Евгений Гришковец - Асфальт
– Ну! Ну говори, чего наплела, – сразу спросил Миша.
– Я сказала ему, что его рекомендовали как исключительного специалиста, что у нас, в свою очередь, исключительная просьба и предложение.
– Какое, Валюта?!
– Михаил Андреевич, простите, но я сымпровизировала. Сама не ожидала. Я сказала, что мы снимаем кино, и у нас возник ряд вопросов, нужна консультация. Я даже не помню точно, что ещё нагородила ему. Короче, он сказал, что у него есть сорок минут, чтобы встретиться в 14.30.
– Какое кино? Что ты такое нагородила?
– А я его предупредила, что приеду не сама, – сказала, разведя руками, Валентина, – сказала, что приедете вы. А вы главный. Он, конечно, был разочарован, что приеду не я. Но я его успокоила и сказала, что я не могу, мне уже сорок пять и мне тяжело будет к нему подниматься по лестнице. У него пятый этаж. Знаешь, Миша, он всё время шутил и сам над своими шутками посмеивался.
– Ну и как мне с ним теперь разговаривать? – грозно спросил Миша.
– Мишенька, опомнись! Как разговаривать? Какая разница! Речь идёт о Юленьке. Придёшь к нему и поговоришь. Что ж, он не скажет, думаешь? Думаю, скажет. Так что я добилась того, что вы просили. Вам же нужно было срочно. Пожалуйста! – Валентина горько усмехнулась. – А на кино он купился. Все хотят в кино. Я бы тоже купилась. Хорошая вышла ложь. Виртуозная.
– Ну ты даёшь! – только и смог сказать Миша. – Да-а-а…
– Я вам напишу на листочке его адрес, телефон и объясню, как к нему заходить, – сказала, выходя из кабинета, Валентина. Её телефон снова звонил. – Там всё непросто. Надо подъехать, набрать его, и он встретит. Там тайны мадридского двора. Алёо, – последнее она сказала уже другим голосом и в телефонную трубку, закрывая дверь в кабинет.
Миша стоял у своего стола. Он ещё раз посмотрел на список дел и проблем, взял маленький листочек, написал на нём телефон Володи, подписал рядом с номером: «Юдин брат». Через минуту он вышел из кабинета. Валентина говорила по телефону. Она попросила прощения у тех, с кем говорила, прижала трубку к груди и вопросительно посмотрела на Мишу.
– Вот номер телефона Володи, – сказал Миша, почему-то громким шёпотом, будто опасался, что его услышат говорившие с Валентиной неведомые ему люди, – позанимайся, пожалуйста. И ещё. Подними все документы и всю переписку по Петрозаводску. Там опять какая-то возня. Всё, поехал. Поговорю с доктором Горячим и позвоню.
Валентина выразительно кивнула, молча протянула ему листочек с адресом и телефоном доктора, оторвала телефонную трубку от груди и помахала Мише свободной рукой.
– Простите, Бога ради, я уже вас слушаю… – услышал Миша, выходя в коридор.
Он спускался по лестнице и думал, что надо бы узнать, какую Валентине платят зарплату в последнее время, и надо бы эту зарплату увеличить в любом случае.
Пока Миша ехал на Пятницкую по указанному адресу, он позвонил жене. Аня спросила, что и как, Миша сказал, что всё идёт своим чередом, что про то, как и когда они будут прощаться с Юлей, он узнает к вечеру, что беспокоиться не стоит и что он до сих пор не знает, во сколько вернётся. Аня ответила, что она будет его ждать, попросила его держаться и, по крайней мере, о детях и о ней не беспокоиться.
До Пятницкой Миша ехал долго. Движение было сильное, а значит, медленное. Телефон его, обычно в это время суток звонивший почти беспрерывно, в этот раз не беспокоил его. Миша ехал и вновь и вновь вспоминал свой последний разговор с Юлей у неё на кухне. Он перебирал эти воспоминания и всё пытался найти что-нибудь в Юлином поведении такое, что могло бы хотя бы намекнуть ему на то, что с Юлей было уже не так. На то, что в ней уже просматривалась какая-то тень надвигающегося страшного шага.
***Тогда они сидели у Юли на кухне. За окном шёл довольно холодный майский дождик. Весна сильно запаздывала и всё никак не могла разыграться в полную силу.
Юля говорила, что день рождения прошёл хорошо, что на работе её поздравили весело, дружно и даже сделали остроумную газету, которую она Мише потом обязательно покажет. Она сказала, что ещё пару дней после самого дня рождения её поздравляли, всё несли и несли цветы, и что Миша наконец-то последний, и можно точно закончить принимать подарки, цветы, можно ничего уже не ждать, а жить дальше, как обычно, и что это хорошо. Она сказала, что очень боялась, что ей подарят котёнка или щенка, всех предупредила, чтобы этого никто не делал ни в коем случае, потому что догадалась, что на работе именно это сделать и собираются. Сказала, что не может пока, после своего покойного кота, никакое животное принять у себя в доме и не сможет никого так полюбить.
Тогда она ещё расспросила про Мишины семейные дела, про детей. Сказала, что надо бы ей как-то к Мише заглянуть, всех посмотреть.
Встретила Юля Мишу в своём обычном фланелевом домашнем халате. Была как всегда. К коньяку, что принёс Миша, Юля поставила на стол тарелочку с подсохшим сыром и блюдце, на котором лежала половинка увядшего лимона. Всё это она быстро покромсала ножом. Ещё принесла коробку, очевидно, оставшихся от дня рождения конфет. Всё было как всегда и как обычно. Только телефон Юлин не звонил постоянно, пару раз, буквально, кто-то позвонил, Юля отвлеклась ненадолго – и всё. А раньше, помнил Миша, ей звонили и звонили постоянно.
Они сидели тогда. Юля своим голосом, своим кашлем и хриплыми усмешками быстро Мишу успокоила. Так они сиживали много вечеров в течение многих лет. Выпили. И Миша, как раньше, стал рассуждать, делиться планами, хвастаться. Только Юля так его слушала. И в тот вечер она тоже его слушала внимательно. А Миша был тогда сильно увлечён новой для него темой. Как раз он только начал заниматься дорожной разметкой, уже всё про это знал, понимал и даже был в процессе покупки оборудования.
– Удивляюсь, почему же я раньше этой темой не заинтересовался, – после третьей рюмки коньяку на голодный желудок говорил Миша, Юля курила и слушала. – Это же лежало на поверхности… Ха! Точно! Разметка лежит на поверхности… Да… Это же так просто! Разметка дорог в нашей стране и в нашем климате – это же навсегда. Это работу искать не надо! Да все в очередь ко мне будут стоять. Сколько держится разметка на асфальте? Не знаешь! Конечно, теперь уже полоски на дороге рисуют не краской и не кисточкой. Есть уже очень стойкие материалы, и техника появилась просто фантастическая. И фантастически дорогая, между прочим. Но всё равно, каждый сезон надо разметку обновлять. Климат такой. Да и машин уж очень много! А меньше их не станет, мы не дождёмся. Юля, представляешь, я узнал такую штуку! Оказывается, на Кутузовском или на Ленинградке за год в двух левых полосах движения просто колёсами автомобилей съедается… ну, то есть вытирается, два с половиной – три сантиметра асфальта. Каждый год! Какая там, к чёрту, разметка?! Любая сотрётся, будто и не было. Если зайти на эту тему, а я знаю, как туда зайти, то можно не бояться за спокойную старость. Пока будут дороги, работа будет постоянно. Представляешь?!
– Не представляю, – выпуская дым, сказала Юля. – Ты уже думаешь про спокойную старость? Рановато, дружок!
– Юля, не цепляйся к словам, пожалуйста! Ты всё время так говоришь, будто не понимаешь меня. Я всё время чувствую себя с тобой мальчишкой каким-то. А то, что я тебе рассказал… Я над этим, между прочим, уже давно тружусь, и в этом задействовано много людей и много денег. Это, знаешь, не художественная самодеятельность.
Миша всегда чувствовал, что сам разговаривает с Юлей, как мальчишка, ничего поделать с этим не мог, и ему это даже нравилось.
– Миша, наливай. Наливай и не говори при мне про спокойную старость, для таких разговоров я ещё не готова. Вот разменяю шестой десяток, вот тогда поглядим, на какие разговоры меня потянет. А пока уволь.
Они ещё выпили, ещё о чём-то говорили.
– Ой, кстати, – вдруг встрепенулась Юля, – я тут перебирала твои рисунки. Смешно! Давно их не смотрела. Юношеские, наивные, но есть и несколько хороших. Хочу их даже оформить, вставить в рамки и повесить. Ты не против?
– Да делай с ними, что хочешь, – скривился Миша, – только если ты их тут повесишь, я к тебе вообще приходить не буду.
Все Мишины рисунки студенческого времени и времён репетиций в гараже остались у Юли. Юля их берегла. Миша не рисовал уже давно и не любил свои старые рисунки, в которых было много юношеской романтики, символов и многозначных деталей. Он не хотел их видеть, как не хотел вспоминать свои стихи того же самого периода. Миша знал, что Юля где-то хранит и две его тетрадки с этими стихами.
***Ничего особенного в том разговоре Миша не нашёл и не вспомнил. Он подумал только, что надо бы, наверное, свои рисунки и тетрадки забрать из Юлиной квартиры. Теперь они стали никому не нужны. Миша не думал о том, что они нужны ему. Просто Юля их почему-то берегла многие годы.
Он подъехал по указанному адресу чуть раньше времени. Пятиэтажный некрасивый дом выходил не на улицу, а прятался во дворе. В нужном ему подъезде, на первом этаже, располагались нотариальная контора и риэлтерская фирма. Вывески психотерапевта он у подъезда не нашёл. И подумал, что такой вывески и не должно быть.
