Юрий Григ - Пусть умрёт
В голосе старухи прозвучала тоска по временам, когда люди сражались не за обретение свободы, а за то, чтобы не потерять ее.
— Не хочешь быть рабом, – продолжала она усталым голосом, – никогда не покоряйся, а если однажды покорился – ты раб. Даже если восстанешь – всего лишь непокорный раб... Раб взбунтовавшийся... для того, чтобы выторговать для себя кусок послаще. И стоит тебе его дать, даже не дать – просто пообещать, и ты опять будешь покорно лизать ноги своему хозяину. Не раб тот, кто никогда не покорялся... А вы... Вы добровольно принимаете эту участь, добровольно склоняете головы перед Римом, которому достаточно всего лишь нескольких легионов, чтобы держать пятьдесят стран в повиновении... А всё потому, что добровольно! Даже подати вы платите добровольно... Вы сами создаете себе хозяев и превращаете их в идолов – обожествляете, наделяете несуществующими чертами, добродетелями и властью над собой. Они могут наказать вас, изгнать, заточить в темницу, убить, когда заблагорассудится. По их приказу вы пойдете в бой и погибнете с их именами на устах, так и не поняв, что они никто, они не существуют, если бы ни вы сами. У каждого из вас есть свой и у всех – один. И так будет всегда! Пройдет тысяча лет, и такие же, как вы, будут создавать себе живых кумиров, а создав, боготворить. Такие же, как вы, будут отдавать жизнь за них, по их приказу. Рабы были, есть и будут всегда! И вы, и они – вы все гладиаторы на арене жизни, убивающие друг друга на потеху своим хозяевам...
Тут Сибилла встала во весь рост, оказавшимся неожиданно немалым. Мальчик стоял у нее в ногах, тараща на всех огромные карие глаза и теребя маленькой ладошкой свои густые черные кудри. Глаза старухи разгорелись неистовым светом, как две яркие звезды. Она распрямила спину, откинула со лба волосы, волшебным образом помолодев у всех на глазах, и начала, раскачиваясь, декламировать на манер греческих поэтов:
Да и такие есть, иль народятся,
Кто поклоняться станет наслажденьям,
Кто предпочтет земные блага
Любови к ближнему и самоотреченью.
Кому установленья и законы предков
Не будут более примером...
— И римляне тоже рабы, – прервала она свою декламацию, – они только не осознают этого... им только кажется, что они свободны, а они... они такие же рабы, как и все.
Глаза вещуньи потухли и стали бездонными, как черная ночь, спина сгорбилась, и перед всеми снова предстала древняя неопрятная старуха. Исчезла гипнотическая сила, которая только что держала всех в оцепенении. Эта метаморфоза была не менее удивительна, чем только что прозвучавшие откровения старухи.
Когда же присутствующие пришли в себя, тишину нарушил голос Телефа, который, как и полагается хозяину, первым поспешил перевести разговор на положительный лад, отвлекая внимание гостей своего заведения от зловещих прорицаний Сибиллы.
— Скажи-ка лучше, старуха, а правду говорят, что ты предсказала самому императору гибель от меча заговорщиков? – спросил он.
— Если так говорят, значит неспроста... Но запомни: император такой же раб, как и все другие. И императором он будет только до тех пор, пока удобен всем, – ответила ставшим вновь сварливым голосом старая колдунья.
— И ты не побоялась, что он прикажет отрубить тебе голову? – не сдаваясь, продолжал дразнить ее настырный Телеф и, повернувшись к собравшимся, театрально воздев руки к небу, воскликнул: – Послушайте, люди, говорят, она даже не поздоровалась с человеком, прославившимся отвратительным характером и омерзительной привычкой казнить подданных и за меньшие прегрешения.
— Видимо, старая вещунья – исключение из правил, – высказал свою догадку Полибий.
— Так скажи нам – ты действительно не боишься гнева императора? – не унимался Телеф.
— Собака, которая боится хозяина, скорее укусит. Бойся того, кого приблизил.
— Ха-ха, – весело рассмеялся тот. – А если он все же приказал бы убить тебя?
— Я так стара, что этим он мог лишь оказать мне услугу, – ответила Сибилла, бросив на мужчин бесстрашный взгляд.
Шел 849-й год со дня основания Вечного города…
Александр закончил рассказ. Алёна долго молчала, а потом спросила:
— Что было дальше?
— Что было дальше, расскажу в следующий раз. Мне пора собираться, – ответил он.
— Алик, ты все это придумал, да?
— Нет, Алё, честно: приснилось.
— А ты что, когда-то бывал в Риме? Ты мне не рассказывал.
— Алёна, послушай. В том-то и дело, что я никогда там не был. И еще... – он замялся, – эта сивилла?
— Старуха-прорицательница?
— Да, она. Кстати, «сивилла» и означает «прорицательница». Так вот, пока ты спала, я покопался в Интернете.
— Что, старуха уже в Интернете? – перебила Алёна.
— Погоди, Алён, я серьезно. Дело в том, что ее рассказ, приснившийся мне… о царе Агриппе... ну, тот, иудейский царь, припоминаешь?
— Ну, помню, помню. И что?
— Так вот... некоторые слова из ее рассказа поразительно точно совпадают с его монологом, обращенным к своему народу, описанным Иосифом Флавием в своей «Иудейской войне». Можешь убедиться сама – на экране как раз тот самый фрагмент из его книги.
— А... ну теперь всё ясно. Ты когда-то читал эту книгу и поэтому тебе и приснился такой сон. Причинно-следственная связь налицо!
— Да в том-то и дело, Алёна, до сегодняшнего дня я никогда не брал в руки эту книгу...
— Ты что, серьезно хочешь меня убедить в том, что во сне услышал те же слова, ну, текст, который передал нам древний историк в своей книге, и утверждаешь при этом, что книгу эту никогда в глаза не видел?
— Именно!
— Какой же ты врун, Максимов! – только и нашлась Алёна, что сказать.
— Как знаешь… Я и сам обалдел! И тебя понимаю – звучит, действительно, невероятно. Но, тем не менее, хочешь – верь, хочешь – не верь, а всё это – чистейшая правда от первого до последнего слова.
Глава IV ПОД ЗВУКИ ТАНГО В «БУЭНОС-АЙРЕСЕ»
...счастливые обстоятельства дружба
украшает, а несчастливые облегчает...
Цицерон, «О дружбе»
Филипп Синистер никак не мог запомнить разницу во времени между Москвой и Нью-Йорком. А если по правде, Максимов не сомневался – он просто придурялся. Продрал утром глаза и, не особенно задаваясь вопросом о разнице в часовых поясах, набрал номер. И на сей раз, как и всегда, позвонил в три часа ночи и задал потрясающий глубиной своей глупости, но весьма распространенный вопрос:
— Я тебя случайно не разбудил, old boy?.
Затем, терпеливо выслушав ответ, который можно было легко предугадать, произнес примирительным тоном:
— Когда ты узнаешь, по какому поводу я звоню, ты перестанешь чесать свои яйца и простишь мне не только звонок, но еще и попросишь звонить каждую ночь до конца жизни.
— Короче, Фил, я сплю. Какая жалось, что ты всё еще не женился – иначе тебе было бы чем заняться... Перезвони утром.
— Утром я лягу спать... Есть дело, Алекс.
— ?..
— Нам лучше встретиться. Через неделю я буду в Буэнос-Айресе. Сможешь подскочить на денек?
Максимова не переставала удивлять граничащая с идиотизмом наивность буржуйских обормотов, считающих, что если они со своими долбаными паспортами и кредитками могут вот так запросто купить билет, сесть в самолет и «подскочить» в любой город мира, то же самое могут все. Нет, друзья капиталисты, есть еще на свете страна, граждан которой вы не пускаете к себе так просто. Впрочем, мы тоже в долгу не остаемся.
— Фил, ты в своем уме?
— Не комплексуй, Алекс. Я обо всем договорился. У меня приятель в их МИДе в Буэнос-Айресе. Обещал позвонить в Москву, в свое посольство. Визу тебе оформят за один день, buddy. Это же не Ю-Эс, дорогой, это – Аргентина. У них такой же бардак, как и у вас. Кроме того, ты же представитель покупателя. В вашей колбасе восемьдесят процентов аргентинского мяса из тех десяти, которые, очень надеюсь, в ней сидят... На собеседовании скажешь: не дадите визу, перестану есть колбасу! Кто же сможет отказать такому клиенту... О’кей, не обижайся.
— Фил, ты можешь объяснить, в чем дело? Что за ковбойские шутки, Фил? В вашей деревне так принято, да?
И он постарался излить весь запас антиамериканизма, который остался в наличии в наследство от холодной войны. Учитывая полусонное состояние, запас быстро истощился. Фил терпеливо выслушал и сказал:
— Знаешь, Алекс, почему вы так нас не недолюбливаете? Потому что мы богатые и здоровые, а вы бедные и больные. А последние всегда недолюбливают первых. В этом, к сожалению, нет ничего оригинального. Мы даже когда болеем неизмеримо здоровее вас в самом вашем цветущем состоянии. Просто завидуете и не можете этого скрыть. Ругаете Америку, а сами открыто и тайком собираете ненавистные доллары. Что, нечего возразить, да? Ха-ха... – исторг он короткий злорадный смешок.
