Ханна Кралль - Королю червонному — дорога дальняя
— Цветы?
— Да, маленький букет. Этот мужчина принес. Весенние цветы, ранние, похоже, из магазина. Скромный букетик, но из магазина, так сказала хозяйка. Больше она ничего не знает, — добавляет Лилюся, — ушли — и всё. С пожилым мужчиной. Примерно месяц назад.
Плед
Ей приходит в голову отличная мысль: надо поехать в Вену.
— Что ты так на меня смотришь? — спрашивает она Лилюсю. — Он же в Маутхаузене, верно? То бишь в Австрии. Значит, в Вене я буду к нему ближе, и мне будет легче его спасти, разве не так?
— Все так, дорогая, — соглашается Лилюся и улыбается успокаивающе, словно разговаривает с душевнобольной. — Почему бы и нет? Поезжай в Вену и спасай его.
Как добраться до Вены, Лилюся не знает.
Тереса видит рядом с дамой червей мужчину в форме, но где его искать, карты не говорят.
— Вена… Ах, боже мой, Вена!.. — предается воспоминаниям тенор, печальный шатен. — Помнится, мы с Зосей слушали «Севильского цирюльника»…
Она прерывает его после первых же тактов и клянется, что непременно дослушает каватину, как только вернется.
Идет к Стефе. К человеку, у которого покупала цианистый калий. К Франтишеку в Скаржиско. К Кенгуру в дом у словацкой границы. К венгерскому еврею в Краков. К официанту в кафе «У Розы»… Мой муж в Маутхаузене, объясняет она всем и каждому, в Вене мне будет легче вытащить его оттуда. Ты не знаешь (вы не знаете), как добраться до Австрии? Мой муж в Маутхаузене…
Пани Крусевич посылает ее к своей знакомой, которой когда-то шила постельное белье. Муж — бывший судья, сама она держит детский сад (у нее можно оставить ненадолго еврейского ребенка).
На улице холодно и темно. Жена судьи болеет. Лежит в широкой супружеской кровати, на тумбочке — зажженная лампа и стакан чая. Ноги больной прикрыты пледом. Мягким, пушистым, в цветную клетку.
Судья угощает ее чаем с ломтиком лимона, поправляет жене подушку. Потом поправляет еще и плед — старательно, заботливо подтыкает вокруг ног, чтобы ниоткуда не дуло.
Судья понятия не имеет, как добраться до Вены. А она говорит:
— Какой красивый плед. Должно быть, очень теплый. И легкий, верно? Легкий, но теплый…
— Плед как плед, — удивляется судья. — Не помнишь, где мы его купили, дорогая?
Она поднимается со стула, берет на дорогу бисквит, желает жене судьи скорейшего выздоровления и обещает расцеловать пани Крусевич.
Ближе
Венские дети бегут с ранцами в школу, венские пекари тащат ящики с булками, в кафе подают настоящий венский кофе, а в ресторанах — венский завтрак. Только сосиски по карточкам. Официанты ловко вырезают купоны — у каждого на поясе болтаются изящные ножнички на цепочке. Карточки в случае необходимости можно купить на черном рынке — на Мексико-плац. Официант в отеле «Захер» рекомендует их знаменитый торт, а постоянным клиентам терпеливо разъясняет детали тяжбы по поводу названия. Правда, лично он не сомневается: суд признает право на название торта исключительно за кухней отеля.
Война ощущается вечером. Окна зашторены, улицы не освещены. Люди ходят с фонариками. Батарейки достать сложно, и кто-то изобрел фонарик, работающий по принципу динамо-машины. При вращении рукоятки он пронзительно пищит, и этот звук, оглашающий ночную Вену, напоминает о войне.
Она ездит в Вену с надежным пропуском, который достал ей официант из кафе «У Розы». Он познакомил ее с одним из тех новых клиентов, к которым хозяйка относится с особым почтением. Коротышка, ей по плечо, совершенно седой. Она поскорее села, чтобы не задевать его самолюбие, но он оказался вовсе без комплексов. Официант хотел помочь гостю, но тот отстранил его, разбежался, подпрыгнул и сам сдернул шляпу с вешалки. Она рассмеялась. Встретив суровый взгляд, испугалась, что обидела его, и замолчала.
Седой познакомил ее с инженером из Организации Тодта[21] — немцем, с которым вел дела. Организация сооружала военные казармы, мосты и дороги, выдавала направления на работу и пропуска для поездок. Адрес стройки можно получить уже в Вене.
— Если вы хотите у нас работать… — начал инженер.
Ну разумеется, она хочет, — и тут же получает пропуск — Marschbefel. Денег инженер не берет — ему нужен табак, непременно листовой, десять килограмм.
Она складывает листья табака в черный лаковый чемодан, прикрывает ночной рубашкой и едет в Вену. Сестра инженера — квартира в хорошем месте, в первом районе, мраморная лестница, рояль «Бехштейн» в гостиной — старательно отсчитывает купюры. Вдвое меньше, чем дали бы на Мексико-плац, но все равно неплохо. К тому же она еще рассказывает, где можно купить модный и недорогой итальянский шелк.
В конторе Организации Тодта, близ Карл-Люгер-плац, коллега инженера предлагает ей работу в Далмации. Но Далмация далеко от Маутхаузена, так что она просит Marschbefel для возвращения в Варшаву.
В Варшаве она продает итальянский шелк. Инженеру говорит, что передумала и не хочет строить казармы, мосты и дороги, но новый пропуск в Вену ей все равно нужен. Инженер просит еще листового табака — пятнадцать кило.
Все отлично
О ее поездках в Вену узнают знакомые.
Янка Темпельхоф просит взять ее с собой. Официант из кафе «У Розы» просит взять с собой пана Графа.
Янке Темпельхоф — школьной подруге Халины — не откажешь. Официанту — тем более.
— Пан Граф, — объясняет официант, — приехал в Польшу за новыми документами, и теперь ему пора возвращаться. В ваших интересах взять его, пани Марыня, — добавляет он, понижая голос, — у него в этой Вене большие возможности.
Она могла бы сообразить, что значит «новые документы». Понятно, что старые попали в нежелательные руки.
Однако из всего сказанного она слышит лишь слова про большие возможности в Вене. Именно такого случая она и ждала!
Инженер из Организации Тодта выдает пропуск — на трех человек, а в черном чемодане лежат уже двадцать килограмм табака.
Через несколько дней Граф получает известие. Ему сообщают (источник самый надежный), что ее муж жив.
Через неделю он говорит: я попытаюсь его вытащить.
Она встречается с Графом в кафе «Прюкель», недалеко от Организации Тодта.
Она в восторге от его безукоризненных манер.
Он заверяет, что ее муж жив.
Все отлично.
В кафе «Прюкель» она ждет инженера — он должен принести ей очередной пропуск. Напротив входа стоит горшок с фикусом, рядом висит зеркало. Она садится лицом к двери и наблюдает за улицей. Сядь она спиной к двери, увидела бы их в зеркале. Двоих мужчин, входящих в кафе, оглядывающихся по сторонам. А они увидели бы ее со спины, им пришлось бы сначала обойти столик, заглянуть в лицо… Все равно она не успела бы сбежать, но выиграла бы минуту или две. (Хотя зачем ей эти минуты?)
Мужчины подходят к столику.
Тот, что пониже, спрашивает:
— Вы ждете господина инженера?
Она отвечает утвердительно.
— Он ждет вас в другом месте…
Они стоят у ее столика. Тот, что повыше, делает знак официанту, она расплачивается, и они выходят из кафе.
Идут мимо платанов и кленов бульварного кольца к Дунайскому каналу. У канала мужчины берут ее под руки. Одновременно, с обеих сторон, не говоря ни слова. Словно боятся, что она бросится в воду. Но она вовсе не собиралась бросаться в воду.
Они сворачивают на набережную Франца-Иосифа и направляются к зданию, о котором она много слышала. Когда-то здесь располагался роскошный отель «Метрополь», теперь — венское гестапо.
На втором этаже, в комнате сто двадцать один, у нее забирают сумочку и записывают фамилию. На сегодня все. Розовый толстячок в коротких тирольских штанах и кожаной куртке ведет ее в тюрьму — пешком. За углом стоит старик с медицинскими весами, перед ним на тротуаре керамическая копилка. Она подходит, снимает туфли и встает на весы. Гестаповец на мгновение теряет ее из виду.
— Эй, — кричит он, — где же ты? — и сует правую руку в карман куртки.
— Не волнуйтесь, — успокаивает она его, — я просто хочу взвеситься, — и сдвигает грузик на линейке весов к центру. — Ровно семьдесят, — сообщает. — Без туфель.
Она спускается с весов, обувается и аккуратно ставит грузик на ноль. И только теперь спохватывается: сумочки-то у нее нет.
— Вы не могли бы… — обращается она к гестаповцу.
Тот сует руку в карман и бросает старику монету.
— Фирма угощает, — говорит он и хохочет. Потом серьезнеет. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает.
Она пожимает плечами, потому что, в сущности, и сама не знает зачем.
В тюрьме у нее отбирают медальон и выдают газету «Фолькишер Беобахтер». Оказывается, она политический узник, и ей полагается ежедневная газета.
В камере двое нар, два стула и унитаз, все прибито к стенам и полу. Забранное решеткой окно снаружи прикрыто плитой. Через щель между плитой и рамой просачивается свет. Нары поднимаются, точно полка в спальном вагоне, и запираются на замок, ключ у надзирателя. Она садится на унитаз, кладет ноги на стул. Пролистывает газету, складывает. Отрывает полоски, сворачивает в трубочки и накручивает на них пряди волос. Ложится спать в папильотках, укрывшись тонким и колючим бурым одеялом.
