Алексей Слаповский - Талий

Но представить — не мог. Не может быть для нее в мире человека лучше меня! — так прозвучала бы мысль Талия, если бы он перестал кружить вокруг и около, а попытался сформулировать ее с действительной и настоящей правдивостью.

На что списывают чаще всего причину измен? Околдовал, обольстил, умением и пылом любовника с ума свел! Но кто, кроме меня, может с ума ее свести? — без гордости, а с прямолинейным осознанием непреложности этого факта думал Талий.

Вот уже сколько лет — и нам все лучше, думал он. Мы набираемся науки и опыта друг от друга. Мы ищем и никогда не устанем искать. Мы не стремимся принадлежать другу другу ежедневно, у обоих есть талант и умение немного потерпеть, помучаться. И настает день, когда они чувствуют: СЕГОДНЯ. Они говорят друг с другом иначе, смотрят друг на друга иначе. И оба опасаются, что это кажется только, что совпадения на этот раз не будет, один думает об этом, а у другого сегодня другое на уме, и оба радуются: опять совпало!

Конечно, в основе — ритуал. Они знают, как губам удобнее и приятнее соприкасаться, она обязательно после этого целует его долго в шею и в то место возле шеи, где щекотно, но он — любит, а есть места и другие, и она эти места вниманием не минует, она первой начинает все это, слегка посмеиваясь, слушая, как он что-то бессловесно шепчет, и это всегда довольно долго, а потом наступает его черед, теперь она закрывает глаза и раскидывает руки — не зная, с чего он начнет и где окажется сейчас — и после, он кружит, касаясь, приближаясь и удаляясь, чтобы ожидание ее было все мучительней, потом, достигнув, приникает жадно, надолго, она вздыхает — будто не веря, что это — невероятное — происходит, и это тоже долго, со временем он научился этому, впрочем, у него, пожалуй, есть и природный дар — сдерживаться, как сдерживается он и после того момента, для кого-то начального и почти сразу же и конечного, момента единения, когда она издает легкий вздох-вскрик и тихо говорит слова, которые никогда не покажутся привычными и которые счастлив  слышать любой мужчина: „Не может быть!“ — и он понимает ее, потому что и сам испытывает такое же изумление: что это бывает, что ТАК бывает, и  все сдерживается, вернее, уже не сдерживается, нет необходимости, он уже не чувствует себя, а только ее — и живет ее ощущениями, угадывает их, знает, как усилить, как на время дать отдохнуть, немного успокоиться — и как опять довести до неведомого края, когда она плачет и смеется, в сотый раз произнося: „Не может быть!“ — и лишь у порога, за которым предел, он вспоминает о себе — и она тут же об этом догадывается, почти всегда это совпадает ее с тихими словами о том, что он лучший мужчина на свете, и теперь она властвует, зная, что после гладкой  гибкости и ласковой ярости любовного бешенства ему нужно плавное течение, плавное, легкое — и точно угадывает, когда течению следует оборваться водопадом, — и Талий падает, Талий смеется, почти хохочет — приглушенно, Талий говорит с оттенком грубоватой любовной фамильярности: „Ты гениальная женщина!“ — как не говорят мужья женам, но он — говорит (но ведь и она говорит ему то, что жены не говорят мужьям, обычные жены обычным мужьям).

Она ведь, конечно, не может предположить, что у Талия может быть с другой хоть что-то отдаленно похожее, значит, вправе и он предположить это. Талий не может даже представить, что он у нее может быть один из двух (первым номером или вторым — неважно!).

Но ведь уже — не первый!

Ведь то, о чем когда-то говорил Витя Луценко, было: она собиралась замуж. Что было и как было, Талий никогда не выяснял, но он знал основное.

Человек тот, по имени Георгий, с которым она училась, юный мужчина из несомненно одаренных в сугубо мужском смысле, был очень рано свободен и самоуверен. Мать Георгия, воспитавшая его одна, давшая ему и общее, и музыкальное образование, уверенная в его блистательном артистическом будущем, не перечила ему, когда он заявил, что ему необходимо творческое одиночество — и перебралась жить к своим стареньким родителям. Готовить сыну еду она приходила среди дня: было условлено, что с двенадцати до двух — можно. За эти два часа она стряпала обед, ужин и завтрашний завтрак. Брала белье в стирку — и уходила. Для родственных свиданий отведена была пятница. Почему-то именно пятница, Талий знал эту деталь. В пятницу мать наслаждалась общением с сыном весь вечер, допоздна, пила чай, жадно расспрашивала, с жадностию слушала, потом он под руку провожал ее, она была счастлива.

Творческое же одиночество Георгий использовал для беспорядочных амуров и амурчиков, но очень быстро этим утомился и оказалось у него сразу две невесты, которые друг о друге знали — и были даже слегка подруги. Вы мне обе нравитесь, сказал он им (не поодиночке, а — сидели вино втроем пили), а я вам нравлюсь — один. По морали бытовой и косной надо мучаться и не знать, что делать. По морали свободной, раскрепощенной, почему бы не пожить втроем — и как-нибудь само все прояснится? А?

И они жили втроем. Как это было — Талий не хотел знать. Через полгода соперница Наташи, как выразился любимый сын любящей матери, сошла с дистанции. Наташа должна была торжествовать, но вместо этого она ушла от Георгия и сказала, что больше не хочет его видеть. Тут же вернулась вторая, на которой он и женился. Все. Конец истории.

Конец — да не окончательный.

Георгий через год бросил вторую и уехал в город Ленинград. Наверное, славы добывать. Славы не добыл, вернулся, устроился работать в тот же тюз, где уже Наташа была. Но и тут лавров не досталось ему, он перекинулся на какую-то коммерческую деятельность, и успешно, сейчас у него своя контора по купле-продаже и обмену квартир, он стал богат.

Осенью прошлого года он явился к ним в дом. Он явился вечером в театральный выходной, в понедельник.

Шел дождь. На разбитом повороте возле дома то и дело тряслись и громыхали в колдобинах грузовики — рядом домостроительный комбинат, от этого каждую минуту скандальным голосом взвывала слабонервно-чуткая сигнализация машины Георгия, он не обращал внимания.

Ни чая, ни кофе не предложила ему Наташа, поэтому вид у него был не гостя, а — как и следовало ему — сугубо делового человека. В кресле сидит, вертит в пальцах ключи от машины, лицо буквальное, скучное: решает вопрос. Наташа слушает, но так, будто вопрос этот не ее касается, она просто случайно оказалась при разговоре. Но точно так же сидит и Талий, внимательно читая газету и понимая, что надо бы выйти, однако — не в силах. Да и не требовалось Георгию, чтобы он вышел.

Он говорил:

— Сама понимаешь, мне не женщина для представительства нужна. Не для хозяйства. Не для постели. И так далее. Мне ты нужна. Сын у тебя от другого — это неправильно. Я к твоим родителям заехал сегодня, мне сын понравился. Будто мой. Я его полюбил почти. Мне ты нужна, вот что я понял. Мне тридцать три года уже, я все попробовал, хотя — не в этом дело. Ты мне нужна.

Талий не вытерпел.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — сказал он. — Насколько я понял, вы просите мою жену выйти за вас замуж?

— Да, — сказал он и посмотрел на Талия сухо, просто. Словно не понимал, насколько нелепа ситация, насколько комична, несусветна и… Да нет, конечно, понимал, — но ведь актер, хоть и бывший, да еще и по натуре актер — вот и играл. Непонятно только — зачем? На что рассчитывал? 

— А со мной как быть? — спросил Талий.

— Разведетесь, — пожал плечами Георгий.

— Плохо вы как-то ее заманиваете, — сказал Талий. — Вы бы напомнили старую любовь. Пообещали бы златые горы. Что в шампанском будет купать ее — и так далее.

Георгий будто и не слышал этого ничего.

— Ну так как? — спросил он Наташу.

— До свидания, — сказала Наташа.

— Ладно — сказал Георгий.

Поднялся — и вышел.

— Похоже, он был в стельку пьян, — сказала Наташа.

— Не заметил. Запаха не было, — сказал Талий.

— Тогда он сидит на наркотиках. Или сошел с ума. Нормальные люди так себя не ведут.

— Значит, он ненормальный.

И все, и больше о Георгии — ни слова. Он исчез, пропал.

А может — не пропал.

Вернемся к той странной истории, когда Наташа, победив соперницу, тут же ушла от него. Возможно, ей только этого и надо было — победить соперницу? И не только ее. Победить всех, стать для любвеобильного Георгия — единственной. Она ведь не только в театре честолюбива.

Хорошо, пусть так. Победила его, а потом сразу же себя, потому что при таких победах победитель очень скоро становится побежденным — тем, над кем одержана победа. Она этого дожидаться не стала. Пусть так. Почему же после этого она его, Талия, выбрала?

Нет, это не вопрос! Влюбилась — вот и выбрала. Просто влюбилась, вот и все.

Пусть так.

Но, похоже, побежденный Георгий не очень-то чувствовал, что побежден. Жил себе. Уезжал. Вернулся. О старом не вспоминал и заново все начать не предлагал. Ушел из театра. Стал жить совсем другой жизнью. И вдруг из этой другой жизни: здравствуйте, я за вами. Эффектно.