Александр Костюнин - Сплетение душ

А сама бегу уже во весь дух с крутой горы.

Папа навстречу.

Слились…

– Папа, я так тебя всегда ждала! – только потом я поняла, что осознанно обращаюсь к нему впервые.

Стоим, обнявшись, на перекрёстке дорог. Отовсюду стекаются соседи.

Опомнилась я после слов старика Морозова:

– Оля, баня затоплена, есть ли во что переодеть отца? Я и одежду бы собрал.

Есть. Мы сберегли для него.

Папа, намывшись, облачился в чистое и вышел к людям.

Кто-то послал нарочного на базу сообщить маме радостную весть. Мама всю дорогу бежала, раскраснелась, волосы растрепались, но от этого она стала ещё красивее. Молча прижались друг к другу. Не целуются. Стоят в центре, а народ столпился большим кругом.

В голос ревут все.

И женщины, и мужчины…

По случаю возвращения устроили праздник. Нашлось спиртное, да и закуску было из чего приготовить. Несколько пар рук намывали, шинковали, жарили. Быстро накрыли столы прямо на улице, и все начали веселиться, словно это их мужья вернулись.

Глядя на родителей, я гордилась своими корнями. Восхищалась родительской чистотой, их умением любить преданно.

Меня, восьмиклассницу, поражало то, что за четырнадцать лет тюрьмы отец не утратил умения быть нежным. Из бани, которую он построил вскоре за домом, приносил мать на руках. Я с улыбкой наблюдала за своим влюблённым в маму отцом (мне родители казались старыми).

При нём мама сразу как-то расцвела, пополнела. Папа взвалил самое тяжёлое на свои плечи. С большим хозяйством забот и дел хватало. Летом он устроился работать на тракторе в леспромхоз: возил доски, брёвна, с охотой брал в руки топор.

Не зря Ленин писал: «Карелы – народ трудолюбивый! Я верю в их будущее».

Отцу за работу были положены хлебные карточки. Подошло время рассчитываться – не выдали…

– Хлеба ему захотелось?! Пусть спасибо скажет, что живой!

Только не знали мы тогда – кому именно сказать спасибо?

Пришла пора идти на работу и мне. Никто не понукал.

Необходимость – лучший стимул.

Я устроилась в Осинниках на шахту. Сняла для жилья койко-место у незнакомых людей. Из Берензаса не успеть – далеко. На работу к шести утра.

Одновременно училась в школе рабочей молодёжи. С утра – на работе, вечером – за парту. Шесть месяцев без отрыва от производства осваивала специальность моториста подземных транспортёров, постигала технику безопасности. В итоге могла самостоятельно управлять лебёдкой, грузить уголь с ленточного транспортёра, откатывать техникой вагоны, сланцевать лаву, пользоваться насосом, следить за работой мощных вентиляторов. Я потом даже сама заменяла сальники, не ожидая слесарей, чтобы техника не простаивала.

Каждый рабочий день начинался с получения наряда.

Что такое наряд?

За два часа до начала работы приходишь в кабинет начальника участка и узнаёшь о задании на день. Здесь докладывают об авариях за предыдущую смену. Тут же обычно проводится политминутка, во время которой все как один подписываются на государственный денежный заём в размере месячной оплаты. Решение это добровольное, а не то что «хочу – подписываюсь, хочу – нет».

Получив задание, идёшь надевать комбинезон, получать каску с фарой, аккумулятор – подзаряженный и проверенный заново. И на клеть – в лифт, чтобы опуститься на восемьсот метров под землю.

Если высота лавы, или, иначе, самого угольного пласта, небольшая, то сланцевать, очищать лаву от оставшегося угля, подтаскивать затяжки, чтоб крепить кровлю, приходится ползком, лёжа.

Бывало, развалишься себе, как барыня…

Выходит, шахтёр – вторая женская профессия, которая позволяет зарабатывать деньги лёжа. Но она не является древней. Это – завоевание Советской власти.

Я – ученица девятого класса – единственная из девушек работала в забое. Кругом одни мужики. Мат в воздухе стоит – глаза щиплет…

Дядя Федя Выглов попросил принести «коня».

Я решила, что предмет внешне должен хоть чем-то его напоминать. Ничего похожего не нашла. Так об этом честно ему и доложила, вернувшись обратно. Он свирепо глянул на меня, пошёл в глубь лавы и притащил оттуда какую-то ржавую проволоку. Трясёт ею у меня перед самым носом (чтоб лучше рассмотреть могла) и на весь забой:

– Что ё.………………………?!

Так обидно стало, что я заплакала.

Дядя Федя не ожидал: растерялся, обмяк как-то весь. Не видел ещё такого чуда под землёй. И как бы извиняясь:

– Ну что ты… Оля. Это же просто вводные слова. Через год ты будешь ругаться хлеще моего. Хочешь – научу!

Оказывается, для шахтёров «конь» – это вовсе не крупное копытное животное, как я думала. Это всего-навсего тросик с петлёй на конце, чтобы таскать затяжки для укрепления лавы.

Теперь я спокойна. После такого урока уже не забуду.

Педагоги – прямо от Бога!

Смена закончилась. Теперь ещё как-то нужно самой добраться до клети, подняться на-гора, принять душ, сдать лампы на проверку и аккумулятор на подзарядку.

Всё.

Устала.

Сейчас бы на квартиру, поужинать и отдохнуть, а тут школа. Поесть спокойно некогда. Обходилась кружкой холодной воды (чай мы в Сибири не пили) и на ходу куском хлеба с копчёной колбасой. Кормили рабочих теперь заметно лучше.

Однажды я опоздала на работу: пришла не в шесть часов утра, а около восьми. Я к начальнику участка Чепелю.

– Извините, я проспала…

– Иди, досыпай!

Со слезами выскочила из кабинета. Хорошо, слесари заступились:

– Николай Николаевич, она живёт на чужой квартире, занятия в вечерней школе заканчиваются ночью, пока поужинает. Тем более, это впервые.

Я за дверью стою, сквозь рёв прислушиваюсь.

– Яковлева, зайди!

Простил. Хотя имел полное право посадить в тюрьму.

Вспоминая о шахте, не могу смолчать о постоянном гнетущем ощущении: на тебя беспрерывно давит тяжёлый, чёрный каменный свод. На голову, на грудь, на глаза.

Спирает дыхание… Чувствуешь себя совсем маленькой и беспомощной.

На основном штреке ветродуй. К этому тоже не скоро привыкаешь.

Трудно молодой девчонке преодолеть и страх постоянной смертельной опасности.

Завалы. Сколько людских жизней смолкло под предательски обвалившимися пластами. Если бы все погибшие разом ожили – земля бы зашевелилась в тех местах…

Зачем выдумывать ад? Спуститесь в шахту!

Рискуют жизнью все рабочие, но особенно посадчики лавы.

Уголь весь отгружен, пласт закончился. Осталось только ловко сбить деревянные опоры, которые до недавнего времени поддерживали земной небосвод, – и «всего делов».

Смельчаки, особый отряд, должны топором с одного удара выбить столб и бежать ко второму, третьему – в сторону выхода, наблюдая, как пространство, которое ты только что занимал, перестало существовать, проглоченное обвалившейся землёй.

Не всегда и не все успевали вырваться из этой преисподней.

Иногда грунт, как своенравный разбуженный гигант, оползает не только там, где сбиты столбы, но и слева, и справа.

Везде…

Везде, и даже там, куда ещё только должны следовать посадчики, пробираясь к выходу. И вот тогда неподъёмная, чёрная бездна навеки поглощает и воздух, и свет, и жизнь, превращаясь в могилу. Посадчикам лавы перед началом работы давали для смелости спирт.

Считалось дурным тоном задумываться о фактической стоимости такого угля. Людей в стране хватало. Спирта тоже.

Конечно, те, кому не нравилась работа в шахте, могли, не дожидаясь пенсии, покинуть подземку. Но для этого нужно было сначала стать… беременной женщиной.

Других вариантов не существовало.

Наступила пора сдачи государственных экзаменов в школе.

И тут – на тебе!

Чепель сообщил: вышел указ, разрешающий увольняться квалифицированным рабочим из шахты для поступления в высшие учебные заведения.

Господи! Учиться на филолога – моя сокровенная мечта.

Чтоб папа дал мне добро оставить работу, я пригласила его к себе в Осинники в гости. Купила бутылочку, угостила хорошо и получила-таки согласие.