Сад Лиоты - Риверс Франсин

Я совсем не владею собой. Я вот-вот сорвусь, и у меня будет истерика. Мне хочется стучать руками по этому столу, пока он не развалится.

Бедный дядя Джордж. Что с ним будет, когда он осознает правду? Тогда никакие деньги не смогут заглушить в нем чувства вины. А мама… Сегодня утром позвонил Фред и сказал, что Нора не придет в крематорий помочь дочери, она так разболелась, что не может подняться с постели.

Глаза Энни наполнились слезами. Горло все еше болело. В описании кремации, которое она перечитала, было сказано, что прах бабушки положили в картонную коробку.

О, Господи, как я могла это допустить? Прости меня, бабуля.

Она придвинула коробку к себе. Стало тяжело дышать.

— Мисс Гарднер, вы хотите остаться на пару минут в одиночестве?

Она кивнула.

Служащий, который так любезно разговаривал с ней, когда она позвонила из больницы, положил на стол справочник цен на товары и виды услуг. Каково ему работать в похоронном бюро и видеть смерть и скорбь каждый день?

Нужно заняться делом и выбрать урну. Энни глубоко вздохнула и, взяв себя в руки, постаралась скрыть свои переживания.

О, Господи, неужели они кремировали бабушку в больничном халате? Я даже не вспомнила об этом. Нужно было принести перед кремацией что-нибудь красивое. Костюм. Симпатичное платье. Свадебный наряд. И ее Библию. Бабушке понравилось бы, если бы у нее в руках была Библия.

Энни открыла прейскурант и пролистала его до тех страниц, где были размещены фотографии урн. Вытерев слезы и высморкавшись, она принялась рассматривать их. Все урны разных видов, но очень красивые. Расписные, ярко-синие, черные с разводами под мрамор… Из красного дерева, вишни, клена, ореха и тополя. Самая дорогая из белого мрамора с бронзовыми украшениями напоминала древнеримскую вазу. Энни глядела на эту урну с громким названием «Аристократ», и на ее лице блуждала улыбка.

Ох, бабушка Лиота, как бы тебе это понравилось!

Она не могла сдержать смеха. Но смешок у нее получился коротким: эта урна стоила больше тысячи долларов. Ну что ж, дядю Джорджа вполне устроит.

Похоже, служащий точно знал, когда ему следует возвращаться в крошечную комнату для посетителей. Что-нибудь выбрали? — спросил он.

— Мне понравилась вот эта. — Энни открыла нужную страницу.

— Прекрасный выбор.

Первые несколько дней без Лиоты Энни занималась тем, что перестирывала простыни и одеяла и перестилала постели. Она пропылесосила весь дом, тщательно вымыла пол на кухне и в спальне, перемыла оконные стекла, отполировала мебель, протерла плиту. Каждое утро она чистила клетку Барнаби и постоянно подсыпала ему свежего корма. Некоторое время он не разговаривал, и Энни боялась, как бы птица не заболела и не умерла.

В первый вечер пришла Арба и принесла запеканку из риса, овощей и мяса. Она не стала задерживаться и перед уходом сказала:

— Дай нам знать, когда будешь готова пообщаться.

Запеканка, приготовленная Арбой, до сих пор стояла в холодильнике.

На третий день Энни вышла в сад бабушки Лиоты. Земля еще не оттаяла, воздух был холодным, и деревья стояли по-зимнему голыми. Когда Энни подняла глаза к свинцово-серому небу, у нее в груди так защемило, что она подумала, будто умирает. И она почти желала этого. По крайней мере, тогда она окажется с Господом и бабушкой Лиотой.

Она услышала, как открылась калитка, и увидела входящих в сад Арбу с детьми. Энни попыталась улыбнуться им, но ее губы задрожали. Душевная боль была настолько сильна, что она не смогла поздороваться с ними.

— О, милая… — Темные глаза Арбы наполнились слезами. — Тебе нужно поплакать.

Энни только пожала плечами, потому что не решалась заговорить.

Тут к ней подошла Кения и обвила ручками ее талию.

— Мама говорит, что бабушка Лиота сейчас на небесах.

— Что тебе сейчас хотелось бы сделать больше всего, Энни? — нежно спросила Арба.

— Зареветь белугой.

— Так и поступай, девочка. Разве только древним израильтянам можно было раздирать на себе одежду и причитать?

Энни тихонько заплакала.

— Милая, неужели это все, что ты можешь сделать для своей бабушки?

И боль вырвалась наружу, Энни принялась причитать. Арба и дети стояли рядом и плакали вместе с ней.

— Вот так, — снова и снова повторяла Арба и плакала вместе с ней. — Вот так. Отпусти боль, милая. Пусть она уходит.

И с каждой минутой Энни становилось все легче.

После этого дня в течение нескольких недель Энни разбирала личные вещи бабушки Лиоты. Оказывается, у той было несколько симпатичных платьев. В нижнем ящике она нашла упомянутую в записке шкатулку с драгоценностями и ключ от ячейки в банке, который она добавила к связке своих ключей. В шкатулке лежала голубая бархатная коробочка с ниткой жемчуга и запиской: «Навеки твой, Бернард». В белой коробочке лежали желудь, два синих перышка, три агата и пакетик семян горошка с ценником в десять центов на нем.

Энни удивилась — что означает вся эта коллекция? Ни одна из этих вещей ничего не стоила, но, видимо, все они были связаны с какими-то бабушкиными воспоминаниями. Энни хотелось бы узнать, с какими именно. Она не могла не думать, что со смертью бабушки Лиоты закрылась сокровищница знаний и мудрости и теперь не представится возможность заглянуть в нее.

Сэм Картер названивал Энни и несколько дней подряд заходил к ней. Однажды он нежно улыбнулся и сказал:

— Похоже, ты не собираешься подпускать меня близко к себе, Энни? До сих пор считаешь, что мне нельзя доверять?

— Не в этом дело, Сэм.

— Думаю, я все понимаю. Кроме одной веши.

— Какой же?

— Ты не католичка и не можешь пойти в монахини.

Она улыбнулась:

— Ты считаешь, что евангельская христианка не может посвятить жизнь Господу?

— Вероятно, так, но только это лишнее.

Она рассмеялась:

— Надеюсь, что нет.

Наверное, когда-нибудь она выйдет замуж, но не сейчас. Богу это не угодно. И ее это устраивало.

Теперь, когда границы были обозначены, Сэм остался у Энни до вечера. Они говорили о бабушке Лиоте, о жизни, о саде и о том, что Энни планировала сделать в доме.

Когда Сэм уходил, он задержался в дверях и печально улыбнулся.

— Нужно было хватать тебя, когда тебе было пятнадцать лет и ты была без памяти влюблена в меня. Я упустил свой шанс.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

Приходил Корбан и снова помогал переносить коробки с чердака. Она спросила у него, есть ли шанс, что он снова станет жить вместе с Рут, и он ответил, что это невозможно. А потом он сломался и расплакался. Обеспокоенная Энни присела рядом с ним на диван и выслушала, какое горе переполняло его: Рут убила их ребенка. Энни всплакнула с ним и заговорила о Господе и прощении, только он не поддержал этот разговор. Он желал, чтобы Рут Колдуэлл вечно горела в адском огне. И чем жарче будет пламя, тем лучше для него.

— Мы все грешим, Корбан.

— Да, но не настолько, насколько согрешила она. Какая женщина убьет своего ребенка?

— Для Бога нет никакой разницы между сделавшей аборт Рут и тобой, желающим ей гореть в аду. — Энни увидела, как вспыхнули его глаза. Она хотела, чтобы он понял ее правильно. — И я ничем вас не лучше, потому что позволила горечи поселиться в моей душе. Грех всегда грех, Корбан. Он не может быть большим или маленьким. В глазах Господа все грешники одинаковы. Если ты не раскаешься, грех встанет между тобой и Господом. Вот поэтому нам нужен Иисус, Который дарит нам искупление.

На этом она остановилась. Корбан сказал, что прослушал курс философии, и она уловила гневные нотки в его голосе. Он сказал, что знает все про христианство, что просит у нее прошения, но считает полной чушью все эти рассуждения про Иисуса, умершего за грехи человеческие. Слишком уж просто. Рассчитано на людей, которые окончательно запутались и не знают, что делать. Но если человек запутал свою жизнь, то он сам должен за это страдать. Корбан встал, извинился за то, что разревелся, как нюня, и ушел прежде, чем она нашлась что сказать. Энни смотрела с болью в сердце на его отъезжавшую машину, понимая, что когда она произнесла слово грех, он еше не был готов услышать Благую весть. Она видела, каким непроницаемым стал его взгляд. Между ними как будто выросла стена. Иначе он не ушел бы так быстро.