Маргерит Дюрас - Плотина против Тихого океана
— Вы подонок, — слабо проговорила она. — Жозеф прав, просто подонок.
Я плюну сейчас ему в лицо. Она открыла, и плевок застыл у нее на губах. Не стоило труда. Это было невезение, этот мсье Чжо, такое же невезение, как плотины, как околевшая лошадь, не человек, а воплощенное невезение.
— Вот, — сказала она. — И плевать мне, что вы меня видели голой. Идите к черту!
Жозеф говорил: «Плевать мне на его лимузин», — и каждый раз, проходя мимо его машины, пинал ногами колеса. Мсье Чжо, вцепившись в наличник двери, смотрел на нее. Он был весь багровый и тяжело дышал, как будто его ударили и он вот-вот упадет. Сюзанна захлопнула дверь. Он так и остался стоять на месте, молча, перед закрытой дверью, и через некоторое время она услышала, как он вернулся в гостиную. Она оделась очень быстро, как делала это потом всякий раз, после того как нехотя показывалась мсье Чжо, смотревшему на нее совсем не тем взглядом, какого она ждала.
На следующий день с пунктуальностью, которую мсье Чжо принимал за одно из наиболее бесспорных проявлений порядочности: «Я человек такой: сказано — сделано», — он принес ей патефон.
Сюзанна увидела, как он приближается к бунгало, вернее, как приближается к бунгало пристроившаяся у него под мышкой огромная коробка. Она-то знала, что в ней патефон. Она даже не встала, пригвожденная к креслу острым и тайным наслаждением, сродни божественному, которое испытывает человек, видя, как совершается событие, вызванное к жизни им одним, а все вокруг удивляются. Ибо коробку увидела не только она. Мать и Жозеф увидели тоже. И пока она продвигалась по дорожке под мышкой у мсье Чжо, они пристально на нее смотрели, а потом, когда она очутилась в бунгало, продолжали смотреть на открытую дверь, словно ждали какого-то знака, который помог бы им догадаться о ее содержимом. Но Сюзанна знала, что ни мать, ни Жозеф — в особенности Жозеф — не тронутся с места, чтобы выяснить, что же это такое, будь даже коробка величиной с автомобиль. Выказать хоть малейшее любопытство по поводу того, что дарит, приносит или просто показывает мсье Чжо — нет, ни он, ни она не опустились бы до этого! Правда, до сих пор коробки, которые мсье Чжо приносил Сюзанне, были маленькие и умещались у него в кармане или в руке, и эта должна была бы, по логике, показаться Жозефу более интересной, ибо, учитывая ее размеры, явно предназначалась не только для нее, а для всех троих. Они не помнили, чтобы хоть одна коробка подобной величины была когда-нибудь каким бы то ни было способом доставлена для кого-то из них в бунгало. Не считая бревен, редких писем из земельного ведомства и визита младшего Агости, никто и ничто новое или неожиданное не появлялось здесь за все шесть лет. Неважно, что коробку принес мсье Чжо: все равно она попала сюда не просто от него, а откуда-то издалека, из города, из магазина, в ней лежало что-то совершенно новое, недавно купленное, что должно было принадлежать им, только им и никому другому. Тем не менее ни мать, ни Жозеф не снизошли до того, чтобы подняться в дом. Даже необычное поведение мсье Чжо, который уверенно крикнул им «здравствуйте!» и прошел по дорожке без шляпы, не боясь схватить солнечный удар, оказалось для них недостаточным поводом, чтобы отступить от своей привычной сдержанности.
Мсье Чжо, запыхавшись, предстал перед Сюзанной. Он поставил коробку на стол в гостиной и перевел дух. Коробка была явно тяжелая. Сюзанна не пошевелилась, она смотрела только на коробку и не могла наглядеться, упиваясь причастностью к тайне, еще неведомой тем двоим, которые сквозь открытую дверь смотрели с улицы.
— Тяжелая штука, — сообщил мсье Чжо. — Это патефон. Я человек такой: сказано — сделано. Надеюсь, вы еще сможете узнать меня получше, — добавил он, дабы закрепить победу, а заодно подчеркнуть положительные качества своей личности на тот случай, если Сюзанна еще не оценила их сама.
Вот он, патефон, здесь, на столе. В бунгало. А там, вдалеке, в проеме распахнутой двери — мать и Жозеф, которые жадно смотрят сюда, словно заключенные из-за решетки. Только благодаря ей, Сюзанне, патефон оказался сейчас здесь. Она отворила дверцу душевой кабинки, чтобы на мгновение позволить некрасивому, нечистому взгляду мсье Чжо проникнуть туда, и вот патефон на столе. Причем абсолютно чистый и очень красивый. Она считала, что заслужила этот патефон. Заслужила подарить его Жозефу. Потому что, конечно, такие вещи как патефон должны принадлежать Жозефу. Ей было вполне достаточно сознания, что это она, ей одной доступными средствами, получила его от мсье Чжо.
Трепеща и торжествуя, мсье Чжо направился к коробке. Одним прыжком Сюзанна оказалась между ним и столом, преградив ему путь. Он растерянно уронил руки и уставился на нее, ничего не понимая.
— Надо подождать их, — сказала Сюзанна.
Коробку можно было открыть только в присутствии Жозефа. Патефон мог появиться, выплыть из неизвестности только на глазах у Жозефа. Но объяснить это мсье Чжо было так же невозможно, как объяснить ему, что за человек Жозеф.
Мсье Чжо сел и старательно принялся размышлять. Лоб его от усилия наморщился, глаза расширились, и он прищелкнул языком.
— Не везет мне, — провозгласил он.
Мсье Чжо вообще быстро отчаивался.
— Как будто я пытаюсь наполнить бездонную бочку, — продолжал он. — Вас ничто не трогает, даже мои самые искренние побуждения. Вам нравятся только такие типы, как…
Ах, какое лицо будет у Жозефа, когда он увидит патефон! Теперь они наверняка вот-вот придут. Мсье Чжо приехал позже, чем обычно, — видимо, из-за патефона, — и уже был близок момент, когда они неизбежно должны все узнать. Что до мсье Чжо, то как только он подарил патефон, он и вовсе перестал для нее существовать. А если отнять у него машину, тюсоровый костюм, шофера, то, наверно, он стал бы просто прозрачным, как стекло пустой витрины.
— Как кто?
— Как Агости и… Жозеф, — не без робости закончил мсье Чжо.
Сюзанна широко улыбнулась ему, и он, при поддержке принесенного патефона, стерпел эту улыбку.
— Да, — сказал он храбро, — как Жозеф.
— Вы можете подарить мне хоть десять патефонов, все равно так всегда и будет.
Мсье Чжо, убитый, опустил голову.
На пороге появились мать и Жозеф. Мсье Чжо, молчавший с видом оскорбленного достоинства, не заметил, как они подошли.
— Вот и они, — сказала Сюзанна. Она встала и подошла к мсье Чжо.
— Не сидите с такой постной миной!
Мсье Чжо нужно было совсем немного, чтобы приободриться. Он встал, притянул Сюзанну к себе и порывисто ее обнял.
— Я без ума от вас, — мрачно сообщил он. — Я, право, не знаю, что со мной, я никогда ни к кому не испытывал таких чувств.
— Ничего не говорите им! — сказала Сюзанна.
Она машинально высвободилась из его объятий, заранее улыбаясь Жозефу и тому, что ждет его через несколько минут.
— После того, как я увидел вас вчера вечером обнаженной, я всю ночь не смыкал глаз.
— Когда они спросят, что это такое, я сама им скажу.
— Я для вас пустое место, — сказал мсье Чжо, снова пав духом. — Я это чувствую с каждым днем все отчетливее.
Жозеф и мать поднялись по лестнице, Жозеф впереди, мать сзади, и ввалились в гостиную. Они были оба в пыли и в поту. На ногах чернела засохшая грязь.
— Добрый день, — сказала мать, — как здоровье?
— Добрый день, мадам, — ответил мсье Чжо. — Спасибо, хорошо, а ваше?
Встать, поклониться матери, которую он терпеть не мог, — это мсье Чжо умел превосходно.
— Нам-то сейчас здоровье особенно нужно, я ведь теперь ношусь с мыслью завести тут банановую плантацию. Это дает мне возможность продержаться еще чуть-чуть.
Мсье Чжо в очередной раз шагнул к Жозефу, но тут же отступил. Жозеф никогда не здоровался с мсье Чжо, нечего было и пытаться.
Они не могли не видеть коробки, стоящей на столе. Ну никак не могли. Однако ничто не свидетельствовало о том, что они ее заметили, кроме того, что они избегали смотреть в ту сторону, старательно обходя стол стороной. И кроме особой сдержанной улыбки на лице матери, которая сегодня не скандалила, как обычно, не жаловалась на усталость и была весела.
Жозеф прошел через столовую и направился к душевой кабинке. Мать зажгла спиртовку и позвала капрала. Она орала до хрипоты, чтобы дозваться, хотя это было абсолютно бесполезно и она это прекрасно знала: надо было звать его жену, чтобы она ему сказала, что его зовут. Где бы его жена в этот миг ни находилась, она в таких случаях неслась сломя голову к мужу и хлопала его по спине. Сейчас, сидя на корточках во дворе, капрал наслаждался передышкой, которую дала ему мать, и благоговейно ждал, когда появится автобус. Он смотрел на дорогу все свое свободное время, — иногда целыми часами, когда они уезжали в Рам, — пока не увидит, как автобус выезжает из леса и беззвучно приближается со скоростью шестьдесят километров в час.
