Ксения Кривошеина - Недоумок
— Старик, я так рад за тебя. Поздравляю! — Отца распирал телячий восторг, он искренне был взволнован (хотя даже тетя Мила не всегда была уверена в его искренности).
— Шурочка, я все рассказала твоему папочке, он целиком на нашей стороне. Теперь у нас мир во всем мире, и мы будем вместе. — Мира захлебывалась в словах, она была возбуждена и горда тем, что ей удалось все так ловко устроить. — Мой дорогой, твои родители не возражают, и ты прямо сегодня переедешь к нам жить.
Официант узнал отца, безразличная наглость с его лица слетела, он сделал знак своему товарищу, и они ловко стали обслуживать их столик. Пока отец заказывал ужин, Мира выдала Шурику: «Твой отец — прелесть, он такой умный, простой, я к нему подошла после спектакля, ждала у актерского входа. Он мне дал автограф, а я ему сказала, что дружу с тобой и беспокоюсь, а потому хочу поговорить с ним, посоветоваться… Рассказала ему о моей семье. Он был счастлив узнать, что мы не какие-то босяки, а приличные люди и что ты будешь у нас как за каменной стеной. Я ему сказала, что мы любим друг друга, а что твоя жена — плохая хозяйка и мать, она тебя не кормит, не поит, не стирает, а только Цветаеву читает, да марафет на морде своей наводит. А твой отец сказал, что она просто б…. и что ты, несчастный, ей поверил. А еще он сказал, что всегда мечтал для тебя о такой жене, как я, а о такой семье, как мои родители, даже не мечтал. Представляешь, он с ними хочет познакомиться. Поэтому я решила, что с сегодняшнего дня ты будешь жить у нас. Я тебя забираю! Даже не возражай!»
Шура от этого потока откровения совершенно обалдел.
Отец прислушивался к женскому монологу и мурлыкал, как сытый кот. Он был польщен вниманием столь богатой и шикарной девушки, как Мира, поднял бокал и торжественно произнес тост, что на пути их счастья всячески будет им содействовать. Шуре после выпитых подряд трех рюмок водки (на кружку пива) и шампанского стало на душе легко и свободно. Он вспомнил красивое лицо Нади, ее меланхолическую улыбку, плач ребенка, убогость комнатенки, вредную бабку, К. П., трехрублевые концерты в клубах, и ему очень захотелось от всего этого убежать.
Он Надю, наверное, любил, но счастье Миры было в тысячу раз приятнее. Выбор сделал не он, судьба так распорядилась.
А что может быть выше судьбы?
Ужин затянулся далеко за полночь. Отец был в ударе, рассказывал смешные истории, подливал Мире шампанского, делал ей комплименты и целовал ручку. Она совершенно была очарована, в меру кокетничала с ним и к концу вечера сумела произвести неотразимое впечатление. Для отца она не была загадкой, он видел таких молодых начинающих актрис, ценил их энергию и уважение к старшим. Мира поведала ему об учебе в Москве, о семье и о своей мечте устроиться в Мюзик-холл вместе с Шурой. Отец намекнул, что постарается в этом помочь.
— Ну а теперь по домам! — скомандовала Мира. — Вы обязательно должны к нам приехать вместе с женой и дочерью. Мои родители будут счастливы. С сегодняшнего дня Шурик будет жить у нас, это забито.
— Милости просим и к нам. Нам с Шурой есть о чем подумать и поговорить. Тетя Мила будет ждать, а Катюша теперь студентка, и у нее появился жених, — отец был сильно навеселе, его добродушию не было предела.
Шура весь вечер в ресторане молчал, он не любил выяснять отношения, не знал, как себя вести, мысли путались. Ему придется сообщить Наде, что он уходит, она, конечно, будет плакать, умолять его не бросать ребенка, давить на жалость. Нужно всеми способами избежать этого разговора, отделаться запиской. А еще лучше попросить Миру поговорить с ней. Она сумеет все сделать деликатно и умно.
Из ресторана они вышли последними, город жил по законам белых ночей, молодежь гуляла, пела под гитару, влюбленные парочки расслабленно фланировали в сторону Медного всадника. Любовь витала в городском воздухе, наполняла сердца надеждой, примиряла врагов, размягчала нервы… Как отец ни сопротивлялся, говоря, что поймает такси, Мира настояла на том, что подвезет его до дома.
Так Шура поселился в другой семье.
Через несколько дней Мира позвонила Наде и встретилась с ней. Как проходил разговор, Шура не знал и не хотел знать. Мира сказала, что предложила Наде развестись с Шурой и что она через знакомства берется все быстро оформить. Кажется, она добилась согласия и намекнула, что Надя получит «свою долю пирога».
Как напоминание о прежней жизни Мира кое-что привезла Шуре из его пожитков, в частности тюк с грязным бельем.
Внутри у Шуры было достаточно пусто, совесть молчала, на душе кошки не скребли, может быть, впервые он ощутил себя на пороге Счастья. Теперь не нужно останавливаться на достигнутом, надо слушаться Миру (это она так говорит), и все будет хорошо.
С первого дня новой жизни он окунулся не только в море сладкой любви, но на него свалились подарки, о которых он даже не помышлял. Ему купили водительские права, пыжиковую шапку и новые джинсы. На него надели махровый халат, уложили в крахмальные простыни, а по утрам поили импортным растворимым кофе.
Лето принесло приятные хлопоты, отношения с отцом, тетей Милой и Катюхой наладились, Мира с удовольствием бывала с Шуриком в Репино. Ей льстило погружение в литературно-актерскую среду, на даче она играла роль гостеприимной невестки, помогала тете Миле по хозяйству, подружилась с Катей, у них завелись женские секреты, они бродили по лесу, загорали на пляже, уединялись в укромной беседке в дальнем конце участка. Вечерами у них собирались друзья, «золотая молодежь» с соседних дач, Шура пел под гитару и был душой компании.
У родителей Мирочки от радости текли слюнки.
Несмотря на то что Шура совсем не думал о предстоящем разводе, ему по ночам снился плач ребенка. Он просыпался, вспоминал малютку, иногда грустил. К Наде за два года он привязался, привык, она была красавица, мужики вокруг нее всегда крутились, Шура ревновал. Бывало, что их мрачная жизнь освещалась веселыми пьянками, бездумно прожитыми днями, Надя от него ничего не требовала, сама была неприхотлива. Но Мира его убедила, что с ней Шура погибнет, а отец сказал, что он от такой жизни сопьется. Между ними произошел мужской разговор, Шура не все понял, особенно, что означала отцовская фраза: «Мы с тетей Милой, ради твоего счастья, готовы закрыть глаза на некоторые особенности Мирочкиных родителей».
Проходили недели безоблачного нового счастья, но грусть одолевала Шуру, он начал рисовать в голове картинки из Надиной жизни. Наверняка она не скучает, окружена поклонниками и уж долго «соломенной вдовой» не останется. Его разъедала не только ревность, но и надежда увидеть страдания Нади, ее слезы. А может быть, она переживает? Она, кстати, никогда особенно не плакала, многое ему прощала, и странно, что теперь не ищет с ним встречи. Любопытство взяло верх, и решил он увидеться с соседом Ванечкой, разузнать ситуацию.
* * *Говорить Мире об этой встрече он не хотел. Подсознательно Шура чувствовал, что ей это бы не понравилось. В техникуме, в котором учился Ваня, сейчас были каникулы, и вероятнее всего он целыми днями ловит рыбу на Неве. Это было любимое занятие Ванечки. От дома на трамвае он добирался сюда час, приезжал к семи утра, устраивался в укромном местечке, окруженном плакучими ивами, и сливался с природой.
На Малой Невке, напротив Каменного острова, берега еще оставались травяные, не облицованные гранитом, а если пройти чуть дальше, то можно было попасть в парк ЦПКиО. Здесь пруды, Елагин дворец, стрелка Финского залива, аллеи с цветами, бронзовые и гипсовые спортсмены. Обычно летом граждане приезжают в ЦПКиО на пляж, слушают концерты, катаются на лодках, а зимой, когда пруды замерзают, открывается настоящий сезон катков и лыжных прогулок. В этой части Ленинграда (Старой деревне) природа была девственной, незагаженной, бурно цвела сирень, ромашки, кашки, одуванчики, по воде скользили байдарки со спортсменами, летали чайки, с залива несло морской свежестью.
Ванечка знал, что после обеда, часам к трем на облюбованный им бережок Невки набивались мамаши с детишками, они приезжали группами, расстилали на траве одеяла, усаживали карапузов, вываливали на газеты всякую снедь. Женщины судачили, пили, ели, иногда заходили в воду по колено, галдели, ругали ребятишек, и так до заката солнца. Дети подходили к Ване, смотрели в трехлитровую банку с водой, считали выловленных рыбешек, потом садились рядом и, глядя на поплавок, замирали. Ваня их не прогонял, иногда давал подержать удочку, просил не шуметь. На этот «дикий» пляж приезжали одни и те же мамаши, дети их подрастали, Ваню все знали по имени. Для него это место с годами стало сокровенным, он здесь погружался не только в воспоминания детства, но мог спокойно слушать по «Спидоле» свои песнопения. Мамаши, в заботах о бутербродах, пиве и болтовне, не обращали внимания на странную «классическую» музыку, лившуюся из приемника.
