Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
– Эры Преображения, – говорит Лена, – какой же еще?
– Похоже… Мы выбрали для пробы какого-то никому не известного жалкого завалящего фараонишку. Первым. Здесь нужно упомянуть вот о чем. Это – важно! Задолго до того, как пустить в ход, вернее дать жизнь этому пробному фараончику, мы тщательнейшим образом, как Авгий свои конюшни, вычистили от скверны геномы тех, кому доверяли строительство нового мира. Да! Все мы, все, и Юра, и Аня, и мы с Жорой, и Тамара, и Стае, и Шут, и, особенно, Ушков, да-да, особенно Ушков, сидели сутками, выжигая словно каленым железом из ДНК наших будущих апостолов все те участки, которые столько тысяч лет, целые миллионнолетия, держали человека в шкуре животного. Даже наш тишайший Валерочка…
– Чергинец что ли? – спрашивает Лена.
– Ага, он самый. Ты уже выучила его фамилию… ВИЧ! Он тоже…
– Вы и его с собой всюду таскали? Зачем? Ведь всякому ясно, что такие тихони как раз подставят ножку в самый трудный момент. Как известно, в тихом болоте…
– Ясно-то ясно… Такие как наш Валерочка, как Переметчик, Ушков… да многие… Оказалось без них… Ушков так и сказал однажды – «на таких как мы землеройках Земля держится». Так и есть: на таких, как Валерочка жучках-вонючках держится любое большое дело. Эти винтики-скрепки-шпоньки-булавки нам нужны, как соломинки в тесте самана, надо сказать – спасительные соломинки… Как крепеж. Многие, конечно же, как Валерочка, оказываются гнилыми, поэтому ухо нужно держать востро. Ну и – чтоб карась не дремал.
– Почему «ВИЧ»? – спрашивает Лена.
– Потому что они как вирусы, как инфекция… Эта зараза жрет нас как…
– А что это за история с «денежным деревом»? – спрашивает Лена.
– Это такой прекрасный цветок. Помню, Женя принесла его к нам еле живым. Он умирал… Цветы ведь как ничто другое, как никто помнят зло! Женя взялась его оживить… Вообще Женя – это целая страна в нашей Пирамиде, если хочешь, – еще один наш целебный родник. Если бы не Женя…
– Ты о ней еще ни слова не сказал.
– Знаешь, по правде сказать, в жизни так мало слов… Тех слов, что есть у меня никогда не хватит, чтобы рассказать о ней. Женя, Женька… Они с Настюхой… Так вот. История… Хлебное дерево… Принято считать, что этот цветок… Ну, ты понимаешь: хлеб – это хлеб. Женя его выпестовала. Она не жаждала от цветка денег, у нее и в мыслях не было, качать с него доллары или рубли, или… Нет. Врач, она по сути своей дарила себя всему живому. Она приводила в чувство не только людей, не только… Она прикасалась своими пальчиками к лепесткам выброшенной жухлой розы и те оживали. Она оживила и хлебный цветок. Он ожил, ожил!.. Все были потрясены! Да нет – все были как-то возбуждены и рады, и очень рады… Мы не верили, что цветок вернется к жизни, куда там! Он был так плох, сухой весь и коричнево-мертвый… И вот наша Женька!..
– У тебя даже сейчас ком в горле, – говорит Лена.
– Ага, судорога перехватывает… Об этом невозможно рассказывать, не содрогаясь. И Женя привела цветок в чувство. Одим дыханием своим, одним прикосновением своей славной ладошки.
– Что же было потом? – спрашивает Лена.
– Я был где-то далеко… Я не оправдываюсь. Я виноват только в том, что не почувствовал… Ну, не проникся… Будучи в отъезде, я…
Валерочка уволил ее. Просто выгнал… Она до сих пор не может простить мне…
– Ты-то тут при чем?
– Он уволил ее, просто выбросил на улицу. Эта жаба… Вечто мнущаяся и заискивающая перед… И забрал цветок. Говорили, что в его кабинете только что оживший Жениными усилиями и неожиданно благодарно расцветший цветок, тотчас увял. Валерочка тут же унес его домой, где цветок и усох. Юра, зашедший по случаю к нему домой, был поражен: цветок был мертв. Скукоженный и скрюченный, он уже не дышал. Вот такая история с денежным деревом. Цветок – как тестер на доброту. Впрочем, это известный феномен: с ними нужно разговаривать и быть щедрым на ласку, и они отвечают тем же – цветут! Эти же упыри-вампиры вроде Валерочки…
– И что же их нельзя заменить? – спрашивает Лена.
– Можно. Хлопотно… Ведь на них потрачены годы…
– Значит – зри в оба…
– Хотя Ушкову можно, можно доверять. Хотя знаешь… Прав, прав был твой любимый Эфэм, – признался как-то мне Жора, – что некоторая тупость ума…
– Я же Достоевского терпеть не могу, – отпарировал я.
– Неправда, – сказал Жора, – я же видел, как ты с карандашом в руке и кончиком языка в уголке рта прорабатывал «Идиота».
– Я искал там «положительно прекрасного человека».
– Так вот, – продолжал тогда Жора, – «некоторая тупость ума, кажется, есть почти необходимое качество если не всякого деятеля, то по крайней мере всякого серьезного наживателя денег».
Он слово в слово процитировал Эфэм.
– Не считаешь же ты тупым Славика? – спросил я.
– Считаю серьезно жадным наживателем. И Славика, и твоего Валерочку, и… Да, собственно, все они… Бедные и больные люди. Ведь жадный – всегда больной.
Жора на стал продолжать, равнодушно махнув рукой.
Это был кропотливый, изнуряющий труд, работа до седьмого пота, без которой мы не могли, не имели просто права свежеиспеченному человечеству делать свой новый первый шаг. И Юля…
– Юля?! – спрашивает Лена.
– Да, и Юля каждый нами обновленный геном превратила в документ.
– Какой еще документ?
– Точка отсчета новой жизни и начало ее координат. Если хочешь – точка опоры!.. Для всей планеты! Рычаг! Который так неохотно и вяло искал Архимед. Мы и в самом деле…
– Да-да, я понимаю…
– С Юлей, надо признать, не всегда было так легко и просто, как хотелось бы. Человек одной цели и бесконечного множества путей ее достижения, она могла часами выслушивать нас с Жорой, соглашаясь или не соглашаясь и предлагая свои варианты, но в конце концов выбирала свое, подчас совершенно нелогичное и даже противоречивое решение, оказывающееся на поверку единственно верным. Однажды она, наперекор нашему желанию (мы не совсем принимали тайскую медицину), пригласила какого-то хилера и доверила ему чистку генома Конфуция своими тайскими пальчиками. Как так пальцами? Каким таким восточным биополем? Это был вызов! Геном Конфуция хранился у нас в одном-единственном посеве. Что если этот таец своим непоправимым вторжением нарушит его структуру? Это был вызов! Но вскоре ДНК-анализ твердо выявил: Конфуций чист, как стеклышко. Его геном свободен от всяких привнесенных временем примесей и отражает чистую китайскую линию. Этот таец с ученым именем Ли Фэйгань оказался не только родственником Ба Цзиня, но и представителем какой-то старейшей китайской династии, истоки которой восходят к временам допотопной эры. Он сам нам рассказывал, как, медитируя и погружаясь в прошлое, он колено за коленом, изучал свою генеалогию. Юля была так дружна с ним, что однажды, будучи в Индии, чуть было не…
– Что же ей помешало? – спрашивает Лена.
– Да-да, я отвлекся. Как только компьютер высветил номер ячейки, в которой хранился генный материал фараона, все тотчас облегченно вздохнули и согласились: пусть! Пусть будет хоть фараон. Фараона не жалко. Только бы он не наломал дров. Все шло хорошо, начали тринадцатого в семь утра, выждали несколько минут, чтобы сумма всех чисел, включая и всех присутствующих, составила единицу. Мистика мистикой, но числа, как известно, играют немаловажную роль в нашей жизни. Архимед ведь не зря чертил на песке свои теоремы. К примеру, если бы Иисус родился не седьмого января, а пятого или восьмого, мир был бы другим. И не только Иисус – каждый. Скажем, тот, кто воткнул наконечник копья под ребро Иисуса. Или те, что сожгли Жанну д'Арк и Джордано Бруно и заставили Галилея произнести свое «А все-таки она вертится». Или те, кто направили самолеты в небоскребы Нью-Йорка. Даже Вит и Лесик, не давшие миру ничего, чтобы брать. Известная формула «Do ut des[38]» здесь себя не оправдала. Кто бы ни пришел в этот мир, тотчас спешит изменить его жизнь. Лицо мира в долгу перед каждым из нас, как и мы его должники. Если лик Вселенной неизменно вечен, то только лишь потому, что, преображая планету по своему усмотрению, человек не в состоянии обезобразить ее настолько, чтобы пошатнулась земная ось. Слава Богу до этого пока еще не дошло.
Глава 16
Жора изо всех сил старался избегать даже ничтожных неточностей.
Не помню почему, но и от фараона мы отказались.
Было решено взять из нашей кладовой фрагмент кожи под номером 17131313, принадлежащий некогда знаменитому вождю, которого скальпировали его соплеменники. Это был подарок шамана, Жора привез эту кожицу из камчатской экспедиции.
– Пожалейте вождя, – взмолилась Тамара.
Вождя было не жалко.
– Людоеды, живодеры, вампиры…
Ася просто бросилась в слезы.
В последний момент Жора все-таки пожалел вождя и взял другой фрагмент. Лет триста тому назад он принадлежал какому-то кузнецу. Мы согласились: кузнец со здоровым геномом, прекрасным телом и крепким духом – это было то, что надо. Выбор был не случаен, и мы надеялись на хороший результат. Жора сам своими крепкими пальцами, вооруженными миниатюрным глазным пинцетом, сунул кожицу в камеру дезинтергатора и нажал кнопку. Нежно запел трансформатор, замигали лампочки термоконтроля, что-то запикало, засвистело, застонало… Лед тронулся, ожил большой экран на стене. У меня застучало в висках, глубоко вздохнул Стае. Прошло несколько томительных минут и раздался пронзительный писк зуммера: готово! Ткань кожи под воздействием одному Жоре известных дезинтегрирующих факторов через какое-то время рассыпалась на отдельные клетки. Они потеряли адгезивные свойства и стали свободны друг от друга. Это была первая небольшая победа. Опасность была получить мертвые клетки, но Жора, кудесник, колдовал над ними так, что его лоб покрылся испариной, а белая шапочка съехала на затылок. Его ежик (скальп) иногда нервно дергался, обнажая из без того огромный лоб и выказывая напряженность в работе хозяина. Жора зачем-то время от времени смотрел на Юлю, как бы прося у нее поддержки. Но ее ресницы ни разу не моргнули. Ее лицо казалось мраморным, мертвым. О том, что она жива свидетельствовали глаза, ее дивные умные чарующие живые глаза. И ниточка пульса на мраморной шее, хладнокровно и ровно отсчитывающая удары сердца. На меня Жора ни разу не посмотрел. Все мы, выжидая и надеясь на лучшее, уставились на экран, где эти клеточки плавали в растворе во взвешенном состоянии. Сколько из них живых? – вот вопрос, на который теперь все ждали ответа. Это был главный вопрос, вопрос жизни и смерти. Это было «Быть или не быть?» нашего времени. Ответить на него мог только Юра.
