Моника Талмер - Евангелие от Марии или немного лжи о любви, смерти и дееписателе Фоме
— Нет! -Мертвея, отрезала она. — Не могу… не твоё дело, Фома! Не твоё…
— А… -протянул Фома, и лицо его стало непроницаемым, как небо Иерусалима. — Так я тебя видел, на рынке… тогда, днём… ты как будто разговаривала с кем-то?
— Да выйдем же отсюда… ну пошли, слышишь?!
— Постой. Я хочу знать.
— Ты хочешь знать?… Ну и стой тут! Оставайся! Я пойду одна.
Она метнулась к выходу из города, но Фома ловко опередил её и стал в воротах.
— Говорю -постой, — отрезал он, не пуская её. -Я ведь всегда узнаю, что хочу, Мария. Одну твою тайну я уже знаю. Впрочем… знаю и вторую.
Она попыталась обойти его, но он не загородил ей проход, и остановил её легко, но твёрдо. В отчаянии Мария ударила его кулаком в грудь, но он устоял, схватил её руку и прижал к себе.
— Что? -Насмешливо спросил Фома, глядя ей в глаза и крепче прижимая к своей груди её стиснутую в кулак руку. — Уйти хочешь? И далеко собралась?
— Да что это с тобой, Фома?… Господи, я позову на помощь… я закричу!
— И кого ты позовёшь? Кто придёт к тебе на помощь?… Мария, кто?
Дрожа, она вырвала у Фомы свою руку, и попятилась, не зная, бежать ей назад или умереть здесь, на месте.
— Ты ли это, Фома… Господи, кто ты?…
Она задохнулась от позднего прозрения, и словно впервые увидела Фому. Он стоял перед ней, нерушимый, как ворота, из которых для неё не было выхода.
— Фома… -прошептала она. — Фома… но ведь… послушай, Фома…
— Не надо говорить ничего, не надо… Поздно. Я спрашивал тебя -ты не ответила. Просил пойти со мной — ты не захотела. Оставайся же одна — наверное, так лучше… Мария…
— Да за что же, за что ты мучаешь меня?!… Почему, Фома, не даёшь мне покоя? О, как же, как же я виновата!…
— Помнишь то утро в Кане? -Спросил Фома, и в его узких глазах зажёгся хитрый огонёк. — Вы все смеялись надо мной, я хотел уже уйти… почему не ушёл, знаешь? Сказать?…
Небо дрогнуло и зарокотало.
— Нет, не надо говорить, замолчи, замолкни навек!… -Закричала Мария, силясь перекричать небо. — Куда же ты?… Куда…
— Я говорил тебе -я ухожу. Твои тайны умрут со мной, не бойся — отныне это мои тайны. Свидимся как-нибудь — уж это я тебе обещаю.
— Не уходи… Фома! Фома!!!
Она хотела бежать следом, но кисти рук внезапно похолодели, и земля пошатнулась у неё под ногами.
— Фома!… -В последний раз страшно прокричала Мария под раскаты грома, стоя в арке Золотых ворот, чувствуя уже в руках знакомые иголочки, от которых день в её глазах превращался в полночь.
— Нет, нет… иди, иди… уходи отсюда подальше… — бормотала она вслед Фоме, медленно опускаясь на землю у стены, — уходи… А он простит меня, я знаю, когда-нибудь простит… Ты не знаешь, Фома, что такое любовь… никто на земле не знает, никто…
Мария закрыла глаза и не видела больше ничего.
Душный город ждал грозы, которую предвещало небо, но вслед за Храмом засияли Царские сады. Свет струился из тьмы сквозь свинцовую пелену и застывал, как на картине, неестественно и ярко. Не выдержав его потока, небо раскололось надвое, и из расщелины на землю выпал пронзительно белый, невыносимо слепящий глаза солнечный луч. Тучи не спешили расходиться, зажимая его в тиски, но его одного было довольно, чтобы залить светом весь Иерусалим, от проклятой Генномовой долины до священной горы, где с далёких времён пустовали гробницы пророков.
У одного из её склонов, на насыпанной неприметно сырой земле, примятой, но ещё не поросшей травой, лежали крест-накрест две ветки сорванной вербы.
Не оглядываясь, Фома шёл из ворот, ускоряя шаг, в сторону Гефсиманского сада, навстречу деревьям, последний раз шумевшим для него в Иерусалиме.
