Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки
Они, конечно, не участвовали в беседе, которая велась исключительно на уровне мужчин. Женщины не имели права каким бы то ни было образом выражать свое мнение. Так решила еще в древности Африка наших предков, и вполне обоснованно, дабы женщины не имели возможности развязывать войны.
Нужны доказательства? Извольте.
В то воскресное утро, когда мы, мужчины, намеревались мирно поторговаться, чтобы не платить слишком высокого выкупа, женщины нашего рода потихоньку от нас готовились дать представительницам противоположного лагеря тайный бой, но война эта неожиданно сделалась явной.
К моему изумлению, одна из жительниц Заабата, как раз в тот момент, когда кто-то из нас самым дружелюбным образом обращался к мужчинам, вдруг вскочила и с угрозой крикнула одной из наших:
— Эй, послушай, если ты не перестанешь так злобно смотреть на меня, тебе плохо придется! Предупреждаю тебя. Слышишь, что я говорю? Если ты…
— А ты не таращилась на меня, словно колдунья, хотя я не сделала тебе ничего дурного?
Озадаченные мужчины некоторое время оставались молчаливыми слушателями. Пока женщины предъявляли ультиматумы, все мы внезапно поняли, что пришли сюда совершенно напрасно: Эдда не получит в Заабате жены. Нет, мне не хотелось видеть нашего сына женатым на особе, которая будет, конечно, держать его в ежовых рукавицах. Эти женщины Заабата, которые осмеливались открыто выступать на собрании, где дозволялось высказываться только мужчинам, не внушали мне никакого доверия. Впрочем, удивляться было нечему, ибо две или три красотки, поставленные нам до сих пор Заабатом, вовсе нас не устраивали.
Но предаваться размышлениям было не время, если я не хотел пропустить любезной беседы, в которую рьяно включились все женщины, ибо две скандалистки заразили всех остальных.
— Уж не воображаете ли вы там, в Мелунди, что вы лучше нас?.. — кричала заабатка.
— А кто сказал вам, что вы стоите больше, чем мы? Кто солгал вам, что вы вообще чего-нибудь стоите?
— Послушай, уймись, не то живой отсюда не выйдешь.
— Я? Не выйду живой из деревни? Да что ты! Вот еще новости! Здесь со мной муж. Уж он-то сумеет меня защитить…
— Не смеши меня! Ой, мама родная!.. Взгляните на это чучело! Сама страшна, как жаба, и смеет еще уверять, будто у нее есть муж!
И заабатка бросилась вперед с таким решительным видом, словно собиралась живьем содрать с обидчицы кожу. Но муж последней хотел избежать скандала на уровне женщин.
— Оставь ее, жена, — сказал он, — это помешанная. Если б ее муж что-нибудь представлял собой, он объявился бы. Но где же он? Его что-то не видно.
От группы наших противников, сидящих в боевой готовности, отделился здоровенный детина.
— Ну, чего тебе от меня надо? Я ее муж. Чего ты хочешь? Говори, пусть все слышат.
— Да мне и говорить-то с тобой не о чем, — небрежно бросил человек из нашей деревни. — Я только сказал жене, что не веду разговоров со всяким ничтожеством. Вот и все.
— Это я-то ничтожество? Вы только послушайте! Он смеет утверждать, будто я ничтожество? Объясните ему, братья мои, что он просто не знает, кто перед ним. Да у меня огромная плантация деревьев какао. А у тебя что?
— И у меня есть плантация деревьев какао, да еще побольше твоей. Что ты можешь на это сказать? Эй, мужчины, посмотрите на эту скотину, которая разговаривает со мной, словно он важная персона…
— Ты смеешь обзывать меня скотиной, ты? Взгляните-ка на эту сову, которая несет нам горе.
— И все-таки эта сова тебе не чета! У меня большой глинобитный дом, а у моей жены самый красивый зонтик в Мелунди.
«Последнее замечание явно неуместно, — подумал я, — и нашему брату не стоило говорить об этом». В самом деле, глупо вспоминать здесь, перед лицом противника, о зонте мамаши Адели, который оказался причиной множества ссор, вспыхнувших в нашей деревне, после того как муж этой доброй женщины объявил, что купил ей самый красивый зонт на свете. Неужто надо было проделать утомительный путь из Мелунди в Заабат, дабы лишний раз услышать, что из всех наших мужчин хорошим вкусом обладает один только муж мамаши Адели? К счастью, стоявший перед нами грозный противник не заметил этого промаха. Он удовольствовался дальнейшей словесной демонстрацией своей личной собственности.
— Да иди ты со своим зонтом знаешь куда! — воскликнул заабат. — Тоже не видали мы зонтов! У меня вот есть патефон с пластинками… Он, видите ли, мне не чета! Да чем ты лучше меня? У тебя-то что есть?
— Мой дом освещается ночной лампой «Аида». А у тебя есть такая лампа?
— Скажешь тоже… Посмотрите-ка на этого типа, тоже мне, разыгрывает знатную особу. Подумаешь, лампа «Аида», лампа «Аида»… У меня есть кое-что получше! У меня есть аккордеон! А у тебя аккордеон есть? Небось у тебя и денег не хватит его купить. Да ты и играть-то на нем не умеешь!
— Сколько ни старайся, как ты был хвастуном, так хвастуном и останешься. Где тебе тягаться со мной. У меня есть велосипед, и я, когда езжу на нем, надеваю начищенные ботинки. Разве есть у тебя что-нибудь подобное, скотина?
Представитель Заабата с минуту молчал в растерянности, словно ему нечего было сказать. Но на его счастье, жена хорошо знала имущество мужа и пришла ему сразу на помощь. Он тотчас воспрянул духом.
— У меня есть колониальный шлем, — гордо заявил он, — совершенно белый шлем, и ты можешь прийти полюбоваться на меня четырнадцатого июля[43]. Скажи после этого, что я тебе не чета, когда у тебя нет даже шляпы прикрыть свою старую черепушку!
Человек из моей деревни, до тех пор успешно состязавшийся с противником, умолк. Это означало, что ему больше нечего показать. Он терпел поражение. Заабат своим колониальным шлемом окончательно его доконал.
Мы переживали в ту пору героическую эпоху приобщения к цивилизации. В наших странах тогда не нашлось еще смельчака, который решился бы бросить миру в лицо дерзкую истину о том, что мы тоже по-своему цивилизованны. С того памятного времени я неоднократно встречал мужчин и женщин, всячески превозносивших необыкновенную мудрость народа банту, или неисчерпаемое богатство музыки Черной Африки, или совершенную общественную организацию пигмеев Габона, или оригинальность искусства Бенина, или легендарное гостеприимство африканских народов… В наши дни мир все это осознает. Но в те времена от наших детей, с известной пользой проводивших годы на школьной скамье, мы узнавали, что четырнадцатое июля имеет к нам непосредственное отношение и мы должны отмечать этот «национальный» праздник. Таким образом, волей-неволей мы протягивали руку цивилизованному миру, свято почитая годовщину его революции… которая со временем подготовила революции и в наших сердцах. Теперь я читаю на карте Африки названия государств, неведомых миру в те времена, когда юный Эдда хотел любой ценой получить в Заабате жену.
Мы переживали в ту пору героическую эпоху нашей жизни, недавно приобщившись к цивилизации чужого нам мира. Колониальный шлем, предназначенный предохранять нас от солнечного удара, заставил наш народ забыть предков, которые до тех пор обладали поразительной способностью смело разгуливать под жгучими лучами солнца с обнаженной и даже бритой головой. Наше уважение и наша любовь к белому головному убору были беспредельны, и мы никогда не упускали возможности приобрести его, если урожай какао или капустной пальмы приносил нам хоть какой-то доход. Но этот дорогостоящий знак престижа был доступен далеко не всем. Вот почему стоявший перед нами защитник превосходства Заабата был прав, бросая этот козырь на стол. Попробуйте что-нибудь возразить противнику, обладающему колониальным шлемом, который он надевает четырнадцатого июля…
Поражение нашего брата было нашим общим поражением. Однако мы не склонили голов перед победителями, а в тот же миг пустились в обратный путь. Правда, жены Эдды не было с нами, ну что ж, тем лучше — никто из нас не мог теперь взять в толк, как это дядюшке Нколло взбрело на ум отправиться за невестой к дикарям.
Но кто поразил нас, да еще до такой степени, что мы чуть было не выставили его из своей общины, так это сам юный Эдда. Не прошло трех недель после неудачной прогулки в Заабат, как наш горожанин явился в деревню в сопровождении молодой женщины, по правде сказать очень красивой, хотя живот ее для новобрачной был чрезмерно велик.
Как позже нам клялся дядюшка Нколло, он и не подозревал, что ему предстоит сделаться дедом и что юный сын его чуть было не стал двоеженцем.
Олимп Бели-Кенум
Африканская история
Олимп Бели-Кенум — бенинский писатель. (Род. в 1928 г.) Получил образование у себя на родине, в Гане и во Франции. Долгое время находился на дипломатической службе. Возглавлял издание крупных африканских журналов. С 1968 года работает в аппарате ЮНЕСКО в Париже. Составитель хрестоматии для африканских школ. Лауреат литературных премий. Автор сборника рассказов и романов «Бесконечная ловушка» (1960) и «Песнь озера» (1968. рус. перев. 1975).
