Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
Спроси Джека, а правильно ли устраивать после службы "бдение", он не нашелся бы что ответить. Что-то тут не так, сказал бы Джек, наверно, проблема в том, что скорбь плохо сочетается с вином и сыром. Или же дело в женщинах — это они плохо сочетаются с означенными продуктами, а скорбь тут вовсе ни при чем.
Люсинде Флеминг выпала честь просветить Джека, что собрания выпускников обычно проводят в спортзале — и правда, толпа девиц, пришедшая помянуть Эмму, а точнее, поглазеть и по возможности приобнять Джека Бернса, оказалась для торжественного Большого зала слишком велика.
Почти все женщины пришли в туфлях на шпильках. Они видели Джека либо маленьким мальчиком, либо на большом экране и понятия не имели, какой он невысокий. Поэтому те дамы, кто на шпильках оказывался выше ростом, снимали туфли, подходя к Джеку; вот так они и стояли перед ним, босые или в колготках, соблазнительно помахивая парой туфель в одной руке и бокалом белого в другой (на шпажку с кубиком сыра рук уже не оставалось).
Большинство актеров смотрят на голливудские тусовки как на кинопробы, и поэтому Джек с давних времен завел привычку на приемах ничего не пить и не есть. Он совершенно не хотел, чтобы всякая дрянь застревала у него в зубах и от него несло, как из помойки. Для человека малопьющего перегар от белого вина пахнет, как нефть или дизельное топливо; ради Джека Старинные Подруги превращали Большой зал в бензоколонку.
В зале было полно отчаянных женщин в возрасте за тридцать и за сорок. Многие были разведены, их дети проводили эти выходные у пап — по крайней мере, такую историю раз за разом повторяли Джеку собеседницы. Все эти женщины вели себя неподобающе агрессивно — во всяком случае, не так, как полагается вести себя на поминках.
Конни Тернбулл Джек-Рочестер когда-то сказал:
— Никогда, никогда еще я не видел женщину столь хрупкую и столь мужественную! Я мог бы переломить ее двумя пальцами!
Сейчас она шепнула ему в левое ухо, что насчет двух пальцев она не прочь — совсем не как Джейн Эйр!
Мисс Вурц, которую Джек последний раз видел более десяти лет назад, когда они с Клаудией водили ее на Торонтский кинофестиваль, повязала на голову черный шарф — выглядит весьма драматично и похоже на вуаль. Походила она на попавшего в двадцатый век паломника из братства флагеллантов. Она стала еще тоньше, ее хрупкая красота еще окончательно не угасла, но была затемнена какой-то аурой, словно бы высшие силы за что-то ее преследовали, словно ей против воли даровали стигматы или подвергали иным кровавым испытаниям.
— Я не оставлю тебя одного, Джек, — шепнула ему в правое ухо мисс Вурц одновременно с Конни Тернбулл. — Я уверена, в Калифорнии ты повидал немало "свободомыслящих" женщин, но ты не поверишь, иные из наших Старинных Подруг дадут твоим калифорнийским девицам сто очков вперед. Их всю жизнь учили держать себя в руках — так вот знай, именно эти женщины порой могут превращаться в такой ураган, какой другим и не снился.
— Боже мой!
Его интересовала лишь одна Старинная Подруга, Бонни Гамильтон. Ему плевать было, насколько она склонна к "свободобыслию", — но, несмотря на хромоту, по которой ее узнал бы кто угодно, она куда-то испарилась.
Обитательниц общежития загнала в дальний угол Колясочница Джейн, мистер Малькольм пытался спасти несчастных школьниц от своей безумной спутницы жизни. Джек объяснял себе ее поведение единственным образом — она решила всеми способами защитить их от него. В мыслях миссис Малькольм — если она до сих пор сохранила способность мыслить — Джек Бернс являлся новым воплощением своего отца; в ее глазах он вернулся в школу лишь затем, чтобы лишить девственности этих девочек, одну за другой — а они уже готовы, судя по выражению их лиц и расхристанной одежде.
Джек заметил, что девушка, потерявшая в церкви сознание, лишилась заодно и туфельки. Она ходила кругами, едва сохраняя равновесие, шаркая неснятой второй туфлей. Джек намеренно направил свои шаги в сторону школьниц — они единственные принесли с собой Эммины книги. Для чего? Ну, видимо, чтобы Джек их подписал.
Девушки не проявляли ни малейших признаков сексуального интереса к нему — они и не думали флиртовать. Большинство не смели смотреть Джеку прямо в лицо, а те, кто осмеливался, теряли дар речи. Это же просто дети, смущенные, стесняющиеся! Миссис Малькольм, конечно, совершенно обезумела — зачем ей защищать их от Джека, он ничем им не угрожает! Одна школьница наконец протянула Джеку экземпляр первого романа Эммы и попросила дать автограф.
— Я хотела, чтобы его подписала Эмма, — сказала она, — но подшишите вы, если можно.
Остальные девушки вежливо выстроились в очередь.
На заднем плане Морин Яп сказала что-то явно неприятное девушке, потерявшей сознание и туфлю:
— Тебе чирья никогда на нос не падали?
Джек уже знал, как расшифровывать речь Морин, на самом деле она сказала:
— Тебе что, ничего на дом не задали?
Несчастная девушка не успела ничего ответить Морин, не успела она и снова упасть в обморок — Джек взял ее за руку, холодную, как у трупа, и сказал:
— Пойдем отсюда, я помогу тебе найти туфлю.
— Вот-вот, пошли отсюда, поможем Элли найти туфлю, — откликнулись хором другие девушки из интерната.
— Я выходила из часовни, и кто-то наступил мне на ногу, — объяснила Элли. — Я не видела, кто это, поэтому просто решила плюнуть.
— Терпеть не могу, когда мне наступают на ноги, — сообщил Джек девушкам.
— В самом деле, это ведь так грубо! — согласились они.
— Да, так поступают только полные говнюки, — сказал Джек.
Видимо, слово "говнюк" сыграло свою роль — Морин Яп повернулась и ушла.
Джек с девушками вышел в коридор и довел их до часовни, ища повсюду потерянную туфлю и одновременно подписывая Эммины книги.
— Я сто лет не тусовался с девчонками из интерната, — сказал он, — а много лет назад компания вроде вас затащила меня в общежитие!
— Сколько тебе было лет? — спросила Джека девушка, похожая на Джинни Джарвис.
— Девять или десять, около того.
— А сколько лет было девчонкам из общаги?
— Наверное, сколько вам.
— Больные! Психопатки! Извращенки! — сказала Элли.
— Но ведь ничего же не было? — спросила Джека другая девушка.
— Нет, ничего не было, я только помню, что страшно перепугался.
— Конечно, ты был совсем маленький мальчик, еще бы ты не перепугался, — сказала еще одна девушка.
— Вот она, моя чертова туфля, — сказала Элли; та валялась у стены в коридоре.
— Как вы будете делать фильм из "Глотателя"? — спросила четвертая спутница.
— Это же непросто, там столько неприличного, — сказала пятая.
— Фильм получится куда менее откровенным, чем роман, — объяснил Джек. — Например, слова "пенис" вы с экрана не услышите.
— А слово "влагалище"? — спросила шестая.
— И его тоже не будет.
— Почему она не пошла к врачу? — спросила Элли.
Джек, разумеется, понимал, что речь идет о Мишель Махер, героине романа, но подумал все равно об Эмме.
— Не знаю, — ответил он.
— Наверное, Элли, тут какие-то психологические причины, — сказала седьмая девушка, — это же тебе не аппендицит какой.
Все девушки, и Элли вместе с ними, согласно закивали. Они были весьма разумные — в сердце своем еще дети, но во всем остальном куда взрослее, чем была в их возрасте Эмма, не говоря уже о Джинни Джарвис, Пенни Гамильтон, Шарлотте Барфорд и Венди Холтон. Джек задумался, что в нем было такого необычного, странного, что все эти девицы постарше и глазом не моргнули, подвергая его надругательствам. С какой стати они подумали, что с Джеком можно так обращаться?
Вот эти девушки маленького мальчика и пальцем бы не тронули. С ними Джек снова ощутил себя десятилетним мальчишкой — только на этот раз ему не было страшно, он чувствовал себя в полной безопасности. Ему было так легко с ними, что он без всякого смущения сказал:
— Вот что, мне пописать надо.
Так бы и сказал настоящий четвероклассник.
Девушки ничуть не удивились и сразу вызвались помочь.
— Помнишь, где мужской туалет? — спросила Элли.
— Он до сих пор у нас только один, — сказала ее подруга.
— Пойдем, я покажу тебе, — сказала Элли Джеку и взяла его за руку.
Точно так она взяла бы за руку настоящего мальчика девяти-десяти лет, и, поняв это, Джек почему-то едва не вскрикнул от боли.
Это все я, я сам виноват, подумал он. Эти девочки, из тех, что постарше, смели издеваться надо мной потому, что заметили во мне нечто противоестественное, странное. Джек окончательно убедился — это он не такой, как все, это он ненормальный, а не его насильницы.
Джек отнял руку. Он не хотел, чтобы Элли и ее подруги — здоровые, нормальные девушки — видели, как он плачет. Он знал, тронь его сейчас — и он зарыдает, как умеют рыдать только маленькие мальчики, без тени стыда. Стыдно ему было от другого — от чего-то неведомого, заключенного в нем, в Джеке, от того, что настоящая Мишель Махер называла "чересчур странным".
