Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

НОВАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

Наталья Григорьевна заболела, и к нам пришла молодая веселая учительница. Она всем понравилась. Мне захотелось выполнять ее задания только на пять. Я тянула руку выше всех, даже подскакивала на парте. Алла Николаевна радостно улыбалась моему старанию и обязательно вызывала. В эти дни я была самым счастливым человеком в школе. Учительница задала по чтению выучить длинный рассказ. Вечером я прочитала его и попыталась пересказать. Почему-то не получилось. Я растерялась. Не могу же я перед Аллой Николаевной опозориться?! И так мне стало страшно, что слезы полились из глаз. В комнату вошел дед и спросил:

— В чем трагедия?

Дрожащим голосом объяснила. Он выслушал меня и серьезно сказал:

— Ты не умеешь учить уроки. Память хорошая, поэтому, прочитав текст два-три раза, ты выучиваешь его наизусть. А с большим — естественно, не справилась. Садись, научу пересказывать. Сначала объясни, в чем суть данного рассказа двумя-тремя предложениями.

Я ответила.

— Правильно. Но лучше и точнее сказать, что речь идет о смелой, доброй девочке, которая не побоялась темноты и плохой погоды ради того, чтобы порадовать чужих людей. Ну, а теперь попробуй коротко рассказать обо всех событиях.

Я говорила, а дед пояснял:

— Мелкие детали опускай, а вот радость, которую испытала школьница, обязательно упомяни.

Когда же я попыталась подробно пересказать текст, то поняла, что это самая трудная задача, потому что я все время говорила целыми заученными фразами, а соединять их между собой не умела. Дед засмеялся:

— Говори своими словами, так, будто сообщаешь мне о том, что происходило за день в классе. Поняла? И еще. Тебе необходимо составить план.

— А что такое план? — растерянно спросила я.

— Короткие фразы о содержании каждого абзаца.

Поняв, что я утомилась, дед сам составил мне план.

— Ну, хватит трудиться. Перед сном еще раз повторишь пересказ, — сказал дед одобрительно.

Усталая, но довольная, я легла в постель. «Как просто дед все объяснил! И страхи прогнал. Что бы я без него делала?» — думала я, спокойно засыпая.

На следующий день за домашнее задание я получила «отлично». Алла Николаевна похвалила меня. Но, когда в конце недели она проставляла отметки из своей записной книжки в журнал, ее ручка замерла около моей фамилии. Она растерянно посмотрела на мои двойки и тройки и не решилась поставить рядом пятерки. Счастье закончилось.

ДИРЕКТОР

Иду по коридору. В школе очень тихо. Началась вторая смена. Слышу, как директор разговаривает с Валерой из нашего класса:

— Опять опоздал на дополнительное занятие? Учительница в класс не пускает?

— Да, — уныло ответил ученик.

— Мама на работе задержалась?

— Да.

— Отец опять пьяный?

Мальчик понуро опустил голову.

— Обедал?

— Хлеб с молоком ел.

— Покажи руки.

Директор подошел к раковине в углу коридора, вымыл мальчику руки, вытер своим носовым платком, потом открыл дверь в класс и сказал:

— Иди на место.

Увидев меня, он мягко спросил:

— Почему не идешь домой?

— Не хочется, — ответила я безразличным голосом.

— Но ведь надо?

— Жду, пока дед придет с работы.

— А ты приди раньше, уроки сделай и порадуй его.

— Уже не получается.

— Почему?

— Не ябеда.

— Ябеда, если себе на пользу, а другим во вред.

— Ее все боятся.

— И я?

— Не знаю.

— О ком ты?

— Не скажу.

— Я никого не боюсь. Когда захочешь, скажешь?

— Даже начальники боятся других начальников и плохих людей, а я не хочу стать сплетницей, потому что не понимаю, когда можно говорить, а когда нет.

— И будешь мучиться?

— Не привыкать.

— Я не сплетник и плохого тебе не сделаю. Почему ты недоверчивая? Обидел кто-то?

— Не понимаю взрослых. Я одному дяде сказала, а потом дед пил лекарство. Взрослым нельзя верить. Сама разберусь, не маленькая.

— Давно взрослая?

— Давно.

— Иди домой и все-таки еще раз попробуй порадовать дедушку, — попросил директор.

Не приказал, попросил. Он не ехидничал, беседовал как с равной себе, не свысока. И лицо при этом у него было домашнее, грустное. Нет, не стану ему ничего рассказывать. Он слишком добрый и не справится с завучкой. Он как мой дед.

ЖАЛОСТЬ

Сегодня выпал первый снег. С перемены прибежала в класс разгоряченная, веселая. По спине текли ручейки таявшего снега.

Ребята сбились в кучку и что-то громко обсуждали. Мне объяснили, что кто-то попал Ване снежком в глаз. Мальчик тихо плакал.

— Ерунда, заживет как на собаке, — беззаботно сказала я, садясь за свою парту. — Из-за боли никогда не стану реветь, я только от обиды слюни распускаю.

— Все боятся боли, — тихо, но твердо сказал Толя.

— Давай проверим, — раззадорилась я, — коли мне руку булавкой.

Толя взял у кого-то из девочек булавку и осторожно дотронулся до кожи.

— Давай, чего трусишь? — усмехнулась я.

Толя нажал сильнее и при этом испуганно посмотрел на меня. Я засмеялась:

— Уж и уколоть не можешь, как следует? — фыркнула я, победно оглядывая одноклассников.

Толя медленно протянул булавку к моей руке, но, не доведя до ладони, отдернул и отошел.

В классе стояла странная тишина. Все смотрели на меня испуганно и растерянно. В их взглядах я чувствовала неодобрение. Они не понимали, чем я хвалюсь. Человек должен чувствовать боль, и его должно быть жалко. А меня не надо было жалеть. И в этом было что-то недоброе, нехорошее, неестественное. Мне стало неловко своей бравады. Оправдываясь перед собой, я думала: «Если бы вы знали, откуда эта привычка терпеть боль, то не смотрели бы на меня как на динозавра».

От неловкости затянувшейся паузы меня спас звонок на урок. Неожиданная реакция учеников меня удивила, озадачила и заставила задуматься о многом.

ПРОЩАЛЬНАЯ ШУТКА РЕБЯТ

Сегодня с утра класс гудит как улей. Ребята узнали, что наконец-то их переводят в мужскую школу, и теперь без страха делятся секретами:

— У нее, если отличник, то человек, а если троечник, то ноль. Мой папа лучший водитель в автопарке. Его портрет висит на Доске почета. Сам видел. Но пишет он с ошибками. Не получалось у него в школе по русскому. Зато моторы любит и железки всякие. Про него в газете писали — золотые руки. Мамка бережет эту вырезку, а папа смущается, говорит, что ерунда это все. А самому приятно. Я тоже буду механиком или шофером. Мама сказала: «Главное, чтобы лодырем не вырос». Я уже помогаю папе мыть в керосине детали, — горячо выступал Валера.

— Почему Элька папе на Наталью Григорьевну не пожалуется?

— А зачем? Она же ее не трогает.

— А других Эльке не жаль? А сидеть в классе, где беспрерывно ругают, ей приятно?

— Эле самой бывает неловко за учительницу, когда она заискивает перед нею из-за папы. Она даже краснеет.

— Эльке стыдно, а Наталье Григорьевне — нет. Вот, дела!

— Когда Элька вырастет, ей тоже не будет стыдно.

— Зря ты так. Эля — хорошая.

— А я хитрый! Когда опаздываю на урок, то с Элькой в класс захожу, чтобы не влетело, — весело сообщил Коля.

— Ура! Нас берет в свой класс Алла Николаевна!

— Повезло вам.

Вошел бледный Дима. Все бросились к нему:

— Что случилось?

— Меня теперь из школы выгонят, — грустно сказал он и вяло опустился на парту.

— За что? — загалдели все хором.

— Каждый день после уроков Наталья Григорьевна проходила мимо нашего дома и обязательно заглядывала к нам. Мама уже не знала, чем ее встречать: то цветы ей срежет с грядки, то овощей даст. Маму уж трясти начинало, как только увидит учительницу. Ну, я взял и вынес ей вчера кусок хлеба. Она от злости калиткой как хлопнет.... Потом остановилась и стала угрожать. Мама весь вечер проплакала.