Глеб Шульпяков - Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник
В XX веке славу поселку, знаменитому прежде анчоусами, сделали двое художников – Матисс и Дерен. Первый приехал сюда рисовать морские пейзажи – летом 1905 года. Снял под студию домик рядом с башней таможни (она стоит и теперь). И написал картину «Окно в Кольюре» – первую в серии кольюрских пейзажей. Позже к Матиссу присоединился Дерен. За два летних месяца размышлений о новом искусстве – за два месяца работы с пейзажем – на свет появился живописный цикл в стиле «фовизм», как его позже назовут критики. Стиле, акцентирующем внимание на интенсивности цвета в пейзаже – и на эмоциональном переживании этого цвета художником.
С тех пор кольюрские пейзажи Матисса и Дерена – официальная иконография города. Точки, откуда рисовали художники, отмечены медными рамами на постаментах. Рядом приколочена репродукция, комментарии. Продаются брелоки и открытки. И, сунув голову в рамку, можно оценить то, что осталось от знаменитого пейзажа.
По выходным в поселке – сельская ярмарка. Из окрестных деревень под огромные вязы свозят хлеб и сыры. Острые колбасы, анчоусы. Десятки, сотни марок вин из крошечных хозяйств Русийона – розовые хороши в особенности. Тут же за пять евро дают жареных мидий, собранных утром, и стакан ледяного красного. Измученные столичными штучками, парижане едят простецкую еду с наслаждением, руками.
Единственное развлечение на пляже в Кольюре – помимо купаний – это вычислять по манерам, кто и откуда. Парижане плещутся на мелководье, поминутно окликая друг друга. Мучнистый англичанин входит в море долго, по-советски охая и ахая. Но потом бросается вплавь и чешет до горизонта. Американцы отправляются в плавание как на войну, вооруженные масками, флягами, ластами и секундомерами. Русских в Кольюре нет.
Под вечер залив покрывается мелкой рябью, и цвет моря распадается на оттенки. Каждый из которых насыщен, напитан ярким колером. «Перед лицом природы мы должны быть, как дети... мы должны дать волю нашим чувствам... Я пишу то, что чувствую, что вижу... И это цвет, ничего кроме цвета...» (Матисс).
Глядя на залив под вечер, понимаешь, что имел в виду художник.
Ночью в городе кафе на набережной забиты. В переулках медленно фланируют курортники. На площади бродячие акробаты крутят сальто. Толпа аплодирует, дети в восторге. Но странное дело: избыток человеческой массы не раздражает. Потому что в этой скученности присутствует художественный вуайеризм. Все вокруг – объекты наблюдения. И можно разглядывать немецкую пару – в кафе напротив – замечая, что немец не дурак и поглядывает на красавицу-каталонку, которая сидит на балконе и тоже смотрит...
Куда? Вот вопрос.
РУМЫНСКИЙ ПАССАЖ
Бухарест
Чем шире в городе площади, тем уютнее жизнь в переулках. Для стран с тоталитарным прошлым эта особенность закономерна, и советские плацы Бухареста соседствуют с кварталами роскошных вилл, спрятавшихся в зарослях рядом с застройкой режима Чаушеску. Или «Чау», как его здесь называют.
По легенде, Бухарест основал пастух Букур, заложив на берегу речки Дамбовиты церковь. Та, понятно, не сохранилась. А вот река, частично запертая в трубы, осталась. И часто выходит наружу – зеленой стоячей водичкой в бетонной опалубке. Что касается пастуха, имя его означает буквально «веселый». Так что и сам город можно по-русски назвать Веселовск. Веселовский.
Бухарест возник на перекрестке путей из Османской империи в Европу. Городом на перепутье он и остался – во все времена. Между саксонцами и турками, державшими Румынию в клещах. И двумя империями, Российской и Австро-Венгерской, прихватившими страну с другого боку.
До римского вторжения тут жили древние даки, знаменитые тем, что почитали бога мертвых Залмоксиса, верили в загробную жизнь и, как шахиды, не боялись смерти. Символом у них была голова волка, водруженная на тулово змея. Что означало мужскую инициацию и способность оборачиваться то диким волчарой, то гадом ползучим.
С тех пор в румынах есть нечто и от того, и от этого.
Легендарный трансильванский вампиризм имеет свои корни именно в мифах доримской культуры (умноженных на христианские мотивы причастия кровью Христовой). Об этом прекрасно писала Ф. Морозова в послесловии к «Дракуле» Брэма Стокера, изданному в «Энигме». Обязательно прочитайте и послесловие, и сам роман перед отправкой в Румынию. Плюс, конечно, работу Мирчи Элиаде «Даки и волки». Чтобы не обольщаться насчет румынской «тихушности».
Поскольку она – мнима.
В начале II века н. э. страна даков стала римской провинцией – о чем свидетельствует колонна Трояна в Риме. Истребив мужскую половину, захватчики смешались с женским населением. С тех пор румыны считают себя прямыми потомками римлян.
Естественно, эта наследственность импонирует больше, чем турецкая (саксонская, венгерская или цыганская). Глядя на лица людей, которые едут в метро, мне кажется, что легендарных кровей тут намешано много. И что эти крови до времени дремлют. Отчего каждый румын имеет вид человека, немного прибитого пыльным мешком.
Но когда-нибудь, безусловно, одна из кровей взыграет, победит все остальные. Но какая именно?
Бухарест неуловимо похож на Москву девяностых. Те же очереди в «Макдоналдс» и пусто в дорогих ресторанах. Люди на остановках штурмуют автобус. Развалы букинистической книги. Большие города в эпоху перемен вообще славятся книжной торговлей – народ по бедности избавляется от литературы в первую очередь. Самый большой развал я видел у стен университета. «Ада» Набокова, рядом «Мемуары гейши». И партитуры, тысячи партитур. Когда-то Бухарест слыл самым музыкальным городом.
В метро обычные, как и везде в Европе, люди – если взять Европу на отшибе, в Португалии, например. Тот же сонный, заторможенный народ. Но вдруг посреди вагона – старуха. Черная юбка, платок, седые космы – настоящая ведьма. Через плечо сума, в руке палка. Куда едет? Откуда взялась? Выходит из вагона, покупает сладкий крендель. Бредет сквозь пеструю толпу, шамкая ртом.
Жители Бухареста помешаны на сладостях. В чем одни усматривают турецкое влияние, их шербеты и пахлаву. Другие же, и я в их числе, полагают, что вурдалака после ночных похождений просто тянет на сладкое. Отсюда и выпечка. Кондитерских палаток, где торгуют пирожными размером с брошку, очень много. В городе к запаху выхлопа примешивается аромат выпечки, кофе. И эту смесь, СО2 и корицы, ни с чем не спутать.
Что касается вампиров, распознать их несложно. Вопервых, от бессонницы у вампира круги под глазами.
Во-вторых, сами глаза глубоко посаженные и темные. Сросшиеся, в-третьих, брови (и заостренные уши). И, в-четвертых, один необрезанный ноготь – для быстрого рассечения яремной вены.
...Город пересекают бульвары, пробитые в Бухаресте на манер парижских. На бульвары нанизаны, как брелоки, площади с круговыми развязками и лесом светофоров. На парапетах просят милостыню калеки. Проходя мимо, я поражаюсь их артистичности – как ловко манипулируют они культями. Горбатый, безрукий, безногий. Последним в ряду сидит человек, у которого нет головы. Я прихожу в дикий восторг.
«Да, но этого не может быть!» – сопротивляется разум.
Это нищий просто натянул куртку на голову и спит – с протянутой ладонью.
В начале XX века Бухарест называли Парижем Востока. Этот самый «Париж» начинается к югу от проспекта Победы, в районе площадей Революции и Энеску. Королевский дворец, румынский зал «Атенеум» – один из лучших европейских филармонических оркестров играет именно в этом театре. «Хилтон», бывшая резиденция шпионов всех разведок. И университетская библиотека.
Здания, отстроенные в неоклассическом стиле, напирают друг на друга, как мебель в антикварной лавке. Я был здесь поздно вечером – удивительное зрелище! Пустые мраморные лестницы, гулкие колоннады и портики – как декорации некогда успешного, а ныне снятого с репертуара спектакля. Так оно, в сущности, и есть.
Второй город внутри города – усадебные кварталы. В конце XIX века в Бухарест стали переезжать разбогатевшие помещики из провинции. Но строились в городе по-деревенски, в стиле загородных резиденций. Роскошных усадеб и элегантных вилл в балканском стиле – а позже и в стиле модерн – невероятно много в районе улочки Donici. Это один из самых уютных, домашних кварталов Бухареста. Что подтверждают посольства «супердержав» – и рестораны с террасами в зарослях можжевельника.
Многие виллы катастрофически запущены и разрушаются, поскольку после революции 1989 года дома вернули потомкам владельцев, но у тех нет денег на поддержание. И домики тихо ветшают. Глядя на стены, покрытые трещинами, замшелые валуны фундамента, расколотые вазоны и балюстрады, – понимаешь, насколько модерну к лицу такой вот естественный декаданс.
И что нигде, кроме Бухареста, такого уже не увидишь, разве что в Тбилиси.
Третий город внутри Бухареста – застройка эпохи тридцатых годов, функционализм и баухаус. Эти стили представлены в Бухаресте до оторопи обильно, как будто попал в архитектурный музей, который почему-то вынесли под открытое небо. Что опять же объясняется просто. Те самые помещики, перебравшись в столицу, посылали детей на учебу в Германию, где как раз начиналась новая архитектура. После чего на улицах Бухареста выросли десятиэтажные втулки и лежачие параллелепипеды. Стеклянные многогранники и призмы.
