Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович
— Ева Петровна, я…
— Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.
Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.
— Ты слышала, что я сказала про портфель?
Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:
— По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.
— Какие? — неосторожно спросила Женька.
— Ступай, — резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче:
— Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.
…Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрёпанный мальчишечий портфель совсем не подходит к её модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чём здесь она, Женя? Зачем на неё покрикивать?
На улице Мичурина Женя увидела мальчишку-велосипедиста. Он мчался, низко пригнувшись к рулю, и светлые волосы отлетали назад. Женя не сразу узнала Кирилла — он был уже без школьной формы. Узнала, когда Кирилл лихо, с шумом затормозил в двух шагах от неё.
— Женька, — сказал он, тяжело дыша. — Слушай. Есть дело…
Она широко открыла глаза и чуть не заулыбалась. Ей так понравилось, что Кирилл назвал её по имени. Пускай «Женька», а не «Женя», но всё-таки не «Черепанова».
— А я вот… портфель тебе… Ева…
— Да плевать на портфель! Слушай…
У него было побледневшее лицо с мелкими капельками на переносице.
Тогда, дома, Кирилл не сказал Женьке всей правды про разговор с мамой. Конечно, в разговоре были слова и о молоке, и о соске, но это уже потом. А сначала Кирилл разревелся. Разревелся сразу же, как только мама удивлённо спросила:
— Кирюша, ты почему без портфеля?
Стеклянная стенка лопнула наконец, и ничего уже нельзя было сделать. Кирилл прислонился лбом к косяку.
Он минут десять не мог успокоиться. Начнёт рассказывать, а слёзы прорываются опять. Мама даже перепугалась. И когда наконец Кирилл взял себя в руки и кое-как объяснил, что случилось в школе, мама сказала:
— Посиди-ка дома, я сама на кухню схожу. А заодно позвоню отцу.
Кирилл понял, что мама за него просто-напросто боится. Думает, что он опять поедет на велосипеде и, такой нервный, раздёрганный, где-нибудь угодит под машину. Мама не знала, что у велосипеда проколота камера.
— Да схожу я. Пешком схожу, — сказал он и неожиданно опять всхлипнул.
— Ну, хватит, хватит, — встревоженно сказала мама. — Большой уже, семиклассник…
Кирилл сердито шмыгнул носом. Семиклассником он себя пока не чувствовал. Двух недель ещё не проучился в седьмом и даже на тетрадках писал иногда по привычке: «6-й „В“».
— Не блестяще начинается учебный год, — заметила мама, укладывая в сумку звякающие молочные бутылочки.
Кирилл сразу вскинулся:
— Я, по-твоему, виноват, да?
— Не шуми, — сказала мама. — Антошку разбудишь… Не забудь, пожалуйста, выключить плиту, там молоко. Если будешь давать соску, ополосни хорошенько кипячёной водой.
…Она вернулась почти сразу после ухода Женьки. Убаюканный Антошка всё ещё спал, хотя пора было просыпаться и требовать есть.
— Какой дисциплинированный. Не то что старший братец, — сказала мама, но не сердито, а так, между прочим.
Кирилл глянул выжидательно. Потом спросил:
— А папа… Ты ему позвонила?
— Позвонила.
— А он что?
— Он сказал: «О боже, только этого мне не хватало в первый день». И кажется, поехал с работы разбираться в твоих грехах.
— Нет у меня никаких грехов, — сумрачно сказал Кирилл.
— У каждого человека есть грехи, — наставительно произнесла мама.
— А у меня нет. Я даже молоко снял с плиты вовремя… Мам, можно я покатаюсь теперь? Мне надо проверить колесо.
— А уроки? — привычно спросила мама.
— У нас завтра два труда. Их даже не будет, потому что учитель болеет. Потом зоология и немецкий. По немецкому я ещё вчера сделал.
— А зоологию?
— Учебник-то в портфеле… — тихо сказал Кирилл. — Да ладно, я завтра в школе у кого-нибудь прочитаю.
Через несколько минут он тащил вниз по лестнице велосипед. «Скиф» тихо позванивал: как хорошо, что на улице всё ещё лето!
Кирилл опять был босиком, в шортах и майке. Шорты — старенькие, с каплями масляной краски и заплаткой у кармана, а майка — новая. Отцовский подарок…
От подъезда разбегались через газоны узкие асфальтовые ленты. Кирилл покатил по правой — мимо гаражей и котельной.
В промежутке между котельной и последним гаражом на бетонных плитах, оставшихся от строительства, собралась компания Дыбы.
Дыба возлежал на плите, как турецкий паша на диване. Голову положил на живот покорному малолетнему ординарцу Вовке Стеклову. Подданные расположились по сторонам. На пузе Дыба держал транзисторный телевизор, совсем маленький, Кирилл таких никогда не видел. На экранчике что-то мелькало, слышалась музыка. Это было любопытно, и Кирилл, проезжая, загляделся. А заглядевшись, угодил в угольную кучу: сначала колесом, потом коленями и левым локтем.
Компания услышала звон. Парни оглянулись и заржали. Дыба лениво приподнял голову. Увидел Кирилла и сказал подданным:
— Цыц.
Потом он передал побледневшему от ответственности Вовке Стеклову телевизор и спустился к Кириллу.
— Привет, Кирюха. Крепко вделался?
«Чего это он такой заботливый?» — подумал Кирилл. И небрежно сказал:
— Чепуха. Слегка колупнулся.
— Майку не испортил? Ну и лады… Модерновая маечка. Из загранки?
Кирилл решил было наплести, что майку привёз из Гибралтара знакомый штурман, однако сдержался. Шутить с Дыбой не хотелось. Это была личность лет шестнадцати, с ковбойско-уголовными замашками и сомнительной репутацией. Кирилл знал, что за его компанией водятся кое-какие тёмные дела. Да и все это знали. Впрочем, в своём дворе Дыба вёл себя спокойно, никого из ребят не задевал и даже при случае мог заступиться.
— Из Риги, — ответил Кирилл и крутнул переднее колесо, проверяя, нет ли «восьмёрки».
Дыба деликатно пощупал майку.
— Современная вещица. Продашь?
Кирилл удивлённо поднял глаза.
— Ты, Дыба, спятил? — сдержанно сказал он. — Мне отец подарил. Он говорит, чуть не час в очереди стоял, там они тоже нарасхват.
Дыба не рассердился. Даже улыбнулся. У него было странное пятиугольное лицо: от узкого лба оно расходилось к широким щекам, а внизу был тупой треугольный подбородок. При улыбке такое лицо казалось добродушным.
— Я же не за так, — объяснил Дыба. — Я же понимаю. Она стоит небось трояк, а я семь рубликов дам. Годится?
— Не годится. Она мне самому нравится.
Подошла компания: трое полузнакомых парней чуть постарше Кирилла и Вовка с телевизором. На экране лихо бренчали три гитариста в сомбреро, но на них никто не смотрел. Смотрели на Кирилла и Дыбу, слушали их разговор: Дыбины слова почтительно, а Кирилла — со сдержанным осуждением.
— Я понимаю, что она тебе нравится, — терпеливо сказал Дыба. — А мне тоже нравится. Потому и цену даю. Хочешь девять рэ?
— Да ну тебя… Мне дома-то что скажут, — буркнул Кирилл и поставил ногу на педаль. Но велосипед придерживали за багажник.
— Ты обожди. Может, подумаешь? — всё ещё улыбаясь, произнёс Дыба.
— Дома скажи, что купался, а майку украли, — предложил глазастый парнишка по кличке Совушка.
— Кто же сейчас купается? — усмехнулся Кирилл.
— Я вчера купался! — торопливо заговорил Вовка Стеклов. — Вода совсем…
— Цыц, — опять приказал Дыба. — Ну, как, Кирюха? Соглашайся. Тебе что, деньги лишние?
— А зачем они мне? — спросил Кирилл.
Компания вежливо засмеялась. Видимо, приняла вопрос за удачную шутку.
— Да на тебя эта майка и не налезет, — сказал Кирилл.
