Мартина Моно - Туча
У Кэтрин было такое чувство, что доктор Мальверн не позволял доктору Максвеллу восхвалять себя не из простой вежливости. И даже не из скромности: «Может быть, это его раздражает, – думала она, – но нет, этого молодого человека не раздражает, когда им восторгаются, если он этого заслуживает… Вот в чем секрет: он думает, что он этого не заслуживает. Он, кажется, крайне горд и способен очень холодно рассуждать». Кэтрин смотрела на него с той беззастенчивой откровенностью, с которой она наблюдала все явления в жизни. Перед ней были такие синие глаза, подобных которым она еще не видела.
Голос у доктора Максвелла был очень приятного тембра:
– Бедный Мальверн тоже немного пострадал. Но, конечно, это пустяк по сравнению с нашей дорогой Патрицией. Все же он должен быть осторожен.
– Я себя чувствую очень хорошо, – сказал тогда Мальверн.
Вдруг Венсан шагнул к Кэтрин и взял обе ее руки своими жесткими, сухими руками, которые причинили некоторую боль, но и влили ощущение дружеского участия.
– Мне очень жаль Патрицию, миссис Ван Ден Брандт, все, что я мог сделать, это поскорее вернуться. Я предпочел бы, чтобы это случилось со мной.
Во второй раз врач предлагал отдать свою жизнь ради жизни Патриции.
Что касается доктора Максвелла, то Кэтрин устало выслушала рассказ своего отца и подумала, что слова стоят немного. К этому же незнакомцу она подходила осторожно. Обычно она не считала себя хорошим психологом. Однако она была твердо уверена в одном: если бы доктору Мальверну сказали, что, пронзив себя кинжалом, он спасет Патрицию, он сделал бы это немедленно. На бюро доктора Максвелла был нож для разрезания бумаги – грозное на вид оружие, – и доктор Мальверн взял бы его и пронзил бы себе сердце. Только ведь это ни к чему бы не привело. Она также была уверена и в том, что Мальверн никогда напрасно ничего не сделает. Все это молниеносно пронеслось у нее в голове. В одно мгновение она представила себе тело Венсана Мальверна, распростертое на китайском ковре кабинета, и разрезной нож, покрытый кровью. И, конечно, на губах у него замрет вот эта же улыбка… Надо будет быстро закрыть ему глаза, иначе этого не вынесешь. Как можно думать о таких вещах? Последняя мысль пронзила ее воображение. Она, Кэтрин, рыдает на коленях около большого, неподвижного тела… Затем к ней вернулось хладнокровие. В конце концов, что значит для нее жизнь и смерть этого весьма посредственно одетого молодого человека?
– Я скажу Патриции, что я вас видела, – сказала она, прощаясь.
Его ответ оказался неожиданным.
– Пожалуйста, не говорите этого, если она сама не заговорит обо мне.
– Она говорила о вас.
– Но она не хочет меня видеть?
– О, она никого не хочет видеть!
Это было правдой. Патриция категорически отказалась видеть кого-нибудь из участников морской прогулки, и особенно она не хотела видеть Венсана Мальверна. Кэтрин вспомнила этот разговор.
– Только не его, мама, поклянись мне, только не его.
– Ты его любишь, Патриция?
– Я его ненавижу.
И, как последняя дура, она поверила этому. Теперь глядя на молодого человека, она была уверена, что дело обстояло иначе.
– Проводите меня до дверей.
Когда они дошли до входа, она спросила:
– Вы флиртовали с Патрицией?
Внешне он остался спокоен, но она заметила, что на виске у него начала биться жилка.
– Ничего подобного, миссис Ван Ден Брандт. Я ее интересовал не более, чем любой человек, побывавший, на войне, знающий южные моря…
– Вот как вы судите о моей дочери!
– Много таких девушек, миссис Ван Ден Брандт; ваша – одна из лучших. – Он на секунду задумался и продолжал с усмешкой: – Может показаться глупым, но, надеюсь, что вы мне поверите, если я скажу, что ни разу даже не поцеловал ее.
– Это, действительно, кажется глупым, но я вам верю, – сказала Кэтрин. – До свидания, доктор Мальверн.
– До свидания, миссис Ван Ден Брандт. Могу я вас попросить об одной любезности, если она вас не затруднит, конечно?
Снова к ней подкралось сомнение. Придав голосу интонацию полного равнодушия, она спросила:
– Для Патриции?
– Да! Скажите ей, например, что меня тоже лечат, не здесь, а где-нибудь в другом городе. Она будет рада.
– Я не понимаю, – сказала Кэтрин.
– Узнав это, Патриция не будет чувствовать себя такой одинокой. Она будет знать, что кто-то разделяет ее участь. Она будет меньше страдать.
– Вы ее любите?
– Я? – спросил Венсан удивленно. – Нет, что вы. Я просто хочу ей помочь. Вы сами прекрасно знаете, что Патриция не может быть в одиночестве.
Он был прав. Кэтрин удивлялась, что не подумала о той громадной поддержке, которую могли оказать Патриции участники этой драмы. Но кто, кроме Венсана, согласился бы на подобную ложь?
– Это неправда, – сказала она.
– Миссис Ван Ден Брандт, я неважный врач, но кое-что я знаю. Между Патрицией и мной разница во времени. Значит, я лгу только относительно.
– Доктор Максвелл говорил, что вы пострадали очень мало.
– До свидания, миссис Ван Ден Брандт.
Ничего не ответив Венсану, Кэтрин пошла к Патриции. Ею овладела мысль, что смерть может войти в маленькую щель так же легко, как и в широко открытую дверь.
Венсан вышел на тихую улицу, где старухи и подростки безуспешно пытались продать цветы посетителям клиники, «Вы любите ее», – сказала она. Он пожал плечами. Необъяснимая злоба внезапно охватила его. Не оглядываясь, он пошел быстрым шагом.
Вдруг он почувствовал, как чья-то рука пытается остановить его. Это была очень старая японка с лицом, видно, не озарявшимся улыбкой. Она протягивала ему букет.
– Иди к черту, – грубо отмахнулся Венсан.
– Если не хотите для нее, господин, возьмите для себя.
До сознания Венсана дошло только это «для нее».
– Для нее? Что ты хочешь сказать, ведьма?
– Возьмите для себя, – повторила старуха. – Цветы украшают разгневанного мужчину.
– Я не разгневан, – сказал Венсан.
– В руках спокойного мужчины цветы являются даром божьим, – продекламировала старуха.
Венсан прочел иронию в полузакрытых глазах японки. Ему захотелось ударить ее, но он сдержался, подумав о бесконечной подлости подобного поведения.
– Я беру твои цветы, – сказал он неожиданно, – всю корзину. Но не давай их мне. Отнеси в клинику вот с этим.
«Это» было клочком разорванного конверта. Убедившись, что на нем нельзя прочитать его имени, Венсан написал печатными буквами: «Ван Ден Брандт».
– Торопись. Не говори, кто тебя послал. Если только попытаешься меня описать, я найду тебя и переломаю кости.
– Я сделаю так, как вы хотите, – сказала старуха.
Венсану вдруг стало очень стыдно. Эта старуха годилась ему в бабушки, а он вел себя так развязно… В его родной Миннесоте самая бедная торговка давно бы бросила корзинку ему в физиономию. Может быть, он слишком расстроен, или просто не церемониться с японцами вошло в привычку? И то и другое, конечно. Он никогда не был бы так груб, если бы не страдал. То, что перед ним была японка, все упрощало, можно было грубить, ничем не рискуя.
Но ведь он достаточно ненавидел этих крупных парней своей расы, которые считали себя хозяевами мира и факт рождения не в Соединенных Штатах считали восьмым смертным грехом.
Венсан взял руку торговки и голосом, в котором звучала просьба, сказал:
– Нужно меня извинить. Я несчастен. Займитесь моими цветами, пожалуйста, это доставит мне удовольствие.
– Я займусь ими.
Японка ничего больше не сказала. Казалось, она даже не слышала его извинений. И он ее понимал. Он вынул деньги, чтобы расплатиться. Первым движением ее было принять деньги, но затем она отвела его руку в сторону.
– Дорога разбита, можно мне взять вас под руку?
Это была очень старая, горбатая женщина. Когда Венсан к ней нагнулся, он прочел в ее миндалевидных глазах взгляд, очень похожий на взгляд Тако.
– Для меня большая честь помочь такой достойной даме, – сказал он.
Польщенная, она тихо засмеялась. Этот иностранец был обходителен. Он был непохож на других, имел совесть и находил в себе смелость в этом признаться. Надо было показать, что она простила его. И, чтобы перейти маленький ручей, который она тысячу раз переходила одна, она оперлась на его твердую руку.
– У меня дома цветы гораздо лучше, – сказала она, – я отнесу их туда.
Венсан поклонился. Она в свою очередь кивнула ему и удалилась. Он посмотрел ей вслед: она удалялась, прижав к себе корзину.
Спустя несколько часов Кэтрин прочла: «Ван Ден Брандт». Это было для Патриции. Затем она подумала, что это могло быть также и для нее. Не зная почему, она была уверена, что цветы были от этого синеглазого молодого человека, которого звали Венсаном.
Вот судьба и свела их. Она его не сразу узнала. История с цветами, с этим двусмысленным адресом, врезалась в ее сознание. Долго она задавала себе вопрос, кому они были предназначены – ей, или Патриции. Может быть, именно это помешало ей забыть Венсана? О, конечно, она вспоминала об этом только в часы досуга. У Патриции же сомнений не было. Цветы были для нее, она была уверена в этом, и Кэтрин долго не могла забыть эту удивительную улыбку, осветившую, подобно лучу, обезображенное лицо дочери. Она ликовала.
