Лидия Арабей - Череда
– Ну, это если на поезд или на самолет, – сказала жена завуча.
– Даже и на свидание. Что было бы, если б я опоздал на то роковое свидание? Потерял бы тебя навсегда.
Завуч был веселый человек, в компании он всего много шутил и смеялся.
В это время в дверь опять позвонили. Людмила Макаровна подхватилась, чтоб идти открывать. За ней в прихожую вышел и Павел Иванович.
Теперь гости пошли один за другим, Людмила Макаровна еле успевала принимать цветы, целоваться, носить в спальню подарки. Павел Иванович тоже всем радостно улыбался, мужчинам пожимал руки, наклонялся и целовал ручки дамам, помогал раздеваться и вешать пальто. Скоро вешалка была совсем полная, и одежду стали носить в комнату дочери, класть на стол, на пианино.
Дочь, в коротеньком синем платье, похожем на распашонку, с высоко начесанными волосами, немного стыдливо отвечала на приветствия. Почти все гости, увидев дочку, хлопали в ладоши и говорили: «Господи, это Ирочка? Так выросла, а красивая какая, замуж скоро…»
Сначала эти восторги нравились Ирочке, а потом стали надоедать, все говорили одно и то же. Заходил новый гость, и она уже ждала: сейчас увидит ее и всплеснет руками, начнет говорить то же самое, что и все, – и не ошибалась.
Немного охладило ее праздничное настроение и то, что гости были один в одного старые, ровесники родителей, а такие гости, Ирочка знала уже из своего опыта, после двух-трех рюмок начнут говорить о своем, запоют песни и о ней забудут. Поэтому она тихонько обрадовалась, когда увидела, что Митя, ее двоюродный брат, художник, привел с собой друга. Друг был с коротенькой черной бородкой и не ровесник Ирочки, постарше, но Ирочка почувствовала, что с ним ей будет веселее.
Людмилу Макаровну незнакомый парень, непрошеный гость, не обрадовал, она подумала, что ее племянничек поступил не очень тактично – привел к ней неизвестно кого, – но ничем не показала своего неудовольствия, приветливо приняла парня, тем более что тот подал ей букет белых нарциссов и, знакомясь, поцелов руку.
– Меня зовут Олегом, – отрекомендовался парень.
Он был в толстом шерстяном свитере, в ботинках на резиновой подошве и среди гостей Людмилы Макаровны сразу выделился своей будничной одеждой.
В квартире теперь было полно людей, сидели, стояли, кто где мог, кто где нашел место, потому что почти всю гостиную занимал сервированный стол. Возле него стояла группка мужчин, о чем-то разговаривали, женщины собрались в спальне, осматривали там друг у друга платья, вели разговор о своем, женском.
Пора было садиться за стол, но ожидали декана с женой. Если б опоздал кто-либо другой, Людмила Макаровна не томила бы всех гостей, заставляя ждать одну пару, но это был декан, начальник ее мужа, и Людмила Макаровна не хотела начинать праздник без него. Она старалась занять гостей, подтолкнула Павла Ивановича, чтоб шел к мужчинам, а сама отправилась в спальню – с женщинами она справится.
Павел Иванович подошел к мужчинам, стоявшим кучкой возле стола. Здесь были заместитель декана, высокий, крепкий мужчина с широким добродушным лицом, рядом с заместителем декана светил лысиной завуч, напротив него стоял муж Веры Петровны, старшей преподавательницы, что вела занятия в их институте, тот самый Верин Володя, которого жена сегодня приводила Павлу Ивановичу в пример.
Был с ними и Ходасевич, но, кажется, немного в стороне и не принимал участия в общем разговоре.
Павел Иванович давно не видел Ходасевича, наверное, целый год, с прошлого дня рождения жены, и теперь заметил, что Ходасевич сдал, постарел, лоб высоко оголился, шея под воротником сорочки собралась в морщины. У Павла Ивановича появилось нечто похожее на жалость, сочувствие к Ходасевичу, он подошел к нему, взял под руку.
– Как жизнь, Степа? Давно тебя не видел, – сказал теплым голосом.
Ходасевич оглянулся, улыбнулся Павлу Ивановичу, улыбнулся, казалось, одними губами, глаза были не то грустные, не то усталые.
– Растут дети, – ответил Ходасевич.
Павла Ивановича эти слова будто кольнули. При слове «дети» он почему-то подумал не о дочери, а представил того – стриженого, с ухмылочкой. «Может, он что-нибудь знает», – с тревогой подумал Павел Иванович про Ходасевича. Ответил с деланным спокойствием:
– Да-а, растут.
– Мой старший на четвертом курсе институ. Младший школу кончает… А твоя – глянул сегодня – еле узнал, выросла за этот год, – сказал Ходасевич.
«Ничего он не знает, – разозлился сам на себя Павел Иванович. – На мне уже, как на том воре, шапка горит».
Он начал слушать, о чем беседовали мужчины, собравшись в кучу.
– Нет, вы не говорите, дача – это лекарство, – говорил заместитель декана. – Летом ведь в городе задохнуться можно, а там свежий воздух и, скажу вам, физический труд. Подолбишь лопатой землю – потом вола готов съесть. – Он стоял, немного расставив ноги, заложив руки за спину, как человек, который чувствует под собой твердую почву, который привык, чтоб слушали, когда он говорит.
– А мы в этом году четырнадцать ведер клубники собрали! И варили, и компоты делали, и так ели, – похвалился муж Веры Петровны.
– Так ведь говорят, что дачи будут скоро отнимать и новых больше строить не разрешат, – сказал завуч.
– Бросьте вы, – махнул в его сторону рукой заместитель декана. – Будут отнимать у тех, кто нажил не своим трудом, у спекулянтов, у воров будут отнимать, а у честных людей не отнимут.
– А ты себе дачу еще не построил? – спросил Павел Иванович Ходасевича, желая и его втянуть в разговор.
Ходасевич засмеялся.
– Мне не за что строить дачи… Да если б и было за что, не по мне это, – ответил он. Ходасевич помолчал, может, ожидая, что у него спросят, почему строить дачу не по нем, но у него никто не спросил, и он заговорил, немного со смехом, а немного и с раздражением: – Насмотрелся я на этих дачников, на этих огородников. Иной из них за машину навоза готов черту душу продать. А построить дачу? Тут ремонт в доме делаешь, и то проблема – где кран достать, где раковину? – а там… Без махинаций ведь не обойдешься.
Заместитель декана крякнул, покачал головой.
– Да, конечно, трудности есть. Что ж, если у нас через государственные каналы не все легко купить, но я лично и гвоздя не взял незаконно.
– И вообще – диву даешься, – развел руками Ходасевич. – Садят на тех дачах картошку, огурцы, помидоры, все же это в магазинах есть, и дешевое.
– Это точно, – засмеялся завуч. – Один мой знакомый собрал первые яблоки со своего сада, принес домой, и начали они с женой считать, во сколько им обошлись эти яблоки. И что вы думаете? Вышло, что одно яблоко стоило двести пятьдесят рублей! Золотые яблочки!
– Ну, это на первых порах они такие дорогие, потом окупятся, – сказал муж Веры Петровны. – И вы говорите – магазины, – повернулся он к Ходасевичу. – Разве можно сравнить помидор покупной и тот, что у тебя на грядке вырос, свой, собственный помидор!
Теперь засмеялись глаза Ходасевича, одни глаза.
– Вот именно – свой, собственный помидор. Собственный! – Он сделал ударение на последнем слове.
Павел Иванович испугался, что начнется вдруг спор, он пожалел уже, что затронул Ходасевича, разве он не знает, как тот со всеми задирается. И начал ублажать гостей.
– Ладно, ладно, – заговорил он, – кто хочет, пусть ест покупные помидоры, кто не хочет покупных, пусть ест свои, кто хочет, пусть строит дачу, кто не хочет, пусть не строит.
Он недовольно посмотрел на часы, – было бы очень хорошо теперь пригласить гостей за стол, но декан еще не появился, и Павел Иванович не знал, ждать его дольше или нет, надо было посоветоваться с женой.
Лавируя между накрытым столом и в беспорядке поставленными стульями, он вышел из гостиной, подошел к двери спальни, открыл дверь и, отыскав взглядом среди женщин Людмилу Макаровну, мигнул ей, чтоб она вышла.
– Надо приглашать людей к столу, – зашептал Павел Иванович жене. – Девятый час, – он постучал пальцем по стеклу часов, которые были на его руке, – сколько можно ждать?
Жена посмотрела на него возбужденным взглядом, заговорила, поправляя на плечах платье:
– А почему его нет, не знаешь? Конфликта у тебя с ним не было никакого?
Павел Иванович пожал плечами.
– Кажется, не было.
– Хорошо, приглашай всех к столу… Сколько же можно ждать, – решительно сказала Людмила Макаровна. И, широко открыв дверь в спальню, громко сказала, показывая рукой на гостиную: – Дорогие женщины, там мужчины без вас совсем истосковались… Прошу к столу! Прошу, прошу. – И сама первая направилась в гостиную. Надо было тактично, незаметно, будто случайно посадить каждого на свое место.
– Василий Борисович, садитесь, пожалуйста, с Анной Романовной вот здесь, здесь вам удобно будет, пожалуйста, пожалуйста, – повела она к столу заместителя декана. – Садитесь все, садитесь, где кому нравится, – поворачивалась она к гостям. – Митя, ты молодой, садись с Нелли Игоревной, – подсаживала она племянника к учительнице музыки. Увидев, что дочку держит за руку бородатый Митин друг, собираясь вместе с ней сесть, будто не замечая парня, взяла дочь за плечи. – Ирочка, ты с нами сядешь, со мной и с папой, вот сюда иди. – «Ишь ты, схватил уже… Я тебе покажу», – разозлилась на бородатого Людмила Макаровна. Дочку она берегла, боялась, чтоб не закружил ей голову какой-нибудь шалопай.
