Русина Волкова - Родился. Мыслил. Умер
Да, еще забыл сказать, что меня пригласили участвовать в Общественном совете при президенте, на что я с радостью согласился. Все-таки миром должны править не спецслужбы, а философы.
Конец автобиографии
Я сел писать свою биографию, когда прошел земную жизнь до середины. То есть это мне сейчас кажется, что еще столько же, сколько прожил, я еще протяну, судя по моим физически крепким родителям и моему академическому деду, в свои восемьдесят два года в четвертый раз вступившему брак. Первая его жена, моя бабушка, умерла за три дня до своего пятидесятилетия задолго до моего рождения. Это была его любовь с пятого класса школы. Они поженились еще на первом курсе университета, по окончании которого мой дед увлекся космическими исследованиями, а бабушке не давала спать слава Марии Склодовской-Кюри и ядерная физика. В результате то ли по неосторожности, то ли из-за несовершенной технологии она облучилась во время очередных испытаний и скоротечно умерла, оставив горевать любимого мужа. Отец моей бабушки дружил и даже работал вместе с отцом моей мамы где-то за рубежом, поэтому и мои родители знали друг друга практически всю жизнь, сначала заочно - по рассказам родственников, а потом в молодые годы судьба свела их в Москве, где они и поженились. После смерти бабушки дед зарекся жениться, но через несколько лет увлекся одной поэтессой. После трех лет ухаживания, в свои пятьдесят семь лет он таки связал себя узами законного брака с сорокатрехлетней “молодухой” безобидно гуманитарных наклонностей, без какой-либо тяги к экстремальным поступкам и видам деятельности. Но и на этот раз судьба сыграла с ним злую шутку, через три года поэтесса неожиданно умирает в той же больнице, что и первая жена, и тоже от лейкемии. Дед был не просто в отчаянии, но в ярости от такой жизненной несправедливости. Что не помешало ему в шестьсят пять лет жениться на тридцатипятилетней воздушной гимнастке из цирка, собиравшейся уйти после свадьбы на пенсию по возрасту по просьбе жениха, боявшегося возможных цирковых травм. “Она по проволоке ходила, махала белою рукой…” Дед уверял, что в детстве хотел сбежать от родителей и уйти работать в цирк, но только любовь к моей бабушке остановила его от такого поступка. На вопрос, где и как они познакомились, “молодые” не отвечали и глупо хихикали в ответ. Далее произошло, как в старом еврейском анекдоте: “Вы будете смеяться, но Розочка тоже умерла”. Нет, она не упала на арену цирка с трапеции, и не набросился на нее свирепый хищник, уставший от издевательств со стороны дрессировщика. Красавица циркачка погибла под колесами электрички, неудачно зацепившись каблучком за край платформы и упав под колеса последнего вагона. Дед решил, что, наверное, бабушка с того света следит за ним и не одобряет этой погони за невестами, и стал трижды вдовцом и полным затворником. В восемьдесят два года он наконец-таки оправился от брачных травм и снова женился. Обычно в этом возрасте женятся на том, кого видят первым, выйдя из комы: на медсестрах, лаборантках или секретаршах в зависимости от того, где произошел полусмертельный приступ. Наш дед женился на восемнадцатилетней крупье из соседнего казино, в которое он зашел в первый раз в своей жизни, устав от серых будней своего одиночества, по ошибке спутав этот вертеп разврата с ранее находившейся там булочной. Дед шутил, что он строил свою жизнь по уравнению, в котором мужу и жене в совокупности всегда должно быть сто лет. С моей точки зрения, это уравнение страдало своей глупостью: скажем, раз я женился в двадцать пять лет, то моей жене должно было быть семьдесят пять, что ли? Дед отвечал, что он имеет в виду уравнение своей жизни, а мою формулу я должен буду вывести к концу жизни сам.
Что еще? Хлеб я снова начал покупать сам, приспособился. Теперь перед выходом из дома я кладу в правый карман столько денег, сколько я потратил на него вчера, а в левый карман - поправку на инфляцию.
Произошел разрыв не только с братьями, женой и родителями, но и с дочерьми, хотя я по-прежнему посылаю им деньги на образование и пропитание. Случилось это так. Моя старшенькая вышла замуж в Париже, родила сына и написала мне, что он вылитая моя копия. Меня очень удивила эта ее глупость, о чем я и сообщил дочери: “Ты же грамотный человек, дипломы всякие имеешь и, наверное, слышала о теории наследственности. Конечно же, если моя жена родила тебя от меня, а не от кого-то еще, внук должен походить в том числе и на меня - гены, там, всякие, с хромосомами… Чему здесь умиляться? Что мать ваша в то время еще честной женщиной была? А сейчас вообще клонировать всех подряд начнут, так что уж точно не ошибиться будет, кто на кого похож. Что же, по-твоему, опять надо будет прыгать до потолка от схожести черт? Не пойму я что-то тебя, но с рождением первенца поздравляю”. И вот на это мое научное изложение генетики дочь почему-то смертельно обиделась, прекратила всяческое общение со мной, кроме получения денег, да еще сестру свою против меня настроила. За что, спрашивается?
Вот и все. Как жить дальше? Поживем - увидим. Пока что я не знаю, что меня ждет впереди и какой срок мне отмерен. Мой кумир Хайдеггер говорил, что человек становится достаточно старым, чтобы умереть, сразу же после своего рождения. Не буду каркать и упоминать его всуе. Интересно, что думает Крошка Ру по поводу жизни и смерти? Обязательно надо будет ей позвонить и встретиться, вот только схожу в магазин за хлебушком…
III. Это я - Леночка
– Нет, не все, это еще не конец. Я тоже должна что-то сказать сейчас. Я - его жена, можно сказать - бывшая жена, хотя официально мы и не развелись, у него вообще всегда были сложности со всеми формальностями: имя не имя, брак не брак. Расписались мы только после рождения второй дочки, а развестись не сумели вовсе, для него я сразу же перешла в разряд “бывших”, бумажного подтверждения ему не надо было, а квартиру он мне добровольно оставил, так что я не в претензиях. Могли бы и на похороны меня позвать, я бы приехала, а то нашлась какая-то “подруга детства”, которая совершенно незаконно отдала все его наследство публиковать. Она-то, дура, поди, и не знает, что я его законная жена, то есть вдова, и все гонорары мне будут положены, вот так-то! А еще я боюсь, если не выскажусь сейчас сама, то его будущие биографы будут надо мной изгиляться, как над этой бедной Ксантиппой сократовской - все помню про них, как-никак, а мужнины лекции для меня даром не прошли. Нет уж, я сама про нашу жизнь все расскажу.
…Я человек простой, а семья моя - и того проще, оба родителя на заводе всю жизнь пропахали, вечерами - водка, мат и телевизор. Жили мы в самом пролетарском районе Москвы, семья у нас считалась по тем меркам хорошая - ни приводов в милицию, ни пожаров по пьяной лавочке, родители не в разводе, дети не наркоманы. Я была самая задрипанная пацанка в школе: ни кожи, ни рожи, нулевой размер бюстгальтера, глаза враскос от татарского ига остались, волос длинный, ум короткий, ростом пигалица. Девки же в классе были видные: одежда на груди и бедрах трещала по швам, с восьмого класса у всех, кроме меня, были серьезные романы с синяками и абортами от заводских ребят. Как я им завидовала! Как тоже хотела быть взрослой со всеми взрослыми проблемами.
В старших классах пошла на почту подрабатывать на косметику да на постоянно рвущиеся колготки. Однажды принесла корреспонденцию в наш заводской клуб и увидела, что мои ровесники ходят туда пьесы репетировать. Какой-то режиссер решил на наших подмостках начать свою карьеру, в театрах-то не пробиться было, а тут новый клуб, да еще бездельных подростков пруд пруди, и в театре им играть было все же лучше, чем по подъездам ошиваться. Он увидел меня и сказал: “Откуда ты такая взялась - вылитая Ширли Макклейн”. Кто это такая, я не знала, но он был первый человек, который обратил на меня свое внимание и вычленил из толпы. Я не знала, куда девать глаза, тем более что не могла понять его сравнение - хорошо это или плохо? Может, эта Ширли-Мырли сперла у него что-нибудь или вообще дрянь редкая. “Ты приходи к нам, обязательно приходи, я уверен, что тебе понравится”. Я показала ему язык и умчалась работать дальше.
Дома у отца сидели гости, два собутыльника, мать ушла в вечернюю смену. Отец уже лыка не вязал и ушел - вернее, уполз - спать, а один из его корешей увидел меня и решил позабавиться, начал лапать, прижав к стене. “Оставь ее, глянь, она ж как фанера совсем, ухватить не за что. Пойдем лучше ее подружек пообжимаем в соседний подъезд - вот уж где сок-смак!” - случайно по брезгливости спас меня второй. Первый же, гад, все же попытался ущипнуть меня за грудь, ничего не нашел, хотя все равно успел сделать мне больно и противно. “Ладно, девка, нарасти что-нибудь на кости вначале, а потом уже и удовольствие получай, е-мое”, - беззлобно выругался мучитель, и они ушли в поисках более телесно ощутимых моих сверстниц. Я начала рыдать. Сначала -от боли и обиды, а потом - потому что захотелось, чтобы то же самое мне сделал сегодняшний режиссер, тогда бы эта боль была не мучением, а удовольствием. На следующий день после школы и короткой почтовой пробежки я пошла в клуб.
