Эдуард Лимонов - Дисциплинарный санаторий
«Прогрессивная» часть человечества прочно перешла на санаторный режим, однако населения вне санаториев еще доживают кто поздний каменный век (несколько племен Новой Гвинеи, Амазонии и Африки), кто марксистскую эпоху (некоторое количество африканских и азиатских стран). В совершенно особом положении находится Иран (в противоположность всем законам «прогрессивного развития» вдруг взбунтовавшийся против своего европеизированного правителя и его «прогрессивного» режима), установивший на своей территории до сих пор неслыханную и парадоксальную форму правления — Исламскую республику. Интересна враждебность этого самого нового общества в мире одинаково и к Западному, и к Восточному блокам санаториев.
Им — третьей стороне — евроцивилизация видится объективнее, и они не замечают вовсе подчеркиваемого более 70 лет обоими блоками санаториев различия.
В мире несчастливых варваров, за пределами нашего цивилизованного мира, царит еще дооруэлловское старомодное насилие. Оживляемое лишь современным блистательным оружием, закупленным ими у суперцивилизованных стран. Советские вертолеты и американские «стингеры» и французские «миражи» просвистывают в их непрогрессивных небесах. Жители санаториев снисходительно презирают кровожадных «устаревших» варваров, простодушно забыв о том, что ни одна бойня нецивилизованного «слаборазвитого» мира не превзошла еще европейское Гиннесс-бук[65] достижение,— 49 миллионов убитых в 1939—1945 годах. Пытки? В неоруэлловском, но историческом 1984 году пытки применялись на территории земного шара и во многих местах, но все это были нетоталитарные дооруэлловские старомодные пытки. В Афганистане, к примеру, «freedom-fighters»[66] обращались с советскими пленными согласно старым афганским методам, бывшим в ходу еще во времена Оруэлла — полицейского в Бирме, а еще ранее — Киплинга, а еще ранее — в Средние века. Прекрасным введением в изучение афганских нравов может служить рассказ Киплинга «Потерянный легион». Свежее описание афганских методов возможно найти в газете «Геральд трибюн» за 5 марта 1988 года:
«…Распарывают, открывая, живот пленного, нагнут его и тыкают головою в собственные внутренности»; «сажают на острый кол»; «отрезают пенис и ногти»; «надрежут кожу вокруг вашей талии и тянут кожу к голове, как будто рубашку снимают, и после бросят ваше, еще живое тело на горячий песок»; «привязывают ваши члены к четырем верблюдам и заставляют их бежать в разных направлениях».
(Дополнительно пикантно покалывает в душе от доверительных указательных местоимений, употреблявшихся рассказчиком: «вашу», «ваши», «ваших» — и сохраненных редакторами «Геральд трибюн» при пересказе информации.)
Начитавшись подобных сообщений, наглядевшись на разрушенное Сараево, на разбухшие трупы ирано-иракской войны (на экране теле, разумеется), житель санатория счастливо осматривается вокруг и готов закричать подобно Винстону Смифу: «Делайте это с Джулией, с советскими солдатами, сделайте это с моим соседом, но не со мной!»
Человечество не умеет пользоваться опытом своих прошлых несчастий. Оно неизменно ожидает, что насилие (или назовем его Злом, но не в христианском смысле, а определяя его как катастрофу для человеческого коллектива) появится в том же виде, в каком оно приходило на историческую сцену в последний раз. Символические пьесы 50-х годов всегда включают в число действующих лиц Силы Зла — молодчиков в черной коже и непременно в сапогах. Они или активно теснят, избивают, изгоняют со сцены позитивного персонажа, или видятся ему во сне, или (вариант) ворочаются за кулисами на манер античного хора. (По этому признаку Оруэлл может быть с полным правом отнесен к школе театра абсурда — к Ионеско и Беккету…) Пока искусство занимается перевариванием опыта прошлых насилий, новое насилие преспокойно проникло в жизнь человечества и, неузнанное, разместилось. Достаточно упомянуть здесь деятельность (тоталитарную по масштабам) американского National security agency (NSA). (Смотри: «Intelligence Secrets», книгу Фабрицио Кальви и Оливье Шмидта.) Подслушивая всю планету с 4.000 баз, разбросанных по земному шару, эта организация не вызывает почему-то у жителей санаториев беспокойства. Очевидно, в значительной степени потому, что ее 200.000 сотрудников — аналитики и техники, а не молодчики в сапогах и униформах. Такова сила инерции человечества. Санаторный больной возмущен апартеидом в Южной Африке, к NSA он относится апатично. В последней мировой бойне уже присутствовали аналитики и доктора в белых халатах и техники (вспомним доктора Менгеле) со шприцами, но они не были главными действующими силами последней войны, и потому человечество зафиксировало их на заднем плане памяти. Очевидно, лишь после катастрофы, а ее непременно вызовет накапливание информации,— человечество испугается своих компьютеров, своих опасных блистательных достижений в области подслушивания и разглядывания, в сущности, достижений, обеспечивающих контроль над ним.
Контроль уже достигнут. Тотальное подчинение человека организации (человечества) уже произошло. По крайней мере, в великолепном передовом созвездии дисциплинарных санаториев. Доказательство тому — с территорий санаториев исчезли герои. Где герои, в самом деле? Ведь во все иные времена они появлялись. Бернар Тапи или Ив Монтан — не герои, но идеальные больные, Че Гевара, Каддафи — герои не-санаторного мира, но где наши, местные, санаторные мужчины, «отличившиеся экстраординарными качествами и действиями, в частности, в войне»? Невозможно назвать «экстраординарными подвигами» деятельность Лоран Фабюса[67] или Жоржа Марше, Франсис Брига[68] или golden boys[69] Уолл-стрита.
Иногда мы слышим, что органам охраны порядка удалось убить возбудившегося «Public enemy номер Один», или о процессе над тем или иным «террористом». Media сообщает нам малейшие подробности ареста, детали одежды, но, как правило, невозможно понять, чего же, собственно, хотели эти враги общества. Почему они не выбрали легальную дорогу к власти, если они ее хотели, и почему не предложили их проекты переустройства общества на суд публики? Эти «террористы» («Аксьен Директ», «Армэ Руж» в Италии, «Красная Армия» в Германии), они что, глупы, или же в санаториях запрещена пропаганда идей радикального переустройства общества? На все эти вопросы нам — публике, нет ответов. Мы должны удовлетвориться тем, что наши враги ликвидированы или арестованы.
Возникает впечатление, что тысячелетний райх большинства, диктатура несменяемых элит-администраций воцарилась в пределах цивилизованного человечества, и диктатура эта пресекает все сомнения в своей мудрости и целесообразности. Все самодеятельные, не сверху, не исходящие от администрации, но исходящие непосредственно от больных социальные инициативы и проекты изменения структуры санатория безжалостно подавляются. Теоретики итальянской «Рабочей Автономии» Тони Негри и Орэстэ Скальзонэ были приговорены в июне 1984 года (!) каждый соответственно к 30 и 20 годам строгого режима.
«Тони Негри,— гласил приговор,— не просто злой мыслитель. Он поставил также под сомнение правила гражданского поведения во имя проекта власти, основанной на совершении акций открытой войны против государства, во имя искусственных и вредных политических формул…»
Предчувствуя, что некоторые больные могут испугаться, услышав словообразования «злой мыслитель» и «вредные формулы», суд посчитал нужным оговориться:
«Суд не имел в виду наказвать слабого интеллектуала, человека мысли, за которого множество людей сочли бы своим долгом вступиться и мобилизоваться против преследующего правосудия. Негри пропагандировал ненависть и насилие. Он материально контрибюировал в дело стратегического проекта дестабилизации институтов (общества), ища связей с другими подпольными группами».
Профессор Негри живет во Франции (в 1986—1988 гг. жил нелегально). Ему угрожает возможная выдача итальянским властям. Между тем в его деле не фигурирует даже перочинный нож. Он осужден исключительно за теоретическую деятельность. Для сравнения вспомним, что революционный философ, профессор Карл Маркс в прошлом веке прожил вполне буржуазную жизнь. Администрации европейских санаториев того времени еще не достигли кооперирования в области репрессирования самодеятельных инициатив возбуждающихся больных, посему в Лондоне Марксу не угрожала выдача в Германию, и в Германии его не ожидало тридцатилетнее тюремное заключение. Несмотря на «вредные формулы», содержавшиеся в Коммунистическом манифесте.
Казалось бы, так как санаторное насилие направлено на возбуждающихся, а 95 процентов населения оставлено в покое, режимы санаториев выигрывают от сравнения с европейским прошлым. Однако направленное насилие более эффективно, и в этом смысле наше настоящее много репрессивнее прошлого. Бессмысленное, эмоциональное, не служащее целям охраны структуры санаториев, насилие не практикуется больше цивилизованными администрациями не по соображениям гуманности, но всего лишь прагматически. Винстоны Смифы могут сегодня спариваться с Джулиями где угодно и как угодно, могут злословить, если им хочется, по поводу Большого Брата, в 1993 году администрации это не волнует. Насилие сняло сапоги и униформу и приняло прогрессивный облик добродушного дяди в очках. Вместе с молодежью дядя может, раскачиваясь, подпевать песне Боба Марлея «Revolution» или «I shot the sheriff».[70] Нет, администрации не исключили из своего арсенала убийства, когда это необходимо, они хладнокровно принимают смерти и личную ответственность за них (вспомним поведение «железной дамы» Тэтчер — смерть Бобби Сэнда и десяти его товарищей ирландцев в 1982 г.[71]), но убийство обыкновенно замаскировано (в случае «банды» Баадера под самоубийство) или выполняется третьими руками.
