Dasha - Ответственный редактор С
Нельзя сказать, что моё тогдашнее состояние знакомо всем беременным женщинам. Я не раз задумывалась, чувствовала ли я себя тогда более ранимой, и пришла к выводу, что нет. В то время ничто не могло меня взволновать. Но Рэй — наоборот. Он лишь казался спокойным, однако его спокойствие оказалось ложным. В нём было что-то ещё более хрупкое, чем в Сэйдзи. Я поняла это только сейчас.
Когда Момо рождалась на свет, мне было нестерпимо больно. До этого момента я не знала, что такое настоящая боль. Точнее, думала, что знаю, но ошибалась. Ощущений онемения или потери сознания не было, я чувствовала одну сплошную боль. Но как только я родила, боль в тот же миг забылась. Начисто стёрлась из памяти. Казалось странным, что уже спустя сутки после родов я, как ни в чем не бывало, спокойно ворковала с новорожденной дочерью. «Моя славная девочка», — ласково приговаривала я, обращаясь к младенцу, который еще совсем недавно, наполнял всё мое тело чудовищной, словно слепящая ярость, болью, и мне казалось даже, что я вот-вот навсегда потеряю человеческий облик. «Это невероятно», — размышляла я, выполняя в кровати послеродовую гимнастику. Все роженицы в определенное время должны были выполнять упражнения для рук и ног под музыку, льющуюся из громкоговорителя.
— Притворство и истинные чувства? Нет, не совсем так.
— Напившись, забываешь о жажде? Похоже, но не то.
— Не так страшен черт, как его малюют? Нет, это меньше подходит, — делая зарядку, рассуждали мои соседки по палате, где нас было четверо, об этом удивительном чувстве. Странным казалось еще то, что, родив, мы инстинктивно стали назвать друг друга: «мама». Хотя еще в родильной палате до самой последней минуты перед появлением малышей наши имена еще что-то значили. Каждая «мама» имела что сказать о том невероятном ощущении до и после родов. Но абсолютно все твердили: «Это было иначе, чем я представляла».
Нельзя сказать, что мир изменился. Однако было чувство, что я побывала в каком-то далеком отсюда месте. С каждой минутой все вокруг стремительно менялось. Оказавшись в самом центре этих метаморфоз, уже я с трепетом ждала конца пути, как вдруг неожиданно вернулась обратно. Но всё же моё возвращение было неполным.
Иное пространство, где я очутилась, не являлось гранью между жизнью и смертью. Оно было просто другим, далеким от обычной жизни. Но в то же время, я чувствовала, как эта «обычная жизнь» проникает внутрь моего тела. Она была в самом эпицентре боли. Прямо под моими ногами, которыми я, рожая, изо всех сил упиралась в пол. Странное чувство, которое я живо обсуждала с другими мамами, тоже ушло из памяти. С того момента, как я дала младенцу имя Момо, его воспитание захватило все мои мысли и чувства.
«Там, где нельзя быть». Страх оказаться там мелькнул в моем сознании в момент, когда я рожала дочь. Оставалось только догадываться, существовала ли связь между ним и местом, о котором писал в дневнике Рэй.
Чувство, что дороги обратно в этот мир больше нет, которое появилось после родов, так и не исчезло. Наверное, оно будет преследовать меня до самой смерти. Утром, когда Момо появилась на свет, звонко щебетали воробьи.
— Как прошла твоя встреча с младшими коллегами, которую ты назначал на 9 вечера? Много выпили? — поинтересовалась я у Сэйдзи. Время 21:00 не давало мне покоя. Я никак не могла выбросить его из головы, с тех пор как снова взялась перечитывать дневник Рэя.
— Мы посидели в баре, где готовят тэмпуру, — ответил Сэйдзи, проигнорировав мой вопрос.
— Тэмпуру?
— Да, из сирауо. Знаю, ей сезон ранней весной, а уже почти лето, — смеясь, заметил Сэйдзи. Коллеги выпили порядочно. Ну, а я в меру.
— О чем думают люди в 9 вечера? — спросила я.
— Даже не знаю. Знаю только, что чувствуешь в три часа ночи и в четыре утра, — проговорил Сэйдзи.
Я удивленно посмотрела на него:
— В три и четыре часа?
— В три — чуть-чуть надежду. В четыре — чуть-чуть отчаяние.
— Красиво сказано.
— Ты подумала, что я дурак. Только что?
Нет, я думала совсем не об этом. Просто его фраза прозвучала слишком красиво. Надежда и отчаянье друг от друга неотделимы.
— Кэй, — неожиданно позвал меня по имени Сэйдзи.
— Да-а? — как можно мягче постаралась ответить я.
— Не заставляй меня думать о том, чего уже нет.
— А? — Я бросила на него взгляд. Его лицо было мертвенно бледным.
— Что случилось? — спросила я, заглядывая ему в глаза.
— Ревность, — проронил он.
Ревность. Я вздрогнула. Из уст Сэйдзи это прозвучало странно. Невозможно было даже представить, что он когда-нибудь произнесет слово, только что слетевшее с его губ.
— Но его уже нет, — прошептала я.
Сэйдзи промолчал. Мне показалось, что он хочет что-то сказать. Но, видимо, не мог сделать этого. Не получалось найти нужных слов.
Я прижалась к Сэйдзи. Ревность Сэйдзи, окруженного женой и тремя детьми, ко мне, у которой кроме Момо никого не было, не поддавалась моему пониманию. Хотя обладание кем-либо вряд ли имело к этому отношение.
— Я ревную, потому что его нет, — проговорил Сэйдзи. — Ревную, потому что его уже нет, но он продолжает преследовать тебя, — поправился он.
Преследовать. Я испугалась, услышав это слово.
— Ты знаешь о моих преследователях? — спросила я.
— Преследователи, — задумчиво повторил он. Сразу стало ясно, что Сэйдзи произнес это слово случайно.
«Нельзя, чтобы Сэйдзи узнал о них», — эта мысль бешено крутилась у меня в голове.
И в ту же секунду появилось оно. Существо с плотной субстанцией. Не имея человеческого облика, оно больше напоминало мохнатого зверя. Существо было похоже на меня, беременную, на сроке, когда мучительный токсикоз, наконец, отступил.
Вместе с существом появился запах воды. Я тряхнула головой — преследователь исчез. Больше Сэйдзи мне ничего не сказал.
Незадолго до своего исчезновения Рэй отругал Момо. Это совсем не походило на то, как обычно взрослые журят маленьких детей, чтобы уберечь их от несчастного случая, он отчитывал трехлетнюю, еще толком не умеющую говорить малышку, со всей серьезностью и настойчивостью.
Момо разрисовала каракулями документы Рэя. Бумаги оказались исчёрканными красными, желтыми и розовыми карандашами.
— Момо, иди сюда, — собираясь на работу, из прихожей позвал муж. Занятая на кухне мытьем посуды, я не расслышала имя. На ходу вытирая руки о передник, я поспешила в прихожую, думая, что зовут меня, но остановилась на пороге, увидев Момо, неподвижно сидящую на коленях. Рэй сидел в такой же позе на полу у парадной двери, едва умещаясь в тесном коридорчике. Его сморщенные в сидячем положении брюки сильно измялись. Рэй отчитывал Момо, тряся перед ней документами, испачканными карандашами. «Какие могут быть внушения трехлетнему ребенку», — не поверила я своим глазам, но Момо продолжала смиренно слушать отца. Момо, которую нельзя было назвать егозой, как любой нормальный ребенок её возраста, не выносила позу сэйдза, но сейчас она сидела не шелохнувшись.
Опустив голову, Момо извинилась: «Папоська, прости…»
Есть дети, которые рано начинают проговаривать шипящие «ш» и «ч», но у многих эти буквы никак не получаются и неизменно превращаются в звук «с». Момо относилась к последним.
— Карандасами больсе не буду, — глядя прямо перед собой, пролепетала Момо. Рэй кивнул: «Да, больше не будешь». Они еще какое-то время сидели друг напротив друга. Наконец Рэй поднялся с колен, Момо тихо заплакала. Плакала ли она от обиды, что её отругали, или это были слезы облегчения после того, как её заставили извиняться по-взрослому в неудобной позе, или же в тот момент её тело просто желало выплеснуть наружу нутряную жидкость? Рэй погладил Момо по макушке.
— Хорошая девочка, — промолвил он, ласково касаясь её головы.
— Я почувствовал, что стал отцом, — признался мне в ту ночь Рэй.
— Ты уже давно отец, — поправила я его. Рэй покачал головой.
— Нет, никак не могу до конца осознать это, — ответил он.
По телевизору передавали турнирную таблицу на сентябрьский цикл соревнований по сумо. Семья… Тогда я не задумывалась над значением этого слова. Ведь мы не думаем о том, что имеем. И понимаем это, лишь потеряв что-то безвозвратно.
И тогда они преследовали меня. Но я едва различала их смутные очертания. Иногда мне даже казалось, что их и вовсе нет. Сейчас все изменилось. Их силуэты, возникающие рядом, были то четкими, то прозрачными, но их присутствие никогда не вызывало сомнений.
— Победил ёкодзуна, — объявил диктор. На экране появились кадры очередной схватки соперников из финальной части соревнований. Рэй уставился в телевизор, откуда доносился радостный гул болельщиков.
Я почувствовала, как увлажнилось моё тело. Рэй продолжал смотреть телевизор; протянув руку, я медленно коснулась его шеи. Рэй улыбнулся. Его улыбка был полна нежной ласки. Я даже не подозревала раньше, что он способен так улыбаться. Влажность стала распространяться по всему телу. Вскоре Рэй исчез.
