Юлий Крелин - Исаакские саги
В журнале сказали, что напечатают сразу. Как у них говорят: с колёс.
Вера не хочет откладывать операцию в долгий ящик и всё убыстряет. Но категорически требует, чтоб оперировал Борис. «Я так хочу. Имею же я право требовать в сложившейся ситуации» «Вера, но пойми, в конце концов, это не этично: мы стараемся не оперировать своих близких» «Был ты мне близкий. Сейчас можешь. Внематочной нет, а то был бы близкий. Я настаиваю. Всё-таки ты должен искупить и доказать, что ты…» «Ничего не понимаю. Что искупить? Что доказать?» «Доказать, что, по крайней мере, ты мне друг. В конце концов, если б не я, твои рассказы, так и оставались бы придатком этой дурацкой, как ты сам говоришь, диссертации» Борис сдался. Операция была назначена и внесена в график ближайшего времени. Пока Борис обходил её палату стороной. Накануне операции она сама его нашла и вызвала на очередной разговор.
«Боря, мне уже достаточно лет. У меня есть дочь. Больше я, ни при какой погоде, рожать не хочу. Живу я одна. Прошу тебя во время операции перевязать мне трубы. Хватит с меня беременностей и абортов» «Ты сошла с ума. А если ты снова выйдешь замуж?» «И в этом счастливом случае, о ребёнке и речи быть не может» «Но я такие вещи не имею права делать. Это, в конце концов, уголовщина» «А ты всегда делаешь только то, что имеешь право? А меня оставить ты имел право?» «Нет, нет, нет! Нельзя. Есть вещи, которые нельзя — и всё. Обратись к гинекологам. Приведи им какие-то доводы и пусть этим занимаются специалисты» «Нельзя! А то, что твоей неожиданной сексуальной агрессией ты сорвал мне весьма перспективный роман, это можно. Ты сломал сук, на котором я, казалось мне, прочно сидела. Извини, пожалуйста»! «Я не знаю, что тебе ответить. Вообще-то, я такой же агрессор, как и Израиль, начавший шестидневную войну. — У Бориса появилась реальная возможность сменить направление разговора. — Кстати, мы тоже с тобой встречались не больше шести раз. — И не воспользовался. Не сумел продолжить неожиданно возникшую тему. — Вера! Уволь, Вера, уволь. Давай закончим этот разговор» «Неужели ты будешь такой неблагодарной скотиной. Такой же, как и все. Человеческий стандарт. По твоим рассказам я была о тебе иного мнения. Потому и протежировала тебе в этом деле» «Причём тут рассказы?» «Притом, что всё в тебе на поверку, стало быть, фальшь. И твои объятия, и твои рассказы. Оказалось, что настоящие человеческие движения души для тебя недоступны. Я думала о тебе, как о близком мне по духу человеке. Гуманист херов» Вера повернулась и пошла. Борис смотрел ей вслед и то ли увидел, то ли домыслил в её фигуре, в её походке столько горя и печали, что бросился вслед за ней. «Вера! Ладно. Я это сделаю. Но ты знай, что я иду на преступление и очень не хотелось бы, чтоб этом знал, хоть кто-нибудь, кроме меня и тебя» «О чём ты говоришь?! Родной мой! Всё же ты человек».
Операция прошла благополучно. Конечно, подтвердилось, что никакой внематочной там и не пахло. Кисту он удалил и, задурив голову помощнику, начинающему хирургу, сумел перевязать трубы, так, что он и не распознал это полупротивоправное действие. Вера через несколько дней выписалась… и исчезла. Сколько он ей не звонил, телефон молчал.
Вышли рассказы. К ним отнеслись благосклонно и знакомые и, даже появилось несколько благожелательных рецензий.
В конце концов, завершилась и диссертация. Ещё год после её окончания и Борис обрёл степень кандидата наук, а с ней и долгожданное повышение зарплаты. Можно и жениться, решил Борис, и подумать о кооперативной квартире. В расчёты вклинились уже и, родившиеся вместе с публикациями, литературные амбиции.
А Веры нет и нет. И не встречал её нигде, ни на страницах, ни в домах, ни на улице, и телефон по-прежнему молчал. Он её считал крестной матерью своих первых литературных поделок.
………………………………………………….
А через несколько лет… Телефонный звонок:
— Боря, привет. Это Вера говорит.
— Господи! Откуда ты? Куда ты пропала? Я тебе звонил после… И нет нигде.
— Так уж я тебе нужна? У тебя же всё благополучно. И диссертацию защитил. И даже печатаешься с Божьей помощью.
— И с твоей подачи. Ты в этой моей ипостаси, так сказать, крестная мать. Помню…
— Ты всё помнишь, Борис?
— Ну. А что ты имеешь в виду?
— Боря, я вышла замуж.
У Бориса в груди что-то ёкнуло.
— Поздравляю. Рад за тебя. И кто ж твой избранник?
— Твой относительный коллега. Врач. Судебно-медицинский эксперт. Не в этом дело. Боря, я беременна.
— Этого не может быть! А были ещё эпизоды без беременности?
— Мой муж хочет тебе задать пару вопросов.
— Но мы ж…
— Передаю ему трубку.
Избранник Веры говорил чётко. Вопросы ставил по всем правилам судебно-медицинской экспертизы. Уточнял технику операции. Просил выслать ему выписку из истории болезни с протоколом операции. Боря рассказал ему всю операцию, в том числе и то, что в протоколе не было.
А может, он записывал на магнитофон всё, что Борис рассказывал, и это станет…
Беременности, правда, не оказалось и на этот раз. Как, в какую сторону всё это можно повернуть? И кому, что в этой ситуации надо? Кто, какую цель преследует? Что, главное ли желание Веры выйти замуж, желание ли мужа её иметь ребёнка, или, может, вообще, мстительные эмоции крестной матери?…
………………………………………
— Алексей Васильевич. У меня беда — И Борис рассказал шефу всю эту печальную уголовную историю.
— Как был дурак, так и остался, хоть и кандидат наук. Вот она твоя эрудиция. Не выше кандидата. Консервато-о-ория! Медициной надо заниматься, а не растрачиваться на… Вечно вы!.. Выписку не посылай. Сиди и не рыпайся. Если, что-нибудь двинется, то и мы двинем тяжёлую артиллерию. Подумаем. Дописался. Кандидат хренов. Иди… и не пиши.
Паравоенные мемуары
— Барсакыч, операции сегодня к часу закончить надо. Весь оперблок задействован на занятиях по гражданской обороне.
— Вот сейчас все брошу и пойду воевать.
— Да я ж говорю, до часу кончить.
— А если у меня непроходимость?
— Так ее ж нет.
— Будет.
— Тогда экстренная бригада займется.
— А чего там сегодня?
— Отработка мероприятий, на случай появления больного холерой или чумой.
— Ну, тогда ладно. Они вроде бы уже появились. Хотя пока и не у нас еще. А я думал опять мифические радиоактивные налеты.
— Ну уж мифические. Чернобыль-то не за горами ушедших веков. И не за горами будущих. Хм. Того и гляди, хватит еще. Кому ж готовиться, как не нам?
— Верно, конечно. Вы вот занимаетесь этим — вам виднее. Хотя, по правде, и мне бы надо знать побольше. Да уж так не люблю я всего, что к войне отношение имеет.
— Да причем тут война? Забудьте. То и впрямь были мифы. А сейчас всеобщий человеческий идиотизм мирной жизни. Грязь, разрушенная экология, разгильдяйство…
— Ну, верно, верно, Александр Витальевич. Ну, почему не побазланить? Привычка отбиваться от дурачеств прошлого. А нынешние дурачества еще не освоил. Ведь они в чем-то реалистичны. А я все еще там.
— Да все мы так. И я порой так же занимаюсь этим. Дурачествами.
— Даже праведная любовь не всегда оказывается правильной.
Александр Витальевич ушел. Я его зову Кутузовым нашей больницы. И не только потому, что он занимался военными и псевдовоенными делами больницы, но и был большим дипломатом, лавируя между всеми нами, местным начальством и инстанциями «присматривающими». Он очень умело отступал перед, вечно давящим откуда-то сверху, начальством. Удачно выступал и отступал у нас в больнице. И в результате, мы на хорошем счету, в покое и спокойствии. Так сказать: «Ан, глядь, а мы в Париже с Луи де Дезире».
Далеко не сразу я понял благодетельность нашего «Кутузова» для больницы и всех нас. Он беспрерывно что-то от нас требовал, а на самом деле все расписывал на отчетных бумажках сам, не больно-то отвлекая нас от основных занятий и забот. Ведь, вообще-то, где-то там, в заоблачных высотах, начальству нужны были лишь правильно составленные и разумные отчеты. А мы, сдуру, все больше о больных говорили. А нам отвечали: «Да это, само собой, разумеется, но вот».
Короче, он пошел своим путем, а я в операционную. Операция была типовая и проходила она типично, не сильно отнимая у меня силы моральные и физические. Все шло по путям, отработанным почти за полвека, стояния у столов. А потому, пока работали руки, мозг параллельно витал в воспоминаниях обо всем, так сказать, паравоенном прошлом моем. И началось с военных занятий в институте.
Пока шел разрез, остановка кровотечения, обкладывание салфетками, перевязывание нитками, прижигание электрокаутером, у меня в голове всплыла картина моего экзамена на военной кафедре. Принимал его у меня старый генерал в отставке. Про него говорили, что он в шестнадцатом году окончил юридический факультет Варшавского Университета и с той поры армию не покидал до самой старости, когда принялся передавать свой боевой опыт студентам медикам. Это и давало нам право, молодым кобелькам, посмеиваясь и поглядывая на его чудачества, похмыкивать и повторять друг за другом: «Что делает армия с человеком!»
