Жорж Сименон - Поезд из Венеции
— Как вы думаете, господин директор, можно предоставить клиенту кредит на тот срок, который он просит?
Это походило на фарс, но Жозеф Боделен никак уж не был персонажем из фарса. Вопреки простодушной внешности старого слуги, пользующегося доверием Хозяина, он видел все, вникал во все, решал сам все вопросы, как здесь, в Нейи, так и на других заводах.
Нередко Боделен сам обходил большие магазины и торговые дома с многочисленными филиалами, где, прикинувшись покупателем, подолгу разглядывал выставленные предметы.
— Вы убеждены, мадемуазель, что такое ведро выдерживает температуру восемьдесят градусов?
— Никто до сих пор не заявлял претензий, мосье.
— А если его подержать несколько недель на солнце, краска не потускнеет?
— Вы можете это проверить сами, мосье.
— Сколько же вы продаете их за неделю?
— Этого я не знаю. Надо справиться у заведующего отделом.
Боделен, не называя себя, платил деньги и появлялся в мастерской Боба с пакетом под мышкой.
— Полюбуйтесь на этого урода, голубчик. Халтура, а ведь продается. Следовательно, если вам удастся закруглить края, а Расине добьется более приятного цвета, не выгорающего на солнце…
Кальмару вдруг стало ясно, что до сих пор он был счастлив в этой фирме, и он принялся убеждать себя, что и теперь нет причин чувствовать себя несчастным.
Но куда же спрятать деньги?
В его кабинете стоял довольно вместительный шкаф с раздвижными дверцами, где Кальмар хранил каталоги. В дверцы был вделан замок, но поскольку шкаф никогда не запирали, ключ давно уже куда-то исчез.
В левом углу, возле окна, Кальмар поместил металлический картотечный ящик для писем с исправным замком и по вечерам запирал его на ключ, а ключ прятал в письменный стол, который, впрочем, тоже никогда не запирался.
А что вообще запиралось во всем помещении? Вероятно, ничего, за исключением маленького шкафчика палисандрового дерева, где Франсуа Шаллан держал для клиентов посолиднее виски, коньяк и портвейн.
Даже в лаборатории в глубине двора ничто не запиралось, поскольку господин Расине не считал свои формулы настолько оригинальными, чтобы держать их в секрете.
Куда же спрятать капитал более чем в полтора миллиона франков? И каким образом, если деньги обнаружат, доказать, что они принадлежат ему?
Вот о чем размышлял Кальмар, притворяясь, что изучает иллюстрации в американских каталогах. Еще сегодня утром деньги, лежащие сейчас в его портфеле, воспринимались им как ничьи, временно никому не принадлежащие.
Только временно… иначе в какой-то момент, около полудня, ему не пришла бы в голову мысль поместить эти деньги до нового распоряжения или взять сейф, чтобы хранить их в надежном месте.
Сам того не замечая, Кальмар стал думать об этом капитале как о своем собственном. Он еще не задавал себе вопросы, на что употребит эти деньги. У него еще не было никаких планов. Все было смутно. Пока еще капитал не принадлежал ему, но не исключено, что обстоятельства примут какой-то иной оборот и деньги станут его собственностью.
И это не явится ни кражей, ни мошенничеством. Просто он будет вынужден оставить деньги у себя так же, как сегодня вынужден где-то их прятать. Подобная перспектива представлялась Кальмару и соблазнительной и тягостной. В данный момент скорее тягостной, чем приятной. Все было так неопределенно. Поминутно возникали непредвиденные осложнения.
Прежде всего, как узнать, что случилось с человеком из поезда и кто он был. Шпион или аферист международного класса? Кальмар имел все основания предполагать и то и другое.
Тогда кому же возвращать деньги? Мог ли он явиться в консульство какой-либо страны (если предположить, что речь идет о шпионаже) и заявить:
«Я хочу отдать деньги, которые один из ваших агентов оставил в Лозанне в автомате для хранения багажа, а ключ передал мне».
Но почему тот человек доверил ключ Кальмару?
Для того, чтобы отнес портфель некой Арлетте Штауб.
«Когда я пришел к ней, она была мертва…»
Нелепо! А если неизвестный связан с международной воровской шайкой? Кому в таком случае принадлежат эти деньги? Наверняка не человеку, ехавшему с ним из Венеции, раз они попали к нему незаконным путем. Предмет кражи, мошенничества или грабежа ни при каких условиях не может считаться собственностью преступника или его соучастников. Кстати, были ли соучастники? И кто?
Сначала положение, в котором он очутился, представлялось Кальмару довольно простым, но чем больше он размышлял, тем оно казалось сложнее хотя Кальмар изо всех сил старался об этом не думать. Хоть бы хозяин зашел к нему в кабинет и дал срочную работу, которая заняла бы все его дни и ночи на целую неделю.
Соучастники!.. В этом деле не было соучастников, а если и были, то, вероятно, один из них решил выйти из игры, и, работая уже на себя, убил Арлетту.
Как все запутано! Кальмар вдруг покрылся холодным потом, к горлу подступила тошнота, захотелось побежать в туалет и выблевать вкусный, чрезмерно обильный, чрезмерно плотный завтрак, который он съел в «Кафе де ла Пэ».
Необходимо сейчас же внести во все ясность. Сначала — ключ. Это главное звено, поскольку тот, в чьи руки он попадал, мог стать обладателем полутора миллионов.
Итак, в воскресенье 19 августа на пути между Венецией и Миланом этот ключ находился в кармане неизвестного, который под предлогом, что его ждет самолет в Женеве и у него нет времени на остановку в Лозанне, передал ключ Кальмару.
Так на перегоне Милан — Лозанна временным обладателем ключа стал он, Жюстен Кальмар.
Кто знал об этом? Разумеется, человек, который отдал ему ключ. Но можно ли быть уверенным, что кто-то посторонний случайно не заметил этого? В течение многих часов большинство пассажиров не выходило из вагона, и любой из тех, кто толпился в проходе, мог увидеть то, что происходило в купе.
Исчез ли незнакомец добровольно? Но зачем ему было кончать жизнь самоубийством в Симплонском туннеле? И почему, если это произошло, в утреннем выпуске «Трибюн» не упоминалось о несчастном случае? Ну что же, подождем до завтра.
Допустим, он пропал без вести. Но ведь кто-то в поезде, в Лозанне или где-нибудь в другом месте знал о существовании чемоданчика, раз Арлетту Штауб убили до прихода Кальмара. Знал ли тот, кто ее убил, что она должна была получить деньги — по всей вероятности, на хранение, а может быть, и для передачи третьему лицу?
Но если так, тогда почему убийство произошло до того, как она получила эти деньги? Ведь через полчаса, через час, самое большее — через два они уже были бы на улице Бюньон.
Ох, хватит… Он устал так, словно двадцать раз обежал по жаре Булонский лес.
— Ты совсем позеленел, старина. Если у тебя что-то с желудком, прими соды.
Боб очень проницателен, хотя и кажется ветрогоном. Он не верит в несварение желудка. И, должно быть, уже догадался, что его друга что-то мучает, и притом что-то очень серьезное.
А почему бы тому, кто прикончил Арлетту Штауб, не прикончить теперь и его, Жюстена Кальмара? Даже если у него уже не будет этих денег?
В результате бесконечных раздумий Кальмар уже готов был прийти к мысли, что необходимо сегодня же вечером вложить деньги в чемоданчик со вскрытыми замками и выбросить его в Сену в каком-нибудь пустынном месте, подальше от Парижа. Но что бы это дало? Если кто-то — а это вполне вероятно — знает, что деньги у него, он никогда не поверит, что Кальмар решил вдруг швырнуть их в воду.
И что тогда? Когда и где ему может грозить опасность? Когда он вернется домой? Возможно, там уже кто-нибудь спрятался. Нет, этого не может быть — ведь там еще мадам Леонар. Но после пяти часов в квартире никого не будет, и любой человек при небольшой сноровке без труда откроет замок входной двери.
Возможно и другое. Он пообедает у Этьена на бульваре Батиньоль, чтоб сделать приятное Доминике, затем вернется к себе, зажжет свет. Тем временем по лестнице поднимется какой-то человек и позвонит в квартиру. Может ли Кальмар не открывать двери, чтобы тот решил, что его нет дома? Ничего не получится: с улицы виден свет в окнах.
И даже здесь он не в безопасности. Вот сейчас он спустится в лабораторию и убедится, что и там нет надежного тайника для денег. Но пойдет он туда не только для этого: вернувшись из отпуска, надо все-таки поздороваться с Расине и Каду, которых он не видел две недели.
И вот пока он будет переходить двор, кто-то может наброситься на него или выстрелить из револьвера, а он и защититься-то не успеет.
Сегодня утром Кальмар впервые сделал открытие, которое поразило его особенно потом, когда он поразмыслил об этом: у себя дома, в своей собственной квартире он, тридцатипятилетний мужчина, психически нормальный, женатый, отец семейства, не имел даже уголка, куда мог бы положить что-либо втайне от остальных членов семьи. Не доказывает ли это, что у него нет личной жизни?
