неудачница, да?

Держу рот на замке, решив, что это риторический вопрос.

Энн поднимает палец и опять проводит по сердцу, на сей раз медленнее.

— Может быть, я смогу измениться, — решительно заявляет она, а потом менее уверенно шепчет: — А может быть, нет.

Глава 9

Солнце еще не успевает выглянуть из-за прибрежной гряды, как папа вваливается в нашу спальню и спрашивает, не желаем ли мы отправиться с ним и мамой в строительный гипермаркет.

Я потираю глаза, смотрю на часы: двадцать минут восьмого утра.

— А зачем так рано?

— Вечером я уезжаю в Портленд, поэтому хочу сразу приступить к делу. И маме кое-что нужно: краска и всякое такое — чтобы она могла начать приводить этот дом в порядок. Кто хочет с нами?

Бри лежит на верхней полке. Она громко зевает, потом поворачивается на другой бок:

— Только не я.

— Я тоже не поеду, — отвечаю папе, продолжая щуриться.

— Этих двоих вычеркиваем, — говорит папа. За его спиной в коридоре маячит Кейд. — А ты, сынок?

— Третьего вычеркиваем тоже, — бормочет он. — Я лучше дома останусь.

— Не хочу никого заставлять. Но если вы хотите остаться, запомните несколько правил на то время, пока нас не будет дома. Энн, Бри, вы слушаете? — Через несколько секунд папа все-таки дожидается, когда Бри повернется и откроет глаза. — Первое правило: в океан ни ногой. Можете гулять по пляжу, но в воду не заходить.

Кейд протяжно, разочарованно стонет:

— Почему?

— Отвечу одним словом: отлив, — говорит отец. — На побережье Орегона очень мощные течения, а я не знаю, когда сегодня начнется прилив. Накроет волной, подводное течение тут же затянет в океан, и глазом моргнуть не успеешь.

— Значит, нам нельзя купаться? — спрашивает разочарованная не меньше Кейда Бри. — А раньше мы играли в воде.

— Я не говорил «никогда». Я говорю лишь о том, что не разрешаю входить в воду, когда нас с мамой нет рядом. Слишком опасно.

— Но Энн профессиональная пловчиха, — возражает Кейд.

При этих словах сердце мое начинает колотиться, потому что сама я не хочу даже близко подходить к океану. Он холодный и мокрый, а я… теперь не слишком большая любительница воды. Я никому об этом не говорила, но едва собираюсь с духом, чтобы встать под душ, а о том, чтобы мокнуть в ванной, не может быть и речи. Потому что на самом деле ванная — это миниатюрный бассейн. А последний раз, прыгнув в бассейн, я едва выбралась оттуда.