Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой
8
— В этом нет ничего особенного. — сказал Перри — После марихуаны часто хочется есть. — Они сидели у стойки забегаловки, открытой всю ночь на автостраде; Перри курил и пил кофе, а Джой приканчивал последний из двух гамбургеров.
— Хочешь еще один? — спросил Перри.
Джой покачал головой: рот у него был набит так, что он не мог вымолвить ни слова. Чувствовал он себя прекрасно, как ребенок, который вволю наорался, а потом его отшлепали и накормили. Он испытывал к Перри невыразимую теплоту.
— Кто такая Салли? — спросил Перри.
— Салли? Откуда ты о ней знаешь?
— Ты все время повторял ее имя, когда был под балдой. Она что, твоя старая подружка?
— Ну да! Старая подружка! — Вранье! Но если тебе нужна правда, то ты ее не получишь. Не хватало еще, чтобы взрослый мужик хныкал по своей бабушке.
— Так чем бы ты хотел заняться, Джой. Сейчас только четыре утра.
— Я? Что бы я хотел делать? Да плевать на меня! Чем бы ты хотел заняться?
— Нет, нет, Джой, это твоя ночь. Ты только скажи мне, чего бы ты хотел.
— Я хочу делать то, чего хочешь ты.
— Нет. Скажи мне. Сам.
— Но, Перри, черт побери, я и сам не знаю, да и вообще…
— Нет, ты знаешь. Ты отлично знаешь, что тебе надо. И все знают.
— Ну я… м-м-м, я скажу тебе, чем мы занимались в армии. Больше я ничего не знаю, да и вообще это была ерунда, но вот что мы делали — отправлялись в Колумбус и клеили баб — в общем-то и все. Ничего особенного.
— Хотел бы ты и сейчас этим заняться?
— Сейчас? Во дает! Ты хочешь сказать… именно сейчас?
— Да, сейчас. Тебе нужна баба сейчас?
— Ну, черт возьми, я даже не знаю. Мне сейчас так хорошо, что даже баба не нужна. — Джой молча допил свой кофе. Затем он посмотрел на Перри и сказал.
— А чего? Ты тоже хочешь?
— Обо мне не думай. Тебе нужна баба — так?
— Ну…
— Так нужна или нет?
— Ну, понимаешь, если бы какая-нибудь болталась рядом со мной, я бы ее поимел, но я, м-м-м, не хочу причинять тебе беспокойства. — И, окончательно расстроившись, добавил. — Если, конечно, ты сам не хочешь.
— Нет, — сказал Перри.
— Ну, тогда и черт с ними… м-м-м, если только ты не хочешь сказать, что они где-то под боком. Чтобы хлопот не было. Тогда не могли бы, так сказать…
Перри встал.
— Идем.
Он протянул кассирше за стойкой пятидолларовую бумажку, но Джой перехватил ее и сам сунул женщине десятку. Пятидолларовую купюру он сунул Перри в карман брюк. Тот улыбнулся и промолчал.
На краю стоянки была телефонная будочка без дверей. Джой, прислушиваясь, прислонился к ее стенке. Набрав номер и подождав несколько секунд, Перри сказал:
— Хуанита? Это Перри. Перри! Да, это я. Теперь слушай, Хуанита, вот что я хочу, чтобы ты для меня сделала. Хуанита, да не ори ты так громко, у меня уши лопаются. Не засовывай микрофон в рот, а то ты меня оглушишь. Слушай, Долорес на месте? Нет, я не собираюсь говорить с ней. Просто разбуди ее, Хуанита. Я говорю — разбуди ее! Я ей притащу подарок — очень симпатичного парня… Да помолчи ты, Хуанита, и послушай меня. Разбуди ее, сунь в ванну, а мы будем так через полчасика.
Он повесил трубку. Джой стоял с открытым ртом, недоверчиво покачивая головой, не в силах поверить, что на него свалилось такое счастье. Он был словно ребенок, перед которым во плоти предстал ангел-хранитель.
— Перри, ну ты и сукин сын! — сказал он дрожащим от обожания голосом.
В машине, когда они уже вырулили на автостраду, Перри сказал:
— Знаешь, Джой, а ведь ты мне вечер испортил.
— Как? — встревожился Джой. — Каким образом?
— Видишь ли я получаю удовольствие главным образом, когда мне удается тратить на других деньги Марвина. А ты не дал мне уплатить по счету.
Джой с облегчением засмеялся.
— Да нет, — сказал Перри. — Я серьезно. И больше не делай этого.
— Слышь, Перри, этот парень, ну, как его, Марвин — он что, твой родственник или чего-то другое?
— Нет, он просто мой хозяин. Я работаю на Марвина.
— А? Ну да, я понимаю. Он твой босс. — Ему показалось, что он все понял. Но по мере того, как перед его глазами всплывала сцена в кафе, он чувствовал, что новая информация только все запутала. — Значит, босс?
— Да, это верно. Марвин меня нанял, чтобы я делал для него очень непростую работу. Предполагается, что я буду напоминать ему, как он омерзителен, и мое вознаграждение зависит от того, насколько я в этом преуспею. Несколько лет назад я занимался чем-то схожим на Востоке и с тех пор приобрел определенный опыт. Я научился понимать, что людям на самом деле надо и даю им то, о чем они потаенно мечтают. Закури-ка для меня, идет? — он протянул Джою сигарету.
Джой торопливо наклонился вперед, едва не стукнувшись о ветровое стекло и, прикурив сигарету для Перри, сунул ему в губы. Перри затянулся, вынул сигарету, изо рта и продолжал рассказ:
— Например, тебе становится ясно, что человек, который не закрывая рта, болтает, как ему нужна нежность и забота, только и мечтает, чтобы испытать ужас. И я вижу, что он просто не может это высказать. Я не говорю о людях, которым в самом деле нужны тепло и забота; они на этот счет не распространяются. Я говорю только о тех, которые только и знают, что трепаться об этом. И можешь биться об заклад, что от любого внимания, да и просто от вежливого обращения их воротит. С другой стороны, ты не можешь так просто взять и тряхануть их страхом, пусть даже они и мечтают об этом, ибо они слишком трусливы получить то, что им нужно. Тебе приходится быть с ними до ужаса холодным и давать им в час по чайной ложке, да еще и говорить об этом не впрямую.
Но ничего не может быть проще. Даже когда их колотит от страха, они должны считать, что к ним относятся с любовью. Время от времени приходится давать им встряску. Но не очень часто. И делать вид, что ничего не происходит. То же самое и со страхом: не очень много, в меру. Пусть он вздрагивает от выражения твоих глаз, пусть дергается, когда его слегка подкалываешь — кровь пускать не стоит.
Что касается Марвина, думаю, со своей задачей справляюсь я неплохо. Сначала… то есть до того, как мы встретились, он считал себя сущим червяком — и по форме, и по содержанию. Но он уже не мог больше выносить такое отчаянное положение, оно было непосильно для него, и он был в полном ступоре. И вот, прошло всего лишь несколько кратких месяцев — я довел его уже до состояния окуклившейся личинки, и он счастлив успехом, которого мы добились. Что тут возразить? Разве у него не довольный вид?
Но, боюсь, долго это не продлится. У Марвина слишком много претензий. Он хочет, чтобы я в конце концов просто раздавил его, так сказать, подмял под себя, вышиб из него дух. Но я на это не подписывался. Я куда лучше чувствую себя в таком промежуточном положении, когда надо действовать очень тонко и искусно; молоток и тесак мне по вкусу. Кроме того, Марвин не хочет, чтобы за его же деньги его еще и прикончили. Он в таком упоении, что когда-нибудь это плохо кончится. Но только не с моей помощью. Свое дело я знаю.
— Это уж точно, — сказал Джой. — Ты свое дело знаешь туго. Кстати, сколько тебе стукнуло, Перри?
— Двадцать девять… уже подходит к сотне.
— Черт, а мне всего двадцать пять, — сказал Джой, — и я просрал всю свою жизнь, Перри, клянусь тебе, так оно и есть. Я и представить себе не мог, что может быть такое, о чем ты только что рассказывал.
— Я бы сказал, что это жутко забавно, Джой. Но больше всего мне нравится твоя невинность.
— Да нет, — сказал Джой. — Боюсь, что я не девственник, Перри. Я-то, конечно, туп как пробка, но натрахался вдоволь.
— Да я не о такой невинности говорю.
— Вон оно что! Так скажи мне толком, о чем ты ведешь речь, Перри. Давай, Перри, потому что мне пора разобраться с этим дер-р-рьмом.
Перри так долго не сводил глаз с Джоя, что тот стал волноваться, ибо машина неслась по шоссе. Затем Перри перевел взгляд обратно на дорогу, рассеянно покачал головой, словно его внимание привлекало нечто, скрывавшееся за горизонтом, и еле слышно сказал:
— Это будет, это придет.
В приливе благодарности и нежности Джой положил руку на плечо Перри и сжал его.
— Ты мой самый лучший приятель из всех, что у меня были. — Но слова эти были лишь слабым отражением того, что он чувствовал. Джой испытывал сильнейшее побуждение говорить без остановки, вытолкнуть все слова, которые, наконец, точно дадут Перри понять, что он к нему испытывает.
— Слушай, конечно, я не могу назвать тебя своим лучшим другом, потому что, понимаешь, когда я был в этой вонючей армии, ну все такое, у меня была куча приятелей, но никто из них и половины того не сделал для меня, что делаешь ты. То есть, вот ты катаешь меня, чтобы ублажить, гамбургерами кормишь. И все это просто так! Ну да, конечно, для чего-то все это делается, но главное — ты разговариваешь со мной, черт побери, и ты говоришь, мол, Джой, то, Джой, се. Со мной никогда и никто так не обращался, у меня, черт возьми, никогда не было настоящего друга, понимаешь, друга! Понимаешь, что ты мне даешь?
