Маргерит Дюрас - Плотина против Тихого океана

Когда пластинка кончилась, Сюзанна спросила:

— Как тебе нравится патефон?

— Шикарный, к тому же его и заводить почти не надо.

И, помолчав, спросил:

— Ты попросила у него?

— Я вообще у него ничего не просила.

— Он подарил его тебе… просто так?

Сюзанна ответила, почти не заколебавшись:

— Просто так.

Жозеф беззвучно засмеялся.

— Он болван. Но патефон потрясающий.

Вскоре после того, как мсье Чжо подарил патефон, Жозеф решил с ним поговорить.

Мсье Чжо продлил свое пребывание на равнине под тем предлогом, что должен присмотреть за погрузкой перца и латекса. Он снял комнату при буфете в Раме и еще одну в Каме и ночевал то там, то здесь, видимо, чтобы ускользнуть из-под отцовского надзора. Иногда он уезжал на день или на два в город, но потом возвращался обратно и каждый день в послеобеденное время приезжал в бунгало. Он долго надеялся, что на Сюзанну произведет надлежащее впечатление его богатство, но постепенно разуверился в этом и, быть может, отчасти благодаря этому разочарованию, искренне влюбился. Неусыпная бдительность матери и Жозефа, конечно, лишь подогревали в нем чувство, которое он очень скоро начал считать большим и серьезным.

Поначалу несколько наивным предлогом его визитов было предложение отвезти их в Рам потанцевать и развлечься.

— Я повезу вас подышать воздухом, — провозглашал он бодрым тоном спортсмена.

— Чего-чего, а воздуха тут хватает, так же как и воды, — отвечал Жозеф.

Но вскоре привычка кататься каждый вечер в Рам стала для них столь естественной, что мсье Чжо больше не утруждал себя приглашениями. Обычно сама Сюзанна сообщала, что пора ехать в Рам. Жозеф ездил с ними, несмотря на свою неприязнь к мсье Чжо. Сначала он ездил потому, что на лимузине вся поездка занимала полчаса, а не час, как на «ситроене», и ради одного этого рекорда он готов был ехать куда угодно, а потом ему понравилось пить, а иногда и ужинать за счет мсье Чжо. Тогда-то Жозеф и пристрастился к спиртному.

Между тем ни от кого не укрылось, что для мсье Чжо поездки в Рам, так же, как и подарки, которые он делал Сюзанне, были удобным способом увильнуть от того, чего от него ждали. Поездки эти совершались как-то торопливо, в атмосфере неприязни и ярости, которую любезность и щедрость мсье Чжо уже не в силах были разрядить. Обстановка становилась терпимой только после того, как они все, а особенно Жозеф, достаточно выпьют, чтобы вообще перестать замечать мсье Чжо. Поскольку из них троих никто по вполне понятным причинам не имел привычки к шампанскому, желаемый эффект не заставлял себя ждать. Даже мать, которая вовсе не выносила вина, пила. Она пила, как она утверждала, чтобы «утопить свой стыд».

— После двух бокалов шампанского я забываю, зачем я приехала в Рам, и мне кажется, что это я его дурачу, а не он меня.

Сам мсье Чжо пил мало. Он много выпил за свою жизнь, как он говорил, и алкоголь почти перестал на него действовать. Если не считать, однако, того, что его страсть к Сюзанне окрашивалась в еще более меланхолические тона. Танцуя, он взирал на нее таким томным взглядом, что когда ничего более любопытного в зале не происходило, Жозеф с интересом наблюдал за ним.

— Он строит из себя Рудольфа Валентино[3], — говорил Жозеф, — но, как ни печально, он больше похож на телка.

Это приводило мать в восторг, и она хохотала. Сюзанна, танцуя, догадывалась о том, что именно их смешит, а мсье Чжо нет, вернее, он благоразумно предпочитал не доискиваться причин их веселья.

— Телок — это красиво, — подхватывала мать, побуждая его продолжать.

Сравнения, которые Жозеф пускал в ход в этих случаях, были, конечно, небезупречного вкуса, но матери было все равно. Она-то находила их восхитительными.

Разгулявшись вовсю, она поднимала свой бокал.

— Что ни говори… — начинала она.

— Точно, — соглашался Жозеф, покатываясь со смеху.

— Они пьют за наше здоровье, — говорила Сюзанна, глядя на них издали и продолжая танцевать.

— Вряд ли, — отвечал мсье Чжо, — они ведь никогда этого не делают, когда мы сидим с ними вместе за столиком…

— Они просто стесняются, — улыбаясь, отвечала Сюзанна.

— Ваша улыбка может довести до безумия… — шептал мсье Чжо.

— Что ни говори, — продолжала мать, — а я никогда в жизни не пила столько шампанского.

Жозеф любил, когда мать приходила в состояние вульгарной и упоительной веселости, которую только он один умел у нее вызывать. Иногда, когда ему бывало уж очень скучно, он шутил так весь вечер, даже в присутствии мсье Чжо, однако не столь откровенно. Например, когда мсье Чжо не танцевал и, сидя за столом, тихо напевал, глядя на Сюзанну, песенки, в которых содержалась, как ему казалось, подходящая к случаю двусмысленность, например: «Париж, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…», — Жозеф подхватывал: «Люблю тебя, люблю тебя, лю-ю-блю-ю тебя», довольно похоже изображая молодого телка. Всех это ужасно смешило, а мсье Чжо лишь еле-еле улыбался, и то это стоило ему больших усилий.

Однако чаще всего Жозеф танцевал, пил и почти не обращал внимания на мсье Чжо. Иногда он подходил поболтать с Агости, или шел в порт посмотреть, как грузится пароход, или просто отправлялся купаться на пляж. Он сообщал об этом Сюзанне и матери, они вставали и шли за ним, а сзади, правда, на расстоянии, следовал мсье Чжо. Когда Жозеф выпивал лишнего, он заявлял, что собирается доплыть до ближайшего острова, лежавшего в трех километрах от берега. Когда он был трезв, то ничего подобного ему в голову не приходило, но в такие вечера он считал, что это ему по плечу. На самом деле он, конечно, утонул бы, не доплыв и до середины пути. Мать сразу же начинала кричать. Она приказывала мсье Чжо завести лимузин. Только звук работающего мотора мог отвлечь Жозефа от его намерения. Мсье Чжо, который не без интереса относился к плану своего мучителя, повиновался явно неохотно.

И вот в один из таких вечеров в Раме Жозеф заговорил с мсье Чжо о Сюзанне и высказал ему раз и навсегда свою точку зрения. После чего уже больше не разговаривал с ним вообще, разве что спустя много времени, и относился к нему с королевским презрением.

Сюзанна, как обычно, танцевала с мсье Чжо. А мать уныло смотрела на них. От шампанского, особенно если она не добирала до нужной кондиции, она впадала в еще большую тоску при виде мсье Чжо. Хотя народу в зале было много и, главное, много пассажирок, Жозеф не танцевал. Может быть, ему надоело танцевать каждый вечер, а, может быть, решение поговорить с мсье Чжо отбило у него охоту к танцам.

Он смотрел, как тот танцует с Сюзанной — более вольно, чем обычно.

— Типичный неудачник, — сказал он вдруг.

Мать была не вполне согласна.

— Это ничего не значит. Большую неудачницу, чем я, найти трудно. — Она еще больше помрачнела. — И доказательство тому, что у меня нет другого выхода, кроме как выдать свою дочь за этого неудачника.

— Это разные вещи, — сказал Жозеф, — тебе просто не повезло. И, в сущности, ты права, это ничего не значит. Важно, чтобы он наконец решился. Надоело ждать.

— Я слишком много в жизни ждала, — захныкала мать. — Ждала, когда у меня будет своя земля, потом ждала, когда построят плотины. Даже разрешение на залог пяти гектаров я жду уже два года.

Жозеф посмотрел на нее, словно его вдруг озарило:

— Мы только и делаем всю жизнь, что чего-то ждем. Надо просто раз и навсегда решить, что мы не желаем больше ждать. Я поговорю с ним.

Мсье Чжо повел Сюзанну к столику. Пока они шли через зал, мать сказала:

— Иногда, когда я на него смотрю, мне кажется, что я вижу в нем собственную жизнь, и выглядит она весьма неказисто.

Как только мсье Чжо сел, Жозеф приступил к делу.

— Нам осточертела эта тягомотина, — объявил он. Мсье Чжо уже привык к его манере выражаться.

— Прошу прощения, — сказал он. — Сейчас закажем еще бутылку шампанского.

— Бутылка тут ни при чем, — продолжал Жозеф. — Тягомотину разводите вы.

Мсье Чжо покраснел до ушей.

— Мы говорили о вас, — сказала мать, — и пришли к выводу, что нам это надоело. Дело слишком затягивается, и всем ясно, как дважды два, чего вы добиваетесь. И то, что вы таскаете нас каждый вечер в Рам, не может никого обмануть.

— Вы уже целый месяц подыхаете от желания переспать с моей сестрой. По-моему, это ненормально. Я бы ни за что не выдержал.

Мсье Чжо опустил глаза. Сюзанна подумала, что он может сейчас встать и уйти. Но, вероятно, ему даже не пришло это в голову. Жозеф не был пьян, он говорил под действием тоски и отвращения, которые так долго и с таким трудом сдерживал, что теперь мать и Сюзанна не могли не почувствовать облегчения.

— Я не скрываю, — очень тихо проговорил мсье Чжо, — что питаю к вашей сестре очень глубокое чувство.

Он каждый день говорил Сюзанне о своих чувствах. «Я-то, если и выйду за него, то без всякого чувства. Я обхожусь без чувств». Жозеф ей был сейчас ближе, чем всегда.