Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 1
Климов первый раз слышал про Ваську-вампира, буркнул:
— Ну и молодец.
— Да за трояк, за бутылку! — Толик длинно выругался. — Я его послал, а он меня… больше не хочет протаскивать!
— Это нонсенс! — рявкнул Хрустов.
— Да морду ему набить! — замахал руками Леха-пропеллер. — Он уже здесь объявился?! Он же возле мраморного поселка ошивался!
Климов слушал и хмуро молчал.
— Каждую весну-осень, как грязь непролазная, караулит шоферов… — ябедничал Толик Ворогов бывшему зэку, словно бы надеясь, что Иван Петрович пойдет сейчас и прибьет Ваську. — Помога-ает!.. А что? Ну, потеряю я трешку… зато он меня вытащит, шкура, и план я сделаю. Вот и даем калым…
Климов закурил на ветру и продолжал молчать. Нельзя ему встревать во всякие драки. Серега Никонов завопил:
— Темную ему устроим!.. Вперед, ага!
Парни посыпались вниз, к машине. Старик помедлил и тоже сошел за ними: надо будет приглядеть за парнями. Толик попинал в колеса и продолжал жаловаться, видя, что Климов не понимает, какая позорная личность для всех шоферов и трактористов Ю.С.Г. этот самый Васька Черепков.
— Он не всех за деньги-то… Кого и бесплатно. Черную «Волгу», например, номер с двумя нулями. Где начальство едет или корреспонденты. О нем в газете написали! Мол, ночью… в нерабочее время… увидел — непогода… вспомнил о шоферах, выехал по велению сердца на самый трудный участок дороги — в Черный лог…
Леха-пропеллер подсказал:
— Статья называлась «Бессонница комсомольца».
— Да какой он комсомолец, ага? — обиделся Серега Никонов. — У нас в деревне ему бы… пряслом по башке! Темную ему!
— «Темную»?.. — с сомнением повторил Толик. Но видно было, что мысль ему нравится. — Как раз темную… потому как парень вонючий, напишет на нас всех заявление. Его знают начальники. — И вдруг с обидой в голосе добавил. — А про меня в газете не было. А я, когда Зинтат перекрывали, плечо ушиб… а о нем…
— О многих не пишут, — пробасил Хрустов. — Мы отвлеклись от темы. Я думаю не темную надо, а глядя в его бесстыжие глаза.
Все посмотрели на звеньевого. Иван Петрович согласился:
— Да, Лев прав. Надо поговорить, по-мужски. Но без «фонарей».
Парни радостно, со всех сторон, попрыгали в кузов. Климов тоже забрался, но с трудом, на железную верхотуру. БЕЛАЗ запрыгал по колдобинам, он рокотал, пробивая сугробы, и слышно было, как Толик Ворогов кричит в крохотной, как скворечник, кабинке:
— Смерть Ваське-вампиру!..
Уважаемые марсиане и сириусане, вампирами прежде назывались (в сказках, в легендах) некие твари, сосущие по ночам у людей кровь. Ваську так окрестили, видимо, из-за его вымогательства…
Трактор они увидели издалека. Климов и его люди соскочили на снег и, раскинув руки, пошли навстречу фарам. Фары мигнули и пригасили свет. Из кабинки выскочил перепутанный невысокий парнишка в дохе, глаза вытаращены, над губой усы, как третья бровь.
— Вы че? С ума? Пьяные?..
— Это ты — Василий Черепков? — негромко спросил Климов.
Парни обошли тракториста сзади и накинулись на него. Хрустов бросил ему на голову свою рабочую ватную фуфайку, парня повалили и принялись мутузить.
— Да погодите вы, — остановил Климов. — Дайте поглядеть в его шнифты поганые. Карие они, синие. — И прорычал раздраженно. — Я что сказал?! Лежачего не бьют.
— Лежачего не бьют, — запищал возле ног тракторист. — Лежачего не бьют! Фашисты!
— Что?! Вот тебе за фашиста! — ткнул его сапогом в бок Хрустов, поднял и надел свою фуфайку. — За наши трешки, гад! За нашу плотину! За наше будущее, омраченное такими вот типами… И в землю, в землю смотри — убьем!..
Васька-вампир молча уткнулся в снег. Иван Петрович медлил, раздумывая, что бы такое воспитательное сказать. Его самого всю жизнь воспитывали, а тут был человек явно хуже.
— Нехорошо, — буркнул, наконец, Климов. — Вставай. Еще простудишься.
И Никонов закричал:
— Тебе сказали?! Не изображай убитого! Канай по холодку!..
— Да, — кивнул Климов. — Ты, Вася, беги домой, если не хочешь больше неприятностей. А ты, Серега, садись на трактор. А я позвоню дорожникам. Беспорядок, не следят за дорогой.
Дальше было так. Серега Никонов на тракторе перетаскивал машины с бетоном через обледенелую низину. Климов же побрел по стройке наугад в поисках телефона. И попал на огонек — в Стройлаборатории над электроплиткой сидели и грелись две девушки. Вокруг них стояли всякие станки со штурвальчиками на винтах, с зажатыми или взятыми на растяг кусками арматуры. Девушки улыбнулись, разглядывая бородатого незнакомца.
Климов всегда смущался, когда его внимательно разглядывали. Он затоптался, отворачиваясь, бегая по себе глазами: застегнуто ли все, не вымазался ли где. От своей заминки смутился еще больше и снял шапку, обнажив лысину.
— Ой, дядечка! — воскликнула рыженькая, помоложе, и засмеялась. — Ты откуда такой умный — лоб до спины?
Климов, хмуро бормоча, показал на телефон, и девушки разрешили позвонить. Он попросил штаб, на проводе оказался Туровский.
— Тут такое неудовольствие. Машины буксуют в логу, к нашему блоку не подъехать. Надо что-то делать, товарищ начальник. Час простоя — пять тыщ.
— А вы что там делаете?! Климов?! — закричала трубка. — Сидите на месте и ждите.
— Пош-шел ты… Виссарионович… — буркнул Иван Петрович и повесил трубку. И пояснил девушкам. — На Валеру напоролся. Важный стал, орет, как радио. Тут, понимаешь, Васька-вампир… а он…
— Точно, — рыженькая кивнула на свою круглолицую, чернявую подругу с косой на плече — та растерянно улыбалась и молчала. — Друг Ани.
— Перестань! — сверкнула цыганскими глазищами Аня.
— Ну и что?! — засопел от гнева Климов. — Если начальник, так слово нельзя сказать? Если в моей жизни были пятна, я должен козликом петь? Извините! — Грозя пальцем, он отходил к двери. — Уж какой есть! Порядок люблю. Я за настоящую советскую власть. (Поверьте, он так говорил! — Л.Х.)
Грустная подруга Туровского остановила Климова:
— Да что вы? Успокойтесь. Я же вам ничего не сказала.
А рыженькая спросила:
— Чаю хочешь? Замерз, небось? А, дядечка?
Иван Петрович, недоверчиво улыбаясь, снова снял шапку. И снова рыженькая залилась смехом. Но не мог он сейчас тут распивать чаи — парни работают, только и уходить было жалко — первый раз к нему на стройке так по-доброму отнеслись незнакомые молодые женщины. Пока размышлял, идти или оставаться, пока дул в темные замерзшие кулаки, дверь распахнулась — и в лабораторию вошло большое белое облако пара. И в его середине мелькнула женщина в белой же шубке, нарядная, с чемоданом.
Климов посторонился — женщина со смехом бросила под ноги чемодан, тот раскрылся и на пол высыпались со звоном какие-то флакончики. Женщина отчаянно крикнула:
— Вот их подарки! Всё! Уезжаю!.. — Она метнулась мимо незнакомого мужчины к рыженькой, обняла ее, заплакала. Подруга начальника штаба отчужденно застыла. Климов подумал: «Не вовремя я тут…» и закрыл за собою дверь, оббитую тряпичным драньем.
Рядом с бараком лаборатории в сумерках светило фарами такси, тихо журчал двигатель и сменялись цифры на таксометре. Точно, такси! Странно было видеть здесь, на краю котлована, среди развороченной земли и башенных кранов, это хрупкое жестяное создание, «Волгу», — она напомнила о далекой, чужой, праздной жизни. Иван Петрович прикурил у шофера, тот спросил:
— Скоро она? На самолет опоздает… все ж сотня километров!
Климов пожал плечами и поспешил к своим, привычно перешагивая шланги, шипящие паром и брызжущие водой, обходя горы арматуры. Закоченел, пока добрался. Внутри блока было жарко, парни возились, как в преисподней, принимая сверху, из бадьи, бетон и растаскивая его вибраторами, уминая сапогами. Рядом мелькнуло весело оскаленное лицо Сереги Никонова с прыгающей на нижней губе зажженной сигареткой.
— Оставил трактор включенным — Васька вернется, не бросит же «коня»!
Иван Петрович молча поработал вместе со всеми, а через часа два снова потащился к черту на кулички — к лаборатории, по обжигающему ветру. Зачем? Сам не знал. Его догнал Серега, что-то спросил — не расслышав, Климов взял и Серегу. Пусть. А то одному неудобно, хотя эта рыженькая вмиг и серьезно запала в душу. Со скуки с мужчинами так не разговаривают. Весело она сказала: «Лоб до спины»… явно деревенская, родная душа… Может, не прогонит, побеседует.
Когда подошли к бараку, такси уже не было. Климов оттянул дверь — над плиткой сидела одна рыженькая. Увидев Ивана Петровича, утерла рукой глаза. Флакончики блестели уже на столе. Видно, что-то из них пролилось — в воздухе приторно пахло сладкой эссенцией.
— Чаю хотите? — Девушка поставила чайник на плиту. — Олька уехала, насовсем. Вот она, дядечка… наша доля. Садитесь, гости, чё стоите.
