Сергей Морозов - Великий полдень
Я перевел окуляры в сторону Треугольной площади. Одна из танковых колонн как раз вползала на мост. Железные заграждения, выставленные накануне между сторонниками и противниками нашей России, были в одном месте оперативно раздвинуты, освободив проход для колонны. Мост все еще был уставлен пестрыми лотками и палатками бесплатных угощений. Торговцы и публика принялись кидать на танковую броню пирожки и бутерброды. Какие то растрепанные тетеньки с флажками России и пластмассовыми стульями выбежали на середину дороги. Судя по всему, они намеревались каким то образом застопорить ход колонны. Однако головной танк с удвоенной яростью заскреб гусеницами по мостовой, выпустил огромную тучу темно синего дыма и решительно попер вперед. Тетеньки махали руками, пытались цепляться за броню. Затем одна из них в мгновение ока исчезла под брюхом танка, а остальные в ужасе разбежались. Когда танк прошел, показалась исчезнувшая под ним женщина. Чудом уцелевшая, она ползала на четвереньках по мостовой и, словно помешанная, разевала рот, — видимо, истошно кричала. Кто то успел оттащить ее прочь. По обеим сторонам танковой колонны на Треугольную площадь поперли толпы противников России. Большая часть сторонников России в панике ринулась по направлению к Центральному терминалу. Тех, которые остались и пытались возмущаться и протестовать, сбрасывали с моста прямо в Москва реку.
Я перевел бинокль на другие направления и увидел, что подобное происходит по всему периметру Москвы. Армейские подразделения остановились непосредственно у пропускных терминалов, в которых успели укрыться сторонники России. Линия заграждений была перенесена непосредственно под стены мегаполиса.
Затем я взглянул туда, где находился выезд из специального служебного тоннеля, соединявшего Город и Москву. Того самого тоннеля, в котором в начале года подорвали автомобиль Папы. Ворота были также оцеплены военными и бронетехникой, однако дорога не была блокирована, и время от времени из под земли на огромной скорости вылетали лимузины и устремлялись по проспекту прочь из Города. Впрочем, поблизости от тоннеля не было никаких толп. Скопления народа бурлили лишь вблизи терминалов.
Между пассажирами дирижабля прокатились волны взволнованных восклицаний. Наш о. Алексей, сидевший со своими монахами в самом верхнем ряду, несколько раз перекрестился. Помощники разбудили спящего Федю Голенищева. Он приподнялся со своего кресла и взял бинокль, который услужливо сунули ему в руки, и принялся неторопливо оглядывать панораму. Петрушка, наконец, бросил меня и, перемахнув один за другим прямо через спинки нескольких рядов кресел, перебрался к патрону. Вокруг меня послышались все более обеспокоенные и решительные голоса. Пассажиры предлагали немедленно направить «летающий остров» за пределы Москвы и Города — прямиком в Деревню. И у меня, грешным делом, промелькнула такая мысль — спасаться пока не поздно. Однако Федя Голенищев, вникнув в ситуацию, всех успокоил. Он отмахнулся от Петрушки, который лез к нему с какими то предложениями.
— Это ж наши доблестные вооруженные силы, — заявил Федя. — Это ж наш бравый генералиссимус Сева Нестеров. Ситуация целиком и полностью под нашим контролем. Москва взята под непосредственную, плотную охрану на тот период, пока в Городе не улягутся страсти. Со дня на день толпа начнет осаждать и громить правительственные учреждения, которые наш народ считает главным оплотом прежней порочной системы и гнездом всяческой нечисти. Каких-нибудь несколько дней, и этим ребятам из старого правительства самим надоест сидеть в дерьме, которое сейчас по их милости затопило столицу. В конце концов, не такие уж они безнадежные идиоты. К тому же у них перед глазами светлый идеал общего будущего — наша Москва. Я уже распорядился, чтобы им направили предложение поскорее покончить со всей этой бодягой. Я гарантировал, что и для них в нашем светлом будущем найдется местечко…
Нельзя сказать, чтобы эти доводы Феди Голенищева возбудили в пассажирах дирижабля чрезмерный энтузиазм. По прежнему слышались обеспокоенные реплики.
— Я также распорядился, — продолжал Федя, видя, что публика волнуется, — чтобы в Москву впустили всех наших сторонников, всех членов региональных отделений России, которые пожелают составить своеобразное мирное ополчение. Затем при поддержке армии мы разошлем во все концы своих новых представителей. Они начнут интенсивно внедрять наш прогрессивный опыт на местах. Вдохновляющие лучи Москвы проникнут в каждый темный угол нашей бедной державы…
Мне показалось, что нашего лидера начали утомлять и даже раздражать малодушие и пессимизм приближенных, и он нарочно, как бы в насмешку, с тонкой иронией заговорил подобным псевдопатриотическим тоном.
Затем Федя поощрительно хлопнул по плечу рвущегося в бой Петрушку, предоставив ему развить и дополнить свои тезисы, а сам удалился в специальную кабинку, где располагалась правительственная связь — чтобы заполучить самую свежую информацию с земли и отдать соответствующие распоряжения. А может быть, просто чтобы выдержать паузу.
Петрушка тоже стал убеждать всех, что причин для беспокойства абсолютно никаких. Я с некоторым удивлением обнаружил, что многие его доводы шли вразрез с тем, что я слышал от него буквально несколько минут назад. В частности, он упирал на то, что раскола и противостояния, наметившихся было внутри армии, удалось избежать, что, якобы, все воинские части добровольно объединяются под славным руководством генералиссимуса Севы Нестерова, а из нахлынувших в столицу разношерстных элементов большую часть составляют искренние, хотя и несколько дикие сторонники России, которые просто не умеют выразить своих верноподданнических чувств, — что, мягко говоря, явно не соответствовало действительности и было, конечно, даже не преувеличением, а грубой ложью.
Увы, энтузиазма по прежнему не прибавлялось, хотя и раздались отдельные возгласы, выражавшие одобрение позиции лидера, а также полную готовность следовать за ним в светлое будущее. Возгласы эти раздавались, главным образом, со стороны натурализовавшихся почетных бандитов из местных органов самоуправления.
— Как бы там ни было, уважаемые, — с усмешкой сказал Петрушка, обращаясь к тем, у кого на лицах были написаны страх и малодушие, — направить дирижабль за пределы Москвы невозможно — чисто технически. Где гарантия, что какой-нибудь хулиган или псих не выпустит по нам с земли ракету?
— А как же вертолетный эскорт? — робко напомнили малодушные. — А как же доблестные вооруженные силы?
— Во первых, вертолетному полку поставлена задача охранять Москву, и вертолеты должны экономить топливо, а во вторых… во вторых, вам и знать не обязательно! — ухмыльнувшись, отрезал он. — Положитесь на профессионалов!
Пассажиры принялись шептаться, а Петрушка неожиданно прибег к авторитету о. Алексея. Он уже несколько раз что то горячо шептал священнику. Все знали, что он был представитель патриарха, видимо, любимец и, может быть, даже духовный восприемник. Старый владыка почти не вставал с одра болезни, и с некоторых пор наш о. Алексей стал его во всем заменять. Известны были также главные темы их бесед: беспокойство владыки относительно судеб столицы и Москвы, постоянная забота о том, чтобы они — два сердца России, где столь возможны всяческие искушения и напасти, — не остались, упаси Боже, без светлого и охранительного духовного водительства.
Наконец, Петрушке удалось убедить о. Алексея выступить перед избранной публикой, и низким, словно густеющий мед, баском наш батюшка сообщил, что беспокоиться действительно не о чем. Вот и монахи могут подтвердить. Якобы где то в отшельнических кельях, в глубоких иноческих катакомбах были исчислены все сорок уровней бытия — прошедшего, настоящего и будущего. И показали эти исчисления, что не подошел еще срок и что нескончаемыми и горячими молитвами неких праведников, как несокрушимым щитом, столица укрыта от разорения.
— Даст Бог, все обойдется, милые мои, — улыбнулся о. Алексей. — Только верьте и веры твердой своей не теряйте.
— А на душе то неспокойно, батюшка! — послышались малодушные женские голоса.
— Не сидеть же сложа руки, когда кругом такое творится! — присоединился к ним мужской ропот.
Петрушка снова что то зашептал о. Алексею.
— Конечно, — радостно улыбаясь, закивал о. Алексей, — конечно! Мы с вам, дорогие мои, и не будет сидеть сложа руки. А давайте ка вот что… Завтра же поутру соберемся, вооружимся святой силой наших великих чудотворных икон и всем миром устроим вокруг Москвы крестный ход. Всем миром помолимся! Помолимся так горячо, что черная туча сокроется, словно ее и не было.
Как ни странно, но подобные доводы и предложения возымели на именитых пассажиров дирижабля самое благоприятное и ободряющее действие. Не то чтобы наступило успокоение, но атмосфера несколько разрядилась. По крайней мере дискуссия не переросла в склоку с взаимными обвинениями и эксцессами, вызванными паникой, — так, чтобы потребовалось вмешательство охраны.
