Элизабет Джордж - Женщина в красном
Не совсем так. Он ведь уже не коп. Он ушёл от этой стороны своей жизни, потому что не мог более ни одной секунды её переносить. Работа забрала у него Хелен. Если бы он знал, что в те дни, когда его не было с ней рядом, песочные часы отмеряли последние мгновения её жизни… Если бы знал, бросил бы всё к чёрту.
— Нет, вы не правы. Здесь я оказался случайно.
— Что ж, они вас попросили. Инспектор вас попросила. Сами бы вы не стали. Тем не менее предложили свой план.
— Да, — согласился Линли и тут же пожалел об этом. — Но пожалуйста, поверьте мне: если бы я предполагал… Вы не похожи…
— На них? — перебила Дейдра. — Я чище? Образованнее? Лучше одета? Что ж, у меня восемнадцать лет ушло на то, чтобы оставить позади этот ужасный… так и просится на язык слово «эпизод», но нет, не эпизод. Эту ужасную жизнь. И это моя жизнь. Она сделала меня такой, и неважно, какой я кажусь сейчас. Подобные вещи определяют нас, Томас, и они определили меня.
— Думая так, вы зачёркиваете последние свои восемнадцать лет. Зачёркиваете своих родителей и их любовь к вам.
— Вы видели моих родителей. Видели мою семью. Представляете наш быт.
— Я имел в виду других родителей. Тех, кто на деле доказал свою любовь.
— Трейхиры. Да. Но они не изменят всего остального. Не смогут. Остальное — это… остальное. И всегда им останется.
— У вас нет причин стыдиться.
Дейдра посмотрела на него. К тому моменту они подъехали к автозаправке. Дейдра выключила зажигание и взялась за ручку дверцы. Линли сделал то же самое. Будучи джентльменом, он не мог допустить, чтобы Дейдра сама заливала бензин.
— Это ещё раз доказывает…
Дейдра замолчала.
— Что?
— Люди вроде вас…
— Перестаньте, Дейдра, — оборвал её Линли. — Нет людей вроде меня или не вроде меня. Есть просто люди. Есть просто жизнь.
— Люди вроде вас, — упрямо продолжила Дейдра, — уверены, что это позор, потому что вам даже в страшном сне не приснится подобная ситуация. Проводить время в скитаниях. Жить на помойке. Питаться чёрт знает чем. Носить обноски. Терять зубы. Иметь неправильную осанку из-за слабых костей. А эти бегающие глаза и липкие руки! Зачем читать или писать, если можно украсть? Вот что вы думаете, и вы не ошибаетесь. Но мои чувства, Томас, не имеют ничего общего со стыдом.
— Что тогда, если не стыд?
— Печаль. Сожаление. Вспомните моё имя.
— По большому счёту все одинаковы, вы и я, — произнёс Линли. — Несмотря на различия.
Дейдра устало улыбнулась.
— Нет. Возможно, вы так развлекались. Вы, ваш брат, сестра и ваши приятели. А родители даже нашли вам цыганскую кибитку и поставили её где-нибудь в укромном углу поместья. Вы переодевались, исполняли роли, но это была игра, а не жизнь.
Дейдра выбралась из машины. Линли последовал её примеру. Она подошла к насосам и уставилась на них, словно решая, какой вид бензина предпочесть. Поскольку Дейдра колебалась, Линли взял шланг и стал заливать бензин.
— Наверняка ваш человек делает это за вас, — съязвила Дейдра.
— Не надо.
— Я ничего не могу с собой поделать. И никогда не смогу.
Она яростно мотнула головой, словно зачёркивая всё, что могло быть между ними. Снова уселась в автомобиль и захлопнула дверцу. Линли заметил, что Дейдра смотрит прямо перед собой, словно в окне автозаправочной станции находится нечто очень важное.
Он отправился платить. Когда он вернулся в машину, то увидел на своём сиденье аккуратную стопку купюр — за бензин. Линли взял деньги, сложил их пополам и сунул в пустую пепельницу возле приборной доски.
— Я не хочу, чтобы вы тратились, Томас, — сказала Дейдра.
— Знаю. Но вам придётся смириться с тем, что я это сделал.
Дейдра завела двигатель, и они выехали на дорогу. Вечер опускал свою вуаль. Несколько минут прошли в молчании.
Наконец Линли сказал единственное, что стоило сказать. Он повторил свою единственную просьбу. Однажды он уже попросил об этом, но не получил согласия и надеялся, что Дейдра передумает. Он и сам не мог объяснить, зачем ему это нужно. Они выкатились на тряскую стоянку «Солтхауса», откуда начали свой день, и Линли в последний раз обратился к Дейдре с этим вопросом:
— Так вы будете называть меня Томми?
— Не думаю, что смогу, — ответила Дейдра.
Линли не слишком проголодался, но понимал, что надо подкрепиться. Есть — значит жить. Оказывается, он приговорён к жизни, по крайней мере пока. Он посмотрел вслед автомобилю Дейдры и вошёл в «Солтхаус», решив поужинать в баре, а не в ресторане.
Нырнув в низкую дверь, он обнаружил, что Барбару Хейверс посетила та же идея. Сержант устроилась в уголке, в то время как остальные посетители расселись за щербатыми столами и возле барной стойки. Брайан наливал им пиво.
Линли направился к Барбаре, выдвинул стул и опустился напротив. Она подняла глаза от своей тарелки, на которой, судя по обязательным ингредиентам, была пастушья запеканка: отварные морковь, цветная капуста, брокколи, консервированный горошек и чипсы. Хейверс полила блюдо кетчупом, но морковь и горошек сдвинула на край тарелки.
— Разве мама не говорила вам, что нужно съедать все овощи? — в шутку укорил её Линли.
— В том-то и радость взрослой жизни, — усмехнулась Барбара, подцепив на вилку рубленую говядину. — Человек может игнорировать определённые продукты.
Она задумчиво жевала и глядела на своего бывшего начальника.
— Ну? — наконец произнесла она.
Линли начал рассказывать и осознал, что, не желая этого, перешёл в новую для себя стадию. Неделю назад он рта бы не раскрыл. А если бы и стал общаться, то только ради того, чтобы от него отвязались.
Закончил он так:
— Я не смог заставить её понять, что подобное прошлое, её семья, люди, родившие её… не настолько важны.
— Конечно не важны, — добродушно подтвердила Барбара. — Ни в коем разе. Особенно для человека, который никогда так не жил.
— Хейверс, у каждого из нас своя история.
— Гм. Верно.
Барбара обмакнула брокколи в кетчуп и брезгливо убрала приставшую горошину.
— Но не у каждого сервировали стол серебряными блюдами, если вы догадываетесь, о чём я. А что это за большая штуковина, которая стоит у вас в центре обеденного стола? Вся такая серебряная, на ней ещё прыгают животные. Или обвитая виноградом. Ну, вы поняли.
— Это называется epergne — ваза для середины стола. Но неужели вы считаете, что такая бессмысленная вещь, серебряная…
— Дело не в серебре, а в слове. Улавливаете мысль? Вы знаете, как она называется. Полагаете, Дейдра знает? Много ли вообще в мире людей, которые слышали это слово?
— Разве в этом дело?
— Именно в этом. Есть такие места, сэр, где простонародье не бывает, и ваш обеденный стол тому пример.
— Вы ведь обедали за моим столом.
— Я исключение. Ваше окружение находит моё невежество очаровательным. Вы думаете так: иначе она не может, стоит только вспомнить, откуда она родом. Вот что вы говорите людям. Это всё равно что: «Бедняжка, она американка. Откуда ей знать?»
— Хейверс, прекратите. Мне и в голову не приходило…
— Неважно, — перебила Барбара, взмахнув вилкой в его сторону.
Она подцепила чипсы, хотя в кетчупе их было почти не разглядеть.
— Мне всё равно, понимаете? — продолжила Барбара. — А Дейдре не всё равно. И вот таким людям особенно несладко. Плюньте на всё, и вы сойдёте за невоспитанного человека или, по крайней мере, притворитесь им. Если станете обращать внимание, то запутаетесь во всех этих столовых приборах. Шестнадцать ножей и двадцать две вилки. Как могут люди есть спаржу руками?!
Барбара драматически содрогнулась. Она положила в рот кусок запеканки и запила её сидром.
Линли внимательно посмотрел на Барбару.
— Хейверс, это моё воображение или сегодня вы выпили больше, чем обычно?
— Это ещё почему? Разве я говорю несвязно?
— Дело не в этом, но…
— А что такое? Машину мне вести не надо, а по лестнице я поднимусь.
— Что случилось? — строго спросил Линли, поскольку за Хейверс не наблюдалось пристрастия к выпивке.
И Барбара рассказала ему всё. О Яго Рите и Бенесеке Керне. О хижине Хедры, которую она назвала «безумной лачугой на краю скалы, где все мы могли погибнуть», и о результате, которого не было. О Джонатане Парсонсе, бухте Пенгелли и Санто Керне.
— Так вы говорите, Парсонс признался? — удивился Линли. — Как неожиданно!
— Сэр, вы не расслышали. Он не признался. Он всего лишь делился предположениями. Предполагал то и это, а под конец огорошил нас тем, что уезжает. Разглагольствовал о сладости мести и прочей чепухе.
— Вот как? И что сделала Ханнафорд?
— Ну что она могла? Как повёл бы себя на её месте любой коп? Если бы об этом написали древние греки, мы могли бы надеяться, что в следующие два дня Тор поразит старика Парсонса молнией, но я на это не рассчитываю.
