Сергей Морозов - Великий полдень
Я плескался под нашим чудесным душем. В общем то вне всякой мыслительной деятельности. Струи воды переменной силы и температуры окатывали меня со всех сторон, словно я находился внутри сложного фонтана. Вода всегда действовала на меня умиротворяюще. Временами в моей памяти вставали картины волшебного купания в апартаментах Альги, но в какой то абстрактной форме. Я воспринимал произошедшее так, словно сам не имел к этому непосредственного отношения, — словно прелюбодеяние произошло со мной не взаправду, а как бы во сне, — что, кажется, характерное свойство мужской психологии.
Когда я вышел из ванной, Александр уже оторвался от компьютера. Стало быть, вспомнил, зачем я ему понадобился. Пока я на кухне кипятил себе воду для кофе, он подошел ко мне и вдруг стал просить, чтобы я разрешил ему перейти учиться из Городского колледжа в Деревенский Пансион. Он и прежде высказывался в том смысле, что не прочь там учиться, но теперь просил, почти канючил с необычной для него настырностью.
— Нет, нельзя, — пробурчал я.
— Но почему, папочка?
Я не знал, что ему отвечать. Мне было странно, что я должен объяснять ему такие естественные вещи. Разве нормально, чтобы ребенок жил отдельно от родителей?.. Я посмотрел на жену, но Наташа по прежнему, устроившись с ногами на диване, даже, как мне показалось, с нарочитой сосредоточенностью была занята кроссвордом и не обращала внимания на происходящее.
— Но почему, папочка? — не отставал сын. — Я хочу учиться там, вместе со всеми нашими ребятами!
— Александр, милый… — вздохнул я и попытался обнять сына за плечи, но тот уклонился от моих объятий и забрался на диван к Наташе.
— Мамочка, — теперь он приставал к ней, — я хочу в Пансион… Скажи папочке!
Дальше произошло то, отчего у меня помутилось в глазах.
С неожиданной яростью и совершенно беспричинной злобой и грубостью Наташа наотмашь ударила Александра по лицу. Сильно ударила. Удар пришелся по лбу, по щеке, по губам.
— Ты же слышал, что нельзя! — выкрикнула она.
Никогда ничего подобного в нашей семье не было. Я мог вообразить себе такое разве что в страшном сне. Самое ужасное, что Александр сидел не шевелясь. Он не заплакал и даже не изменился в лице. Его голубые глаза были широко раскрыты. Он как будто даже жался к ней — к ударившей его матери. Я бросился к нему, обнял его и притянул к себе. Я словно боялся, что она ударит его еще раз.
— Господи, что ты делаешь?! — пробормотал я и повернулся к сыну: — Что… разве мама била тебя и раньше?
— Да, мамочка, меня била, — сказал мальчик.
В моей памяти сразу всплыло то, что мне было известно о детстве Вени, Папы, о том, как обращаются с детьми в других семьях. Неужели и у нас все так же, как у других? Особенный, ужасный, звук удара стоял у меня в ушах. Я не знал, что сказать жене. Я не находил ни слов убеждения. Не говоря о том, чтобы пригрозить ей.
— Умоляю тебя, Наташа, — взмолился я, — никогда больше не бей его.
Если по ее лицу и пробежала тень смущения или неловкости, то едва уловимая.
— Ладно, — кивнула она, но ее поджатые губы говорили, что она, может быть, даже не считает себя такой уж неправой. — А ты, — сказала она сыну, наклонившись и быстро чмокнув его в лоб, — иди к себе.
Александр послушно встал и ушел.
— Ну что ж, пусть сидит в Городе, — сухо промолвила Наташа, когда мы остались одни. — Как раз дождемся, что Пансион будет заполнен до отказа, и мы не сможем его туда устроить. Желающих много, и Папа распорядился, чтобы Майя проводила что то вроде отборочного конкурса. Ведь мест в Пансионе ограниченное число. И это при таком ажиотаже. После того что случилось, все наши бросились устраивать детей в Пансион…
— А что случилось?
Наташа взглянула на меня как на сумасшедшего.
— Ну как же. А история с Толей Головиным!
— Какая такая история? — испуганно пробормотал я.
Жена удивилась еще больше.
— Да разве ты не знаешь? Где ж ты пропадал?! Толю Головина похоронили как раз сегодня утром в Деревне. На любимом Папином кладбище…
— Что о?!..
Увы, очередной инцидент явился по своему логичным и последовательным продолжением одной цепочки — прошлых происшествий, диких шалостей, участниками и виновниками которых становились дети нашего круга. Все же что то неладное происходило с нашими детьми. Достаточно вспомнить истории с уничтожением игрушек, «генералиссимусом», похищением денег. Но случай с начальником Папиной охраны, выполнявшего также обязанности шефа службы безопасности всей Москвы, был настоящим кошмаром. История, которую я услышал от жены, при всей нелепости, граничащей с безумием, и вопиющей жестокости удивила, меня лишь отчасти. Я как будто ожидал чего то подобного… Хотя, конечно, не мог ожидать да и не ожидал вовсе!
Когда я находился в апартаментах Альги, Толя Головин, оставив Папу в Московском офисе, на несколько часов заехал домой, чтобы немного побыть с семьей, отдохнуть от хлопотных мероприятия Праздника…
Его сынок — маленький силач Алеша — до некоторых пор считался у нас самым примерным ребенком. Все мы знали, что его родители, а в особенности, суровый и мощный профессионал Толя Головин души не чают в своем отпрыске, буквально не надышатся на него. В отличие от многих наших ребятишек — болезненных, нервных и избалованных и притом подчас форменных домашних тиранов, мальчик Алеша отличался добрым нравом, скромностью и тишайшим поведением. Несмотря на то, что среди наших детей он значительно выделялся своим физическим развитием, своей силой, он, однако, как это нередко случается в таких случаях, вечно находился в детской компании на каком то униженном, подчиненном положении. Волевой Косточка довольно таки безжалостно его третировал и воспитывал. Между прочим не сам Косточка, а именно маленький силач Алеша по «распоряжению» Косточки исполнял на печально знаменитом новогоднем аутодафе роль палача и уничтожал игрушки — новогодние подарки. Это только теперь удалось выяснить дяде Володе.
И вот с некоторых пор родители Алеши стали замечать, что мальчика словно подменили. Характер у девятилетнего Алеши стал стремительно портиться. Добрая супружница Толи Головина Анжелика жаловалась моей Наташе, что с их Алешей творится что то неладное. Да и наш Александр рассказывал о том, что происходит у Головиных. Возвращаясь из школы, Алеша либо стремился исчезнуть из дому, чтобы пообщаться с приятелями, либо его было не оторвать от компьютера. Но самое главное, странные формы стали приобретать его отношения с родителями. В течении какого — нибудь месяца он сделался грубым, высокомерным и злым. Добрая мать наседка Анжелика считала, что это Городской колледж, атмосфера в котором давно вызывала тревогу, и вообще школьные приятели, «плохие мальчики» оказывают на маленького Алешу дурное влияние. Отец, то есть Толя Головин, по причине напряженной службы появлялся дома довольно редко, не замечал или не обращал внимания на перемену в поведении сына. Все наши знакомые склонялись к тому, что сами родители, Толя и Анжелика, виноваты в происходящем. Это тянулось долго, а проявилось лишь недавно. Родители до того забаловали мальчика, что Алеша раз от раза становился капризнее, требовательнее и невоздержаннее. Поначалу это были как бы шуточки. Мальчик требовал, чтобы домашние всячески его ублажали и поощряли. Суровый и строгий на службе Толя Головин как отец был чересчур мягок и потворствовал капризам сына. Вероятно, ему казалось, и в общем то справедливо, что из за загруженности на работе он не додает сыну ласки и внимания и что побаловать сыночка — святое дело. Да и удовольствие это ему доставляло огромное. Мальчик исподволь вошел в новую роль и превратился в настоящего домашнего тирана, требуя выполнения всех своих капризов и прихотей.
У них в семье начали происходить удивительные вещи. Мы и раньше слышали об этом и недоумевали, как только родители допускают такое. Тут уж дело не ограничивалось неумеренным потреблением сладкого, требованиями развлекать его за едой или читать вслух книжки. Алеша, к примеру, требовал, чтобы родители прислуживали ему за столом вроде официантов. Доходило даже до того, что Алеша заставлял отца простаивать по полночи у своей кровати словно на часах в почетном карауле. Он третировал мать. Грозил тем, что не прочь побаловаться дома со спичками или намекал, что может уйти в школу и забыть закрыть в ванной горячую воду. Часто будил родителей среди ночи и ставил в тупик предельно глупыми, но раздражающе жестокими вопросами типа: «Хотите, выброшу вас из окна?», «Хотите, больно стукну, а?» Или с задумчивым видом: «А не повесить ли мне вас?..» Обзывал плебеями и рабами, заявил со всей серьезностью, что отныне он сам будет начальником охраны и что отец должен беспрекословно повиноваться.
